Год беспощадного солнца

Улицы были безлюдны, а в клинике стояла мертвая тишина. И Мышкину показалось, что во всей Вселенной остался только он и тот из небесного ведомства, кто отвечает за дожди на Земле.

Он остановился перед дверью. Из замочной скважины торчал ключ на связке. Связка клюкинская. Не запер дверь? Или сам еще здесь? На часах – половина десятого.

Мышкин положил в карман связку и толкнул тяжелую дверь.

В отделении горели все лампы, даже бестеневые над секционными столами. И свет, поганец, не выключил. Устроил иллюминацию. По какому поводу? Можно и без повода, если налакаться неразбавленного до поросячьего визга. Но у Клюкина нет ключей от фляги. Или уже появились?

Мышкин спустился в морг. Так и есть. Тут он. Не запылился.

Клюкин спал на своем рабочем месте – на стальном секционном столе. Глаза закрыты, лицо спокойное, безмятежное, как у ребенка.

Но уже от порога, Мышкин понял, что Клюкин не спит. Вблизи увидел, что из угла рта у него стекла тонкая струйка крови и засохла в бороде.

Мышкин расстегнул верхние пуговицы его рубашки с короткими рукавами и погончиками. На яремной вене он увидел, что ждал, – след шприца. Свежий, через крохотное отверстие просочилась капелька лимфы и еще не свернулась.

Понимая, что надо спешить, Дмитрий Евграфович тем не менее, неторопливо прошагал в холодильник. В шестнадцатой секции вытащил из-под покойника упаковку с компакт-диском. Принес свое вольтеровское кресло и сел рядом с Клюкиным.

– Извини, Толя, – тихо, с горечью заговорил он. – Во всем я виноват. Все из-за меня. Но, клянусь, прямой вины моей нет. Просто шальная пуля залетела в тыловую траншею…

Он помолчал. Мышкин был уверен, что Клюкин слышит его, хотя и не так, как слышал бы живым. Головной мозг умирает не сразу весь, многие функции, хоть и слабые, могут сохраняться несколько дней.

– Толя, – снова обратился он к мертвецу. – Прошу тебя, во-первых, простить меня. И, во-вторых, выручить. В последний раз – следующего не будет, даже если захочется. Потом ты уже ничего не сможешь. Обратного хода у тебя нет. А у меня он еще есть. И тоже последний. Ты можешь спасти хотя бы меня, раз уж сам не спасся…

– Помнишь, Толя, ты говорил, что никогда не ходил к стоматологу? Я тоже никогда не ходил. И никто нигде не найдет рентгеноскопии нашего стоматологического статуса. Вот что связывает нас с тобой сейчас и свяжет еще крепче. И навсегда.

Ему показалось, будто в воздухе что-то шевельнулось. Но, быть может, и не шевельнулось. Однако что-то произошло определенно.

– Спасибо, Толя: я понял тебя. Почему-то я знаю, что мы с тобой встретимся. Правда, неизвестно, когда и при каких обстоятельствах. То есть, это мне еще не известно, а ты наверняка уже все выяснил. Еще раз прости, и я начинаю…

Однако он продолжал сидеть: что-то мешало. Внезапно вскочил в ужасе.

– Стоп! Отбой! Ведь ты, может быть, еще живой! Живой! Что ж это я… так поздно сообразил. Но все же сообразил! Слава Богу, вовремя. Или это ты мне подал сигнал?

Он взял Клюкина за кисть правой руки. Пульса нет, конечно. Рука натурально безжизненная, холодная, уже коченеет. Однако окоченение после огурца зомби – нормально. «Кошмар! Еще немного – и никогда не исправить», – перевел дух Мышкин.

Он приподнял труп. Клюкин оказался легким, как ребенок. Неожиданно его голова отвисла, как у тряпичной куклы, и повернулась лицом к спине.

Мышкин осторожно положил Клюкина на место и ощупал шею. Пальцы сразу наткнулись на острый обломок позвонка.

