Гномики в табачном дыму

— Нодар!

— Здравствуй, Нана!

— Когда приехал?

— Неделю назад.

— Оставил свой театр? Почему? Я слышала, ты отлично устроился.

— Надоело ставить «Старых шарманщиков», да еще с помощью трех досок, четырех гвоздей и молодого энтузиазма.

— А может, просто счел оскорбительным работать в районе?

— Почему же? Я ведь сам из района приехал учиться в Тбилиси!

— Но возвращаться туда показалось зазорным и после столицы не понравилось там…

— Скажи лучше, как ты живешь?

— Так, ничего!

— В театре у тебя все идет прекрасно — процветаешь. Читаем в газетах, читаем. А вот здесь? — Нодар приложил руку к сердцу — Здесь как дела?

— Не знаю.

— Меня разлюбила?

— Тебя? А кто ты, собственно? — Нана прищурилась и всмотрелась в Нодара, словно не узнавая.

— Позвольте напомнить — я Нодар, ваша первая любовь.

— Что-то не припомню вас…

— Слушай, Нана, мы бы успели сделать запись, — перешел к делу Нодар.

— Что?!

— Всего одно стихотворение из народной поэзии. Давай запишем в твоем исполнении, — попросил Нодар.

— Некогда мне, доем и побегу, очень спешу.

Нодар прикрыл руками уши: ничего, мол, не слышу, и быстро объяснил:

— Народный артист неожиданно заболел, срывается запись.

— И я смогу, по-твоему, заменить народного артиста?

— Между прочим, нам довелось прочесть в газете и о том, что молодая талантливая актриса Нана Каранадзе отличается простотой, скромностью и всегда готова прийти товарищу на выручку. Потому и избрали ее депутатом.

— Ой, спасибо, напомнил!

— О, я, кажется, своими руками вырыл себе могилу?! — патетически воскликнул Нодар.

— У меня с шести до семи прием в райисполкоме!

— До шести целый час, успеем записать, — Нодар крепко ухватил ее за руку. — Ты должна прочесть! Если не запишу, я пропал, Нана!

— Заглядывай в театр, Нодар, раз вернулся в Тбилиси… — Нана попыталась уйти.

— Загляну, понятно. Но сейчас я тебя не отпущу! Сначала прочтешь стихотворение.

— Пойми, Нодар, мне некогда.

— Стихотворение совсем маленькое. Прочтешь разок, и запишем.

— Нодар, повторяю — я очень спешу, очень голодна и очень устала, и в таком состоянии я все равно не сумею прочесть.

— Почему не сумеешь? Сумеешь!

— Не сумею так, как надо тебе и пристало мне! Оставь меня.

— Пойдем, на коленях прошу! Двойной гонорар выпишу! — Нодар медленно продвигался к студии, незаметно увлекая за собой Нану. — А тебе не прибавили? Все восемь рублей платят? Вот скупердяи, талант от бездари не отличают.

По сторонам узкого коридора располагались студии звукозаписи. Через приоткрытые двери доносились вперемешку голоса певцов, чтецов и звуки музыки. Нана остановилась у первой же студии. Нодар тянул ее вперед, умолял пойти с ним, но Нана затаив дыхание прислушивалась к голосу то ли председателя, то ли бригадира какого-то колхоза, а может, корреспондента:

«Одновременно с уборкой зерновых с полей быстрыми темпами вывозится сено, идет скирдование и вспашка под кукурузу. Озимая кукуруза уже посеяна на семидесяти пяти гектарах. Колхозники приняли решение засеять на ста сорока гектарах… Кипит работа и на фермах.. В этом году колхозу понадобится четыреста двадцать тонн сена. К фермам уже подвезено семьдесят тонн сена. Подготовка кормов продолжается…»

Выступающий сделал короткую паузу и робко спросил:

— Ну как, получилось или в третий раз будем записывать?

Нодар оттащил наконец Нану от двери и повел дальше, но тут из другой студии вырвались ритмичные звуки джазовой музыки, и Нана стала пританцовывать.

— Не могу удержаться, — засмеялась она.

В третьей студии звучала знакомая оратория, и Нана пропела: «О, лилео…»

«Здравствуйте, дорогие друзья! — послышалось из следующей студии. — Начинаем передачу для молодежи. (Музыкальная шапка.) Послушайте беседу кандидата философских наук Кетеван Чрелашвили «О моральной чистоте семьи» В ожидании интересной передачи Нана припала к двери аппаратной, но Нодар потерял самообладание и чуть не силой поволок ее дальше.

«И все же лучше не ждать, пока у вас разовьется неврастения», — летели вслед слова еще из одной передачи.

Нана кивнула в знак согласия.

— «Проявляйте заботу о вашей нервной системе, пока она не расстроена, работайте ритмично, без гонки. (Нана снова кивнула.) Соблюдайте рациональный режим труда и отдыха и только в крайнем случае прибегайте к тем элементарным средствам укрепления нервной системы, о которых я коротко рассказал. Это должно стать нормой для каждого, тем более для тех, кому не хватает эмоциональной выдержки, кто легко возбудим и легко раним…»

— Слышишь, Нодар? Передача — как раз для нас с тобой!

— Слышу, слышу, ты права, учтем на будущее, а сейчас пойдем запишем тебя. А может, ты больше не спешишь?

Нодар ввел Нану в студию, посадил к столику, положил перед ней текст, запер дверь снаружи, а сам прошел в аппаратную, изолированную от студии широким окном из звуконепроницаемого стекла. Нодар нажал кнопку и сказал в микрофон:

— Начинай, Нана.

Нодар видел, как шевелила губами Нана, но голоса ее в аппаратной не слышалось.

— Нана, ты забыла включить микрофон?

— Погоди, я сначала про себя почитаю, а потом уж тебе дам послушать, — объяснила Нана и снова выключила микрофон.

Нодар попросил ассистента приготовиться к записи. Немного погодя Нана включила микрофон, и в аппаратной раздался ее голос:

С гор текущая ручьями Накопилася беда, Седока с конем каурым Сшибла бурная вода. Только шапку да нагайку Понесла вода туда, Где красавица лить слезы Будет долгие года.

— Прекрасно, сейчас запишем, — сказал ассистент.

— Что запишем?

— Как — что? Стихотворение. Отлично читаешь! — сказал Нодар.

— Дождитесь-ка лучше народного артиста.

— Почему?

— Потому что стихотворение написано от лица мужчины! Неужели не понимаешь?

— Брось, и в твоих устах хорошо звучит.

— Ты меня поражаешь, Нодар! В самом деле не чувствуешь, как нелепы в устах женщины эти строки!

— Чепуха, ты прекрасно читаешь.