Год активного солнца

— Скучает, — сказала Кира Сергеевна.

— Привыкнет.

Ирина закурила, выбросила на стол пачку. Кира Сергеевна потянулась к ней. То ли от вина, то ли из-за настроения сейчас она чувствовала себя расслабленно, жалела Ирину и Ленку, обе казались маленькими, незащищенными. Хотелось обнять дочь, прижать к себе, просить за что-то прощения — родное мое дитя, тебе всегда не хватало матери, но что же делать, если так круто замесила я свою жизнь и по-другому не могу? Когда-нибудь, когда отполыхают над тобой житейские бури, страсти и придет к тебе мудрое Время Работы, ты поймешь меня.

Но ничего, конечно, она не сказала — не такие между ними были отношения, чтобы плакать на плече друг у друга.

— Может, и ты проведешь воскресенье с нами? — Кира Сергеевна погладила руку Ирины и почувствовала холодную неподвижность этой руки.

— Нет, у меня завтра стирка.

Кира Сергеевна убрала свою руку. Посмотрела в окно — там все изменилось. Плотная пелена наползла на небо, даже здесь чувствовалось, что воздух огрубел, потяжелел. Значит, пойдет снег.

Они молча курили, сбивая пепел в пустую тарелку.

— Помнишь, ты как-то сказала, — начала Кира Сергеевна, — что мы удобно устроились?

Ирина быстро посмотрела на нее.

— Но надо, мама. Извини меня за ту фразу…

Кира Сергеевна жестом остановила ее.

— Погоди, я ведь не обиделась. Просто хочу знать, что ты имела в виду.

— Не надо, мама, — повторила Ирина, сдвинув брови. — Ты сама все хорошо знаешь, а та идиотская фраза просто сорвалась с языка.

Она поставила на газ чайник, свалила в раковину тарелки. Опять села, вытянула сигарету.

— Ты много куришь.

Она не ответила. В комнате Ленка все стучала железками, доносился ее тонкий голосок — она жалобно пела про воробья.

Снег сменился дождем, быстрым, бурным. Было видно в окно, как на крыше соседнего дома проседает и сереет снег, крыша становится топкой, плоской. Женщина выбежала на балкон, стала срывать с веревок белье.

— Как хочешь, — сказала Кира Сергеевна. — Не боишься, что фраза эта так и будет занозой во мне? Ведь и Юрий однажды кинул примерно такую же.

— Этого не может быть! Юрий ничего не знает!

Кира Сергеевна посмотрела на нее.

— А что знаешь ты?

Ирина развязала полотенце, стащила с головы. Бросила на спинку стула.

— То же, что и ты.

Она как чужая, подумала Кира Сергеевна.

— Ирина, мы взрослые женщины, но почему-то играем в прятки. Ты прячешься, а я тебя ищу…

— Да, мы взрослые, но не на равных — ты мать.

— Тем более между нами должно быть все ясно и честно.

Закипел чайник. Ирина сполоснула под краном стаканы, налила чай. Пахучий пар вился над стаканами. Ирина, подперев щеку кулаком, помешивала ложечкой в стакане.

Ладно, пусть молчит. В конце концов, это ее право, решила Кира Сергеевна и подвинула к себе чай.

— Странный дождь, весь седой…

Ирина промолчала. Так сидели они, разделенные столом, забыв о чае.

— Я люблю тебя и отца, мне вас жаль… Но ты не имела права тогда давать советы насчет Юрия.

— Почему?

— Ты рабски придерживаешься условностей, вы втиснули себя в рамки приличий, а ведь самое неприличное — жить ради приличия.

— Не поняла.

Ирина взглянула на мать.

— Я должна назвать вещи своими именами?

— Только так.

Ирина опять потянулась к сигаретам, Кира Сергеевна удержала ее руку.

— Я ведь знаю, что у отца есть другая женщина, а вы живете так, словно ничего не произошло.

Кира Сергеевна сразу поверила — это правда. Как будто яркой вспышкой осветило жизнь, и все стало понятным. Все встало на свои места.

Она нагнулась над стаканом — только бы Ирина не видела сейчас мое лицо.

— Он тебе сказал?

— Ну что ты, нет. Случайно узнала. Оказались общие знакомые.

Почему-то здесь появилась Ленка. Что-то говорила, пришлепывая ладошкой по ее колену. Кира Сергеевна слышала слова и не понимала их. Слова не складывались в фразы и были лишены смысла. Она видела, как ненужно суетятся над столом ее руки, переставляют стаканы, закрывают сахарницу, сдвигают тарелки. Закололо в висках, и она испугалась, что не сможет справиться со своим лицом. Надо молчать. Молчать.

— …и гармошку возьмем? — вопила Ленка в самое ухо.

Зачем гармошку?.. Куда?

— …Хорошо, когда в городской квартире сверчок трещит, — услышала она свой голос и удивилась: какую чепуху говорю!

Встала. Посмотрела на часы.

— Пора.

Ирина тоже встала, запахнула халат. Ее короткие и густые, посеченные на концах волосы шайкой дыбились на голове.

— Переждали бы дождь, — сказала она. — И чай но пила.

Кира Сергеевна пошла одеваться. Никак не могла отыскать рукав у пальто, почувствовала как сразу устали руки.

Ленка притащила в прихожую прозрачный мешочек, набитый игрушками. Ирина что-то сказала ей — Кира Сергеевна опять не поняла, Ленка надула губы, убежала в комнату, вернулась без мешочка.

Ирина сунула в руки матери зонт:

— Отцу не говори, что я знаю. Ладно?

Как теперь жить? — подумала Кира Сергеевна.

32

Вдвоем под зонтом было неудобно, Ленка прижималась к бедру, но все равно на нее сыпался дождь. Кира Сергеевна отдала ей зонт, услала вперед.

— А ты?

— Я люблю под дождем.

Ленка побежала по раскисшей дороге, взмахивая зонтом, останавливалась, кричала:

— Кира, скорей!

Промочит ноги.

От остановки бежали люди, прикрываясь зонтами, сумками, газетами, а она шла, отгороженная нитями дождя от людей, от Ленки, и никто не видел, какое у нее лицо.

Может быть, ничего этого нет — ошибка, недоразумение, он не мог, даже если бы весь свет перевернулся, все равно он не мог.

Она понимала, что это правда и никакой ошибки нет. Его молчание, равнодушие и как он постоянно избегал ее, отгораживался тетрадями, планами, телевизором, и как приходил нетрезвым — так точно и плотно пригонялось все к единственному объяснению, волоска не протащишь…