Из кладовой Мышкин принес черный полиэтиленовый мешок и уложил в него Клюкина. Снял с вешалки все белые халаты, взвалил мешок на спину, запер дверь и неторопливо пошел к машине. Уложил Клюкина на пол – в темноте черный мешок не виден. Сверху бросил халаты. И сразу в машине расплылся удушливо-формалиновый запах морга.

Завел мотор, пристегнулся и двинулся туда, откуда приехал.

До поста ГИБДД в Ольгине оставалось с десяток метров. Мышкин съехал на обочину и аккуратно затормозил.

Гроза взяла свое, и остался только мелкий легкий дождь – мягко шелестел по крыше волги.

Черным зеркалом сверкал асфальт. На шоссе в обе стороны – никого. И ни огонька.

Мышкин достал из багажника пятилитровую алюминиевую канистру, оторвал рукав от халата, обильно смочил бензином. Открыл капот. В темноте хорошо виден выпускной коллектор, раскаленный докрасна. Затаив дыхание, чтобы не задеть опасные чугунные отводы, Мышкин затолкал рукав под воздухофильтр. Глянул под машину – на асфальте расплылось радужное пятно. Теперь можно и в гости.

Легкая алюминиевая будка ДПС на тонких опорах возвышалась над дорогой на уровне третьего этажа, не меньше. Прожектор выключен, но внутри она была залита мертво-голубым светом энергосберегающей лампы. Там мелькали и двигались тени.

Поднявшись по тонкой лестнице, Мышкин постучал в дверь. Никто не отозвался. Снова постучал и опять молчание. Он приложил ухо к двери и с ужасом расслышал стоны, хрипы и обрывки слов – там душили человека. «Бойся первой мысли!» – приказал себе Мышкин, но поздно: рука сама схватилась за ручку двери и резко ее распахнула.

В нос ударил запах гниющего линолеума, дешевой водки и вонючих, сигарет «Мальборо» российского производства.

В тумане он разглядел три фигуры. Расположением своим относительно друг друга они составляли трапецию. Верхнее основание трапеции изображала дорожная проститутка – толстая пьяная девка. Она продолжала стонать, хрипло и протяжно, изредка матерясь. Сторонами геометрической фигуры были два гаишника. Они оторопело таращили на Мышкина пьяные глаза.

– Еще и третий? – прохрипела девка. – Не договаривались! Я вам не резиновая!..

– Дверь! Дверь! – заорали гаишники оба сразу.

Мышкин отпрыгнул назад и захлопнул дверь. Он стоял на площадке, тяжело дышал и вытирал пот со лба.

Дверь приоткрылась, на ладонь, протиснулся боком младший сержант с гаишной бляхой.

– Чего хулиганишь, мужик? – угрожающе спросил он.

Но Мышкин никак не мог отдышаться.

– Обалдел, что ль? – сержант толкнул его в грудь к лестнице. – Или нанюхался?

Толкнул еще раз – на ступеньки. Но Мышкин успел вцепиться в тонкие перила лестницы и не скатился вниз.

– Что молчишь? – повысил голос сержант. – Хулиганишь на представителей при исполнении обязанностей, нарушитель! На зону захотел? Или на тот свет? Сейчас устроим, у нас быстро, – пообещал он, доставая из кобуры пистолет Макарова.

– Нет-нет! – затряс головой Мышкин. – Пожалуйста, я же постучал! Я к вам за помощью… Совсем не знаю, что делать. И кого спросить!.. Помогите! Пожалуйста…

– Ага! Ты решил, что тут тебе типа скорая помощь… Так? Признавайся! – рявкнул гаишник.

– Да-да! Именно так я и решил! – радостно признался Мышкин. – Только вы и можете оказать скорую помощь в моем положении.

Сержант озадаченно остановился. Видно, он ждал оправданий, а не признания вины. И спросил почти миролюбиво, засовывая макаров в кобуру:

– Ограбил типа кто? Где? Сколько взяли?

– Нет-нет! – снова затряс головой Мышкин. – Никто не грабил. И даже наоборот… – он полез во внутренний карман пиджака.

Сержант молниеносно выхватил свой пистолет:

– Руки! – гаркнул он. – Руки вгору!

