Гномон

— Нападение акулы, — говорит Свидетель, — в сорока двух милях от побережья, — затем добавляет почти сконфуженно: — Аномалия.

Да. Одновременно невозможно и очевидно. Не могла акула напасть на него здесь, в сухом воздухе тоннеля, но инспектор видит неоспоримые доказательства этого. Акула вышла вслед за Кириакосом на сушу, стала белокожей женщиной с очень темными волосами. Потом она обвалила экономику. Она никогда никого не убивала. По крайней мере до сих пор.

Нужно досмотреть остаток воспоминаний Дианы Хантер — и быстро.

Но пока инспектор прикрывает глаза от света, будто заглядывает внутрь почтового ящика.

— Покажи.

Реальный мир блекнет, когда терминал проецирует изображение прямо ей в глаза, так что Нейт чувствует еще один приступ тошноты, на этот раз вызванный не внутренностями, но резкой сменой точки зрения, которая не согласуется с ощущениями тела по размеру и положению в пространстве. Запись говорит, что она вдруг выросла до пятнадцати футов [43] и смотрит на тоннель глазами, расставленными на девять дюймов [44] — как богомол. Впервые столкнувшись с полной записью Свидетеля, многие падают. Но инспектор не новичок. Она переносит вес на пятки, чтобы почти не менять позу, разделяет чувство положения и зрение. Это трюк. Просто нужно научиться использовать мозг по-новому.

43

Пятнадцать футов — примерно 4,6 м.

44

Девять дюймов — около 23 см.

Машина Смита одна в тоннеле, движется со скоростью точно на один километр ниже разрешенной. Каким-то образом он тут оказался один: флуктуации транспортного потока. Нейт надеется, что ему это показалось любопытным.

Потом машина тормозит и останавливается. Смит, похоже, не знает почему. (Картинка в картинке: на него смотрит еще и камера с приборной доски.) Он раздраженно пыхтит и звонит в поддержку. Система просит его оставаться в машине и заверяет, что другие автомобили получат предупреждение или будут перенаправлены по другому маршруту. Это стандартное сообщение, и Смит расслабляется.

Потом, когда ничего не происходит, он понемногу начинает тревожиться. Оглядывается по сторонам, но явно ничего не видит и не слышит. Нейт вспоминает недавний кошмар, страх и руку Лённрота из зеркала, чувствует прилив сочувствия. Смит тоже испытывает обычную для млекопитающих реакцию на тишину и замкнутое пространство: тревожное и неприятное чувство, что за тобой наблюдают.

Конечно, за тобой всегда наблюдают. В этом суть Системы: ты никогда не останешься один, всегда будешь защищен. Не нужно больше бояться темноты.

Свидетель выключает изображение изнутри автомобиля. В тоннеле по-прежнему пусто, пылают бело-зеленые огни. Затем, когда управляющий алгоритм убеждается, что сюда не едут другие машины, свет меркнет: экономия электроэнергии. Из сияющего дня тоннель погружается в холодный серебристый сумрак.

Смит ерзает на сиденье. Он ведь знает, что внутри автомобиля безопасно. Даже окажись он в центре бального зала, людей вокруг было бы меньше. Впрочем, поправляет себя инспектор, на самом деле он в опасности. С другой стороны, если он не знает чего-то особенного об этой ситуации, должен так считать. Как Царь Обезьян никогда не сходил с ладони Будды, Оливер Смит по-прежнему заключен в объятия своей электронной матери: он настолько же в безопасности, насколько любой другой человек в мире.

Он пытается кому-то позвонить, но не может. Сигнала нет — усилитель отключился вместе со светом. Смит несколько раз переподключается, начинает оглядываться через плечо. Пока, по мнению инспектора, у него нет причин бояться нападения, как и подозревать, что нападающий окажется сзади.

В эти несколько секунд он куда более одинок, чем в принципе возможно внутри Системы. Порадовало бы это Диану Хантер?

На некотором расстоянии в тоннеле, как раз когда Смит в очередной раз поворачивается лицом к приборной доске, одна из ламп гаснет. Смит говорит: «Боже мой». На его лице отражается понимание, а потом уже не тревога — откровенный ужас. Он не гадает, знает наверняка, как мышь знает, что летит сова.

Гаснет следующая лампа. «О нет. Черт. Черт!» Голос Смита звучит напряженно и резко. На основании частотного анализа и выражения лица Свидетель предполагает, что он перебирает возможные причины и варианты, и все они ему не нравятся. В состоянии, которое машина с вероятностью 98 % определяет как отчаяние без рационального расчета на выживание, он расстегивает ремень безопасности и тянется на заднее сиденье за своим пальто. Люди иногда делают очень странные вещи, когда собираются спасаться бегством, но еще не бросились со всех ног. Нейт видела такое прежде: остаточное исполнение условностей. Как только пальто начнет ему мешать, он его выбросит, пожалеет, что взял его с собой, а потом и это забудет в панике, но в первую секунду Смит не может себе представить, что выйдет из машины без кошелька и ключей. Обыденная жизнь требует забрать пальто, потому что, когда он спасется от этого ужаса, захочет выпить, а потом попасть домой. Тот же глупый импульс губит пассажиров во время авиакатастроф: они пытаются открыть верхние отделения, прежде чем выскочить из горящего самолета.

Следующая секция тоннеля погружается во тьму. Смит бросает пальто на подлокотник между сиденьями и снова пытается дозвониться. Если бы отсюда можно было позвонить, ему не потребовалось бы вызывать помощь — она бы уже выехала, — но теперь Смит живет в ночном кошмаре: машины сломались, мир катится в тартарары.

— Нет соединения, — поясняет Свидетель.

Смит выскакивает из машины и отчаянно бежит. Туфли на нем неподходящие для бега, и он толще, чем ей показалось при встрече. Кожаные подошвы скользят по дорожному покрытию, он спотыкается. Оглядывается через плечо и снова бежит. Интересно, он тоже убеждает себя, что это просто кошмар, и, если так, проделывает ли он те же три проверки, что и она? На стенах тоннеля есть текст, какое-то предупреждение, если бы он осмелился остановиться и прочесть его. Наверное, так его и поймали. Но нет: он бежит с таким отчаянием и решимостью, что его почти жаль.

Смит оглядывается через плечо, затем происходит неизбежное. Как только он отвернулся, пять осветительных секций впереди гаснут одна за другой. Будто темнота прыгнула. И Смит вваливается в нее. Нейт видит часть сцены по данным пассивных инфракрасных датчиков: Смит больно падает лицом вперед, что-то хрустнуло в его колене. Он все равно поднимается на ноги и кричит: «Прости, я не хотел!» К сожалению, нет контекста, и он не считает нужным объяснить, за что именно просит прощения и у кого. Она вроде слышит шаги, а может, вода капает из трубы или что-то другое. Потом запись заканчивается.

— Энергосбережение, — поясняет Свидетель. — Аномалия. Дальше идет реконструкция события.

Нейт не думает о том, что будет в реконструкции, а когда видит, уже слишком поздно. На чересчур совершенной картинке, созданной Системой, чтобы заполнить пробел в данных, Смит снова стоит на коленях на асфальте. Он ничего не видит, не видит и зависшего над ним чудовища. Когда он просит прощения, оно ныряет в абсолютную подземную тьму, а потом нападает сзади, рассекая его торс пополам, белые зубы легко разрезают кости. Куски летят в разные стороны, кувыркаются и поливают дорогу яркими извержениями. Акула сплевывает, трясет головой, что-то блестящее падает из ее пасти в желоб у края дорожного полотна: идиотский брелок для часов.

— Конец, — сообщает Свидетель и добавляет снова, видимо, на случай, если Нейт прослушала: — Аномалия.

Но она ничего аномального уже не видит.

Нейт выпускает из легких воздух (она задержала дыхание) и отворачивается от тела, чтобы подумать. Глядя на него, она слишком ясно чувствует приторный запах, смесь транспортной пыли и грязи с мельчайшей взвесью крови, которую вдыхает. Чувствительные клетки в носу передают ощущение того, что является, по сути, свидетельством алой смерти Оливера Смита.