Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
Прилепина понимающе кивнула и с помощью репортерши Танечки увела рыдающую Цыганкову. От стола и, опять-таки, от греха подальше.
Почувствовав себя в относительной безопасности, Геннадий Антонович попросил у Холина сигарету, дрожащими руками прикурил, прокашлялся и заговорил глухо:
– Я в журналистике пятнадцатый год. Соответственно, в «Явке с повинной», у Обнорского, третий. Возглавлял службу расследований, писал на криминальные темы… Неплохо, надо сказать, получалось… У меня было имя, уважение коллег по журналистскому цеху… В наши дни это большая редкость… А потом появилась Машка, и ее отдали в мою службу, на стажировку… Знаете, как в народе говорят? «Сибирские девки как яблочки, лето короткое, а созревают рано». Так вот Цыганкова как раз из этой породы. Машка, она ведь
– Слышь, ты, сказитель народный! – грубо перебил Григорий. – Кончай уже со своими присказками, давай ближе к делу.
– Гриша, помолчи! Не видишь, у человека возникла потребность выговориться? – одернул коллегу Мешок. – Дойди лучше до официанта, сделай заказ. А то жрать хочется – аж скулы сводит.
– А и то. И схожу, – Холин подхватил меню и направился к стойке.
– В общем, очень быстро Машка начала приносить эксклюзивные темы, – продолжил исповедь Геннадий Антонович. – У нее появились эксклюзивные источники во всех силовых ведомствах. То, что у меня нарабатывалось годами, она умудрилась создать за каких-то несколько месяцев. Но это не было с ее стороны проявлением особого журналистского дара, таланта! Вовсе нет! Просто Цыганкова очень умело пользовалась всеми этими бабскими приемчиками – тут пуговичку расстегнет, здесь юбочку невзначай задерет. Одному глазки строит, другому – губки бантиком сложит. Ходили слухи, что она даже спала с милицейским руководством в обмен на доступ к закрытой информации. – Трефилов увлеченно фантазировал, на ходу сочиняя все новые и новые подробности глубоко и безнадежно порочной, по его версии, жизни журналистки Цыганковой. Сваливая в одну кучу местечковые слухи и заведомую ложь, он уже и сам начинал верить в то, что Машка переиграла его на профессиональном поле исключительно за счет активного и целевого использования первичных половых признаков и сугубо женских подходцев, которые похитрее муровских будут. – …В итоге всего через полгода Машку поставили на руководство службой расследований, а меня отправили в почетную ссылку в отдел экономики. Представляете, меня! Обладателя «Золотого пера – 2001»! – Трефилов страдальчески закатил глаза и потянулся за очередной сигаретой. – Ну а дальше – больше…
…Насильно доставленные в застенок подвала понятые жались к сырой кирпичной стенке и наблюдали за происходящим с неподдельным ужасом. Двое задержанных всё это время продолжали лежать на бетонном полу, пугая своей неподвижностью. Так что один из понятых всерьез принял их за покойников. А настойчивое милицейское «будьте любезны, пройдемте с нами на минуточку» расценил как необходимость соблюсти формальности путем подписания акта о приведенном в исполнение приговоре.
– Граждане понятые! – зычно скомандовал старший. – А теперь смотрим и фиксируем крайне внимательно! Коля, Дима – давайте.
– А какой ящик? – шагнули из полусумрака двое, комплекцией своей много больше тянувшие на уважительное прозвище «гоблины».
– Да любой.
Два бойца аккуратно опустили на пол один из верхних ящиков ближайшего ряда и щелкнула замками. Их коллеги невольно подались вперед, заслонив тем самым представшее взорам содержимое от глаз Вучетича. В следующую секунду на подвал обрушилась странная, полным и безоговорочным триумфом никак не оправданная, гнетущая тишина.
– Не понял? – недоуменно произнес старший, которому по должности было положено первым наступить на горло воцарившемуся всеобщему молчанию – Это что за хрень?..
– …Понятно, – мрачно кивнул Андрей, после того как Трефилов, выдохшись, взял очередную паузу. – И тогда вы, Геннадий Антонович, взалкали былой славы и взревновали к чужой?
– Меня добило ее недавнее интервью в англоязычной версии журнала «Форбс». Эту пустышку, эту соску сопливую назвали восходящей мегазвездой расследовательской журналистики! Чуть ли не преемницей покойной Политковской! –
с неподдельной болью произнес Трефилов. – Машка там вовсю распускала хвост и на голубом глазу заявляла, что для нее нет запретных тем. Что она ничего не боится и готова в любом расследовании идти до конца… Вот я и решил ее слегка напугать. Чтобы спесь сбить да гонору поубавить. А там, глядишь, чем черт не шутит, может, она и вправду бы решила уйти в более спокойный отдел. В идеале – в другое издание. Чтобы глаза мне более не мозолила. И вообще.– С фотосессией на фоне входной двери квартиры Цыганковой – ваша идея?
– Это Ковальчук придумал. Он вообще мастер на такие придумки.
– Я смотрю, ты не особо удивился, когда Андрей рассказал о его аресте? – напомнил Холин.
– Я… Я догадывался о чем-то подобном.
– И давно догадывался?
– С позавчера.
Из дамской комнаты вышла Ольга и вопросительно посмотрела на Мешка. Спрашивая глазами: «Нам как, уже можно вернуться? Или еще подождать?»
– Всё, Геннадий Антонович, – подвел черту Андрей. – Можешь быть свободен. Пока.
Удивлению Трефилова не было предела:
– Как? А разве вы не будете меня… арестовывать?
– Я сказал, уйди с глаз моих! – перекосивившись от нахлынувшего на него чувства омерзения, рявкнул Мешок. – После договорим.
– Давай-давай, топай. Пока твои девки не порвали тебя на клочки, на тряпочки, – насмешливо прищурился Холин.
Ужаснувшись подобной перспективе, Трефилов принялся торопливо вылезать из-за стола.
– Только не вздумай сбегать, – предупредил Мешечко. – Этим поступком ты лишь усугубишь свою карму. А она у тебя сейчас… Хреновая, короче, у тебя карма.
Рачительный Холин обвел взглядом принесенные официантом закуски и как бы невзначай поинтересовался:
– Дружище, а ведь нехорошо это.
– Что нехорошо? – втянул голову в плечи Трефилов, ожидая очередного разоблачительного удара.
– Ты девушку в ресторан на обед пригласил. Так?
– Так.
– А сам уходишь, не расплатившись. Вот я и говорю, нехорошо.
Геннадий Андреевич пошарился в бумажнике и выложил на стол тысячную купюру:
– Теперь я могу уйти?
– Нет. Не можешь.
– Почему.
– Потому что к девушке неожиданно присоединились две подруги. За себя, так уж и быть, мы с Андреем Ивановичем расплатимся сами.
Трефилов покорно присовокупил к выложенной тысяче еще две схожие по номиналу бумажки.
– Вот это по-нашему, по-гусарски! – удовлетворенно крякнул Холин. – Всё, теперь свободен. Ступай – и не греши больше.
Бесконечно несчастный, сгорбленный и раздавленный журналист-неудачник уныло поплелся на выход. Привыкшему за годы нескончаемой конкурентной борьбы за выживание к беспринципности, а порою и жестокости по отношению к коллегам по профессии, Трефилову сейчас было невыносимо жаль. Нет-нет, жаль вовсе не по собственной глупости содеянного.
Ему было невыносимо жаль себя…
– …И что же нам теперь делать? – отчаянно спросила Цыганкова, дождавшись, наконец, момента, когда мужчины окончательно насытятся.
После того как с уходом Трефилова девушки вернулись за стол, Мешечко, предваряя неминуемые расспросы, объявил, что для начала им следует хорошенько подкрепиться. Поскольку они с Холиным за сегодняшний день «ничего, окромя кофе и сигарет, еще не ели». А когда «мы ем – мы глухи и нем». Так что последующие двадцать минут представительницы прекрасного пола, которым в свете состоявшихся драматических событий кусок в горло не лез, провели в томительном ожидании и в гнетущей тишине. Нарушаемой разве что бухтением подвешенного к потолку заведения телевизора.
– Что делать? – переспросил Андрей, вытирая рот салфеткой и расслабленно откидываясь к мягкой спинке диванчика. – «А вот это вопрос! Ты же меня, Шарапов, без ножа этим вопросом режешь!» Но если серьезно – тема фиговая. В понедельник мы с шефом должны лично докладываться по ней Владиславу Юрьевичу. И что прикажете докладывать? К вам приезжала программа «Розыгрыш»? Первое апреля затянулось? Сотрудники Обнорского развлекаются?
– Кошмар! – схватилась за голову репортерша Иванова. – Стыд-то какой!