Мышкин так же, молниеносно, поднял руки.

– А теперь медленно, по сантиметру в час, доставай свою пушку. Медленно, я сказал! Пукнуть не успеешь – развалю башку, как арбуз.

Стараясь не превысить предписанную скорость, Мышкин двумя пальцами вынул бумажник – кожаный, прекрасного темно-вишневого цвета.

Гаишник присмотрелся.

– Что там? Открывай лопатник! – приказал он. – Своими руками открывай! И опять – медленно.

Мышкин раскрыл бумажник, достал сто долларов и протянул гаишнику.

– Чтоб никто не мешал исполнению служебных обязанностей, – как можно мягче пояснил он. – И за скорую помощь. Мне нужен совет. Только совет. Или консультация.

Сержант взял купюру, потер ее между двумя пальцами.

– Настоящая, – поспешил заверить Мышкин. – Сам в банке получал.

– Ну, если сам… – проворчал гаишник. – Так чего тебе?

– Консультацию.

– Тут нас два консультанта.

– Понял! – осмелел Мышкин и достал такую же купюру.

– Тоже из банка?

– Из банка.

– И много у тебя таких? – прищурился сержант.

– Еще две.

– Потерять не боишься?

– Не боюсь! – убежденно заявил Мышкин. И многозначительно прибавил: – Жизнь дороже. Я же понимаю, куда пришел. Не в бандитскую малину.

Сержант смерил его взглядом и усмехнулся.

– Правильно просекаешь, мужик. Говори.

– У меня что-то с мотором. Вон моя машина. Посмотрите, пожалуйста. Может, что подскажете?

Из-за двери раздались два истошных вопля, слившиеся в один.

Другой гаишник крякнул в будке:

– Портки подтяни, шаболда! – и громче: – Что там у тебя, сержант?

– К тачке я пошел, вниз. Смотри на меня внимательно. Чуть что – стреляй, меня можешь не жалеть.

Мышкин сел в машину, отпер изнутри капот, но выйти сержант ему не дал.

– Сидеть! – неожиданно приказал он. В руке у него опять оказался пистолет. – Сидеть, я сказал!

– А… Что?..

– Руки на руль! – рявкнул гаишник. – И не шевелись. Иначе останешься с дырявой головой. На всю жизнь.

Он сунул голову в машину и принюхался. Потом снял пистолет с предохранителя и загнал патрон в ствол.

– Куда ж ты, мужик, жмура везешь? – деловито осведомился он. – Сам грохнул? Или заказал кто?

Такого Мышкин не предусмотрел. Все кончено.

– Оглох? – повысил голос сержант. – Показывай жмура!

– Н… не… нет никакого жмура. Вы пошутили, понимаю… – наконец выдавил он из себя, оттягивая страшную минуту.

– А вот этого – не надо! – посоветовал гаишник. – Сержант Вавилов знает, что говорит. Сержант Вавилов работал в крематории. И хорошо помнит, как пахнет настоящий жмур. Сержанта Вавилова на фу-фу не возьмешь. Открывай, сука! – заорал он и больно ткнул пистолетом Мышкина в висок.

Одеревенелой рукой Мышкин покорно дотянулся до ручки левой задней двери и попытался открыть. Дверь не подалась – была на предохранительной защелке.

– Ты что, падло, за дурака меня держишь?! – гаркнул сержант и еще раз ткнул стволом Мышкина в висок. – Багажник открывай! Живо!

Багажник открылся, внутри зажглась лампочка. Трупа сержант Вавилов не увидел. Только ящик с инструментами и два флакона автошампуня.

– Ага! Уже успел, значит! – зловеще произнес сержант. – Говори: куда жмура скинул? Ну? Куда сбросил труп, спрашиваю?!

И тут Мышкин широко и радостно улыбнулся.

– Товарищ сержант! Так это же я и есть покойник! От меня трупом пахнет! Это я!

– Чи-и-во-о? – тонким голосом протянул сержант. – Кого дуришь, дурило?

