Год активного солнца

Воздух недвижим. На зеркальном небе ни облачка.

Жара. Немилосердно парит. Даже для середины июля непривычно жарко.

Сегодня воскресенье. По идее, мы пришли сюда половить рыбу.

Из лаборатории мы вышли в пять утра, но пока добрались до церквушки, прошло целых три часа.

Жара уже с утра показала свой норов. Мы решили слегка передохнуть в тени вязов. Я сразу понял, что на этом наша рыбалка кончилась, — впрочем, к этому все и шло. Как и когда мы заснули, не вспомнить. Но зачем я говорю за Гию и Дато? Это я не помню, как заснул.

Теперь рыбная ловля утеряла всякий смысл. Лучше вернуться в лабораторию. Отсюда километров десять, а то и больше. К тому же надо карабкаться в гору.

От этой мысли меня передергивает. Каково шагать десять километров по такой жарище! Уже одиннадцатый час. Солнце только-только набирает силу. А в жару и дорога кажется длинней.

Нет уж, лучше остаться здесь до вечера, поспать в тени деревьев. Надо было захватить с собой шахматы. К вечеру наверняка станет попрохладней.

Я зеваю.

Хочется курить, но вялость вконец овладела мной. Глаза закрываются, и нет никаких сил достать сигарету.

Резкость снова исчезла, словно кто-то невидимый нарочно крутанул рукоятку. Белая церковь подернулась пеленой, а незнакомец вновь превратился в серую бесформенную массу.

Я явственно чувствую, как пепельный туман вползает в складки мозга. Может, мне все померещилось? Может, по-прежнему тянется бессвязный и бесконечный сон?

— Что это у вас за ружье? — доносится издалека хрипловатый голос Дато.

Нет, это уже не сон. Открываю глаза. Дато и незнакомец стоят друг против друга.

— Да обыкновенное ружье, тулка!

— Можно взглянуть?

Дато отобрал у незнакомца ружье и сделал то, что обычно делают в таких случаях, — отогнул ствол и посмотрел в канал.

— Оно заржавело!

— На наш век хватит! — улыбнулся незнакомец.

— Покажи-ка мне! — говорю я и быстро встаю.

И я проделал то же, что минуту назад Дато, — отогнул ствол и посмотрел в канал.

— Видно, ты ленишься его чистить. Патроны есть?

Сонливость и вялость как рукой сняло.

— Патроны-то есть, но здесь стрелять не во что!

— Дай патрон, я в цель выстрелю. Поглядим, на что способен твой винчестер.

Гия открыл глаза и присел так, словно бы и не спал вовсе. Я знаю, что он терпеть не может оружия. Я стою к нему спиной и, естественно, не вижу его открытого, добродушного лица, но даже спиной ощущаю, нет, вижу страх, затаившийся в его глазах. С минуты на минуту я жду, что он скажет: да не связывайся ты с этой чертовой машинкой, но Гия медлит.

Незнакомец протягивает мне патрон.

— Какого калибра?

— Двенадцатого.

Я вставляю патрон в магазин, но ствол не защелкиваю. Стою и думаю, во что бы стрельнуть.

Незнакомец догадался, что ружье мне не в новинку. Я посмотрел на его небритое лицо и сразу уловил в нем вымученный вопрос: «Как, неужели ты собираешься стрелять здесь, в церковной ограде?»

Слово «ограда», здесь употребляют условно, подразумевая границы кладбища.

Пауза.

— Не стреляй здесь. В церковной ограде стрелять нельзя! — выдавил из себя незнакомец.

— Это почему же? Что, бог рассерчает? — улыбаюсь я, поглядывая на церковь.

— Да, бог рассерчает.

— Тогда давай выстрелим в этого самого бога!

Я вовсе не собирался палить по церкви. Но теперь мне вдруг захотелось подразнить незнакомца.

— Не надо, не делай этого. Все равно ружье не выстрелит.

В голосе незнакомца мне послышались страх и упрямая настойчивость.

— Что, испугался? — допытываюсь я.

— Мне-то бояться нечего. — Незнакомца бесит моя ироническая улыбка. — Не советую я тебе делать дурное, все едино ружье не выстрелит.

— Кто тебе сказал, что оно не выстрелит? — с издевкой спрашиваю я и чувствую, как глубоко отпечаталась в мозгу незнакомца моя насмешливая улыбка.

— Никто мне не говорил, я и сам знаю.

— Интересно — откуда?

— Многие пытались, но ружье не стреляло.

— Ты с чужих слов говоришь или сам видел?

— Видел своими глазами.

Я переглянулся с Дато и Гией.

Гия сидел, упершись руками в землю, и встревоженно смотрел на нас. Дато, нахлобучив кепи на самые глаза и прищурившись, с интересом ждал, чем все это кончится.

— В прошлом году, на пасху, один пьяный выхватил наган и попытался пальнуть по двери церкви. В-о-он в ту дверь! — незнакомец протянул руку к двери церкви, закрытой на ржавый замок.

— Ну и что же, не получилось?

— Трижды дал осечку, но выстрела не было.

— Наверное, наган был негодный или патрон отсырел?

— Но стоило ему отвести наган в сторону, как сразу раздался выстрел.

— Бывали и другие случаи?

— Я-то не видел, но сказывают, что бывали.

— А все же?

— Мой родной брат сам видел в нижнем селении. Один охотник в вербное воскресенье направил ружье на церковь.

— И конечно же не выстрелил, так?

— С первого раза нет.

— Так, значит, со второго раза все же выстрелил?

— Да, со второго раза удалось, но вечером, когда они возвращались восвояси, машина опрокинулась в ров. Из двадцати человек никто не пострадал. Лишь охотник скончался на месте.

— Тем более надо выстрелить.

Теперь уж я решительно поворачиваюсь к церкви, защелкиваю ствол и взвожу курок.

— И все же я советую тебе не стрелять.

На этот раз в его голосе послышалось отчаяние, а не гнев. Я резко повернулся и посмотрел ему прямо в глаза. И невольно вздрогнул, увидев в них страх и безнадежность. «Стрелять?» — заколебался я.

— Ты, случаем, не струсил? — слышу я голос Дато.

Я опомнился, но уловить насмешку в голосе Дато не успел. И подозрительно посмотрел на друга.

— Может, ты струсил, я спрашиваю? — улыбнулся Дато. — Мы, да и разве только мы, стремимся подтвердить в лаборатории материальность мира. А оказывается, все до смешного просто: один выстрел — и вот тебе ответ на все вопросы, над которыми бились десятки поколений ученых.