Гоббс

Обратимся к решению Гоббсом такой важной гносеологической проблемы, как проблема истины.

В отличие от Декарта, который считал, что наши знания должны опираться на абсолютно достоверные, самоочевидные положения, постигаемые интуитивным путем, Гоббс исходит из того, что фундаментом достоверного знания служат дефиниции, что путь к истине состоит «в правильном определении имен», тогда как в неправильном определении или отсутствии определения «кроется первое злоупотребление, от которого происходят все ложные и бессмысленные учения» (3, II, 70).

В главе, посвященной методу Гоббса, мы уже отмечали, какое огромное значение придавал английский философ определению понятий. Дефиниции составляют, согласно его методологии и гносеологии, исходный материал для истинного знания. В этой связи Гоббс выдвигает задачу проверки и исправления дефиниций «прежних авторов», призывая при этом не доверять авторитету «какого-нибудь Аристотеля или Цицерона, или Фомы» (3, II, 71), а приобретать знания из собственного опыта и размышлений, отталкиваясь от травильных определений употребляемых понятий. «Свет человеческого ума, — писал Гоббс, — это вразумительные слова, однако предварительно очищенные от всякой двусмысленности точными дефинициями» (там же, 82).

Отвергая интеллектуальную интуицию Декарта, которая, по убеждению последнего, открывает нам понятия «ясного и внимательного ума», причем настолько простые, отчетливые и очевидные, что мы принимаем их в качестве аксиом (см. 31, 86), Гоббс выдвигает и обосновывает свое понимание истины. Следует признать, что оно отличается известной противоречивостью, а это в свою очередь отражает колебания английского философа между сенсуализмом и рационализмом, а также его номинализм. Так, Гоббс неоднократно подчеркивает, что «истина может быть лишь в том, что высказано, а не в самих вещах», что «истина — свойство не вещей, а суждений о них» (3, I, 78). Уже в этом положении имеется тенденция к умалению объективного содержания истинного знания, поскольку настойчиво выделяется лишь одна его сторона — принадлежность нашему сознанию [18] . Эта тенденция усугубляется под воздействием номиналистической и языковой теории Гоббса, которая рассматривает понятия истины и лжи как атрибуты одной только речи. «Там, где нет речи, нет ни истины, ни лжи» (3, II, 69). Поскольку же речь состоит, по Гоббсу, в соединении и связывании имен, то отсюда он делает ошибочный вывод о том, что истина носит произвольный характер, что «первые истины были произвольно созданы теми, кто впервые дал имена вещам, или теми, кто получил эти имена от изобретших их людей» (3, I, 79). С другой стороны, в высказываниях Гоббса об истине можно обнаружить и другую тенденцию. Она опирается на материалистическое положение о том, что истина есть знание, отражающее объективные свойства и связи вещей. В этом отношении Гоббс был вполне солидарен с картезианской интерпретацией достоверного знания как знания, состоящего из суждений, в которых связь субъекта и предиката носит необходимый характер, обусловленный природой самих вещей. Так, подразделяя предложения (суждения) на истинные и ложные, Гоббс указывает, что «истинным является предложение, предикат которого содержит в себе субъект или является именем той же вещи, что и субъект» (там же, 78). Примером такого суждения может служить, по Гоббсу, высказывание «человек есть живое существо». То же суждение, предикат которого не содержит в себе субъекта, является ложным (например, суждение «человек есть камень»). Примечательно, что Гоббс выделяет в особую категорию необходимые истины. К ним он относит такие суждения, предикат которых эквивалентен субъекту («человек есть разумное живое существо») или с необходимостью включает в себя субъект («человек есть живое существо»). Случайной же истиной выступают, согласно Гоббсу, такие суждения, в которых связь субъекта и предиката не является необходимой (например, суждение «всякий ворон черен»). Важно также отметить, что необходимые истины Гоббс считает вечными, абсолютными истинами [19] , игнорируя, таким образом, как и все метафизические материалисты, диалектику процесса познания, соотношение относительной и абсолютной истин.

18

Поскольку истина предполагает определенное познавательное отношение субъекта к объекту, то в этом смысле «истина относится не только к субъекту, а также к объекту» (44, III, 501).

19

«Необходимыми истинами, — писал Гоббс, — являются только такие положения, которые содержат вечные истины, т. е. предложения, истинные во все времена» (3, I, 80).

Столь же далек был английский материалист и от понимания практики как критерия истины. Последнее было обусловлено не только недооценкой «деятельной стороны» человеческого познания, но и истолкованием истины как свойства одного лишь языка, как атрибута речи, и только речи. Такое истолкование приводило Гоббса, как мы видели, к отказу от поисков объективного критерия истины, к отождествлению последней с чисто логической истинностью, которую он в соответствии со своей методологией усматривает прежде всего в правильных дефинициях, а также в правильной расстановке имен в суждениях и умозаключениях.

И все же сочинения Гоббса пронизаны убеждением и верой в познавательные способности человека, в силу разума и чувств, в возможность достижения истинного знания. Гоббс не сомневается в том, что люди становятся мудрее по мере того, как они научаются правильно мыслить и пользоваться речью, что рост знания способствует благоденствию человеческого рода, умножению жизненных богатств.

Нами уже отмечалось, что Гоббс не смог раскрыть единство анализа и синтеза, индукции и дедукции, хотя он пытался разрешить эту задачу посредством указания на связь с чувственным опытом тех общих принципов, которые служат исходным материалом для логических рассуждений, используемых синтетическим методом. Аналогичным путем он стремится решить проблему взаимосвязи чувственного и логического познания. Диалектическое единство этих двух моментов познавательной деятельности человека Гоббс, естественно, не смог обнаружить, но он подходил к идее единства чувственной и логической сторон процесса познания, интерпретируя и ту и другую стороны как разновидности человеческого опыта. Так, сопоставляя два вида знания: первичное, или простое восприятие, и научно-теоретическое, основанное на рассуждении, Гоббс пишет: «Первого рода знание есть опыт относительно того, что запечатлевается в нас вещами, действующими на нас извне; второго рода знание есть опыт, которым люди обладают относительно правильного употребления имен в языке» (3, I, 466). Непосредственный чувственный опыт сопоставляется здесь Гоббсом с опытом или практикой использования языка, речи, выступающих в его учении и как средство общения и как орудие мышления. Но даже эта плодотворная идея (о том, что в основе научно-философского знания, опирающегося на логическое мышление, лежит опыт употребления людьми языка) не могла получить у Гоббса полного развития в силу ошибочного истолкования самого языка как чисто произвольной, искусственной знаковой системы.

Итак, попытка Гоббса синтезировать сенсуализм и рационализм осталась незавершенной, как незавершенны были и его стремления объединить в своей методологии анализ и синтез, индукцию и дедукцию. Поэтому есть все основания говорить не только о методологическом, но и о гносеологическом дуализме Томаса Гоббса. Однако это не упрек английскому материалисту. Напротив, это — скорее признание того, что он одним из первых среди мыслителей своего века осознал недостаточность использования только одного какого-либо из методов и путей познания, будь то эмпирико-индуктивный метод Бэкона или рационалистический дедуктивный метод Декарта. Решить же задачу объединения того и другого, объединения не механического, а органического, не мог, конечно, ни Гоббс, ни кто иной из философов той эпохи, находившихся, несмотря на отдельные проблески диалектики, в плену метафизического метода мышления.

Решение этой задачи могло быть осуществлено лишь диалектическим материализмом, раскрывшим действительное единство анализа и синтеза, индукции и дедукции, выявившим внутреннюю связь чувственного и логического познания.

Глава VI. Учение о человеке. Этика

Тема человека проходит через большинство сочинений Томаса Гоббса. Достаточно назвать его ранний трактат «Человеческая природа», вторую часть философской трилогии «О человеке», наконец, первую часть «Левиафана», получившую аналогичное наименование.

Столь повышенное внимание к проблеме человека далеко не случайно. Человек в философской системе Гоббса выступает своеобразным фокусом, в котором пересекаются линии, идущие от философии природы к философии морали и от философии морали к философии государства. Являясь, с одной стороны, «физическим телом», человек служит, по Гоббсу, предметом естественных наук. С другой стороны, как часть «политического тела» человек предстает в этом качестве объектом этики и учения о гражданском обществе.

Рассмотрим эти три «ипостаси» человеческого существа в том порядке, в котором они перечислены выше. Начнем с учения Гоббса о человеке, понимаемом как часть окружающей его природы, как одно из естественных тел. Далее пойдет речь об этике Гоббса, а затем мы ознакомимся с его учением о государстве и праве.

Природа человека, указывает Гоббс, представляет сумму его физических и духовных способностей. К физическим способностям относятся способности питаться, двигаться и размножаться, к духовным — способность познания и способность к волевым действиям (см. 3, I, 442). Понятно, что Гоббса интересуют не столько физические, сколько духовные способности человека, или, как он еще выражался, «способности души». Но все же философ считает необходимым дать читателю представление о процессах питания и кровообращения, в которых он справедливо усматривает основу жизнедеятельности организма, а также о процессе размножения.

Речь идет в данном случае о первой главе сочинения Гоббса «О человеке». Знакомство с этим произведением дает возможность понять, насколько бедны были знания о процессах, происходящих в человеческом организме, которыми располагал английский мыслитель. К тому же работа желудка и кишечника характеризовалась им как чисто механическое воздействие на пищу (сводилась к перемешиванию, размягчению, проталкиванию и т. п.). Несколько подробнее и обстоятельнее описывает Гоббс процесс кровообращения, поскольку он смог опереться здесь на труды У. Гарвея [20] . Однако и в этой области Гоббс не отошел от механицизма. Процесс кровообращения он сводит к движению сосудов и сердца, благодаря чему и происходит циркуляция крови. Причиной же движения самого сердца являются, по Гоббсу, «какие-то бесконечно малые и потому невидимые частицы» воздуха, которые попадают через легкие в кровь и обусловливают ее движение, «а вследствие этого и движение сердца» (3, I, 222). Жизнь есть, следовательно, «движение крови и сердца» (там же), и как только это движение прекращается, наступает смерть. Другие же жизненно важные органы и процессы Гоббс оставлял по существу без внимания. Кровь служит главным строительным материалом и при формировании человеческого тела в процессе размножения. Сам же этот процесс представляет, по Гоббсу, непрерывный ряд движений крови и жизненных соков родителей, а затем и возникающего зародыша.

20

Главный труд Гарвея «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных» был опубликован в 1628 г.

Гоббс не являлся специалистом в исследовании жизнедеятельности организма человека, и поэтому он сознательно ограничил себя кратким описанием физических способностей, предоставляя возможность более подробного их рассмотрения медикам и другим ученым. Но и тот материал, который приводится Гоббсом, позволяет судить об уровне научных знаний в этой области, а главное, дает представление о методологии исследований человека как физического тела, о сугубо механистическом решении проблемы человека. Это относится в полной мере и к рассмотрению духовных способностей, которые были, естественно, в центре внимания философа.