– Честно, товарищ сержант! Я же в морге работаю. В день по десять трупов вскрываю, вот и весь пропах. Так сказать, производственный запах. Вот везу спецуху на дачу – постирать, а то жена уже домой пускать перестала.

– В каком морге?

– В Успенской клинике. Да вот мое удостоверение! – и он протянул сержанту служебный пропуск.

Тот включил фонарик, долго изучал документ, несколько раз сравнил фотографию с лицом Мышкина, ослепляя его до боли.

– Клиника, значит… – недовольно пробормотал гаишник и нехотя вернул пропуск. – Что сразу не сказал?

– Так я и сказал, – совсем повеселел Мышкин. – Как спросили – так сразу и сказал.

– Открывай капот… Что там у тебя?

– Еще в городе запахло бензином. И все сильнее и сильнее пахнет, – озабоченно сообщил Дмитрий Евграфович. – Боюсь загореться. Или ничего – можно ехать?

Из-под открывшегося капота поднялись испарения свежего бензина. Сержант Вавилов потрогал воздухофильтр, ощупал карбюратор, вытащил руку и понюхал ее.

– Ничего страшного, – заявил он, вытирая пальцы о брюки. – Карбюратор слегка переливает. Надо, конечно, ремонт. И побыстрее. А лучше купи новый. Езжай потихоньку, чтоб бензин ветром на коллектор не сдуло. Иначе реально загоришься. Хорошо еще, что дождь.

– Да, – согласился Мышкин. – Я уж думал, уже никогда дождя в этой стране не будет.

– Далеко ехать-то? – спросил сержант человеческим тоном.

– В Осиновую Рощу.

– Дача?

– У приятеля.

– Ну, только потихоньку, – повторил сержант и протянул к Мышкину открытую ладонь. В нее сама собой запрыгнула еще одна зеленая сотня. – И не нарушай.

– Да я – никогда! – заверил Мышкин. – За всю жизнь – еще ни разу!..

– Поезжай! Счастливо.

Плавно отпустив сцепление, Мышкин медленно тронулся с места.

Он отъехал километров десять и развернулся.

Теперь на будке ГИБДД прожектор горел, и в его луче вспыхивали редкие, но крупные дождевые капли.

Мышкин понялся и почти по-хозяйски стукнул три раза кулаком в знакомую дверь. Она тут же открылась сама.

– Сюда нельзя! – заявил старший лейтенант. – Служебное помещение.

В приоткрытую дверь Мышкин успел увидеть, что девка исчезла, а на столе – бутылка водки и два стакана, налитые до половины.

– Знаю, знаю, – поспешно сказал Дмитрий Евграфович и доверчиво улыбнулся. – Я поблагодарить пришел. Спасибо сказать.

– Спасибо? За что? Кому?

– За помощь. Вы мне помогли.

– Я?

– Ваш коллега. Сержант Вавилов. И вы тоже.

– Не понял! – старший лейтенант открыл дверь шире. – Эй, Вавилов!

Мышкин увидел сержанта за столом и закивал, широко улыбаясь, как другу. Тот махнул рукой.

– Что, уже постирал шмотки? Так быстро?

– Нет. Решил вернуться в город и с утра – в автосервис. Боюсь, знаете. А вдруг? Еще и взорвусь некстати.

– Ага! – одобрил сержант. – Правильно. Только потихоньку.

Мышкин поманил сержанта пальцем и сунул ему еще сотню.

– За внимание и отзывчивость. Товары эти в наше время дорогие.– Дорогие, – согласился сержант Вавилов.

За третьим поворотом Мышкин затормозил.

Место подходящее. Хороший бетонный столб справа. Слева на обочине густой кустарник тянется метров на двадцать.

Оглянулся вокруг, выждал. Тишина. Аккуратно посадил труп на место водителя и пристегнул.

– Спасибо, Толя. Спасибо тебе за все. Еще раз извини, что так вышло. До свиданья.

Облил салон бензином, завел мотор и, стоя левой ногой на земле, нашел правой педаль сцепления. Потянул на себя ручной дроссель. Мотор взревел. Мышкин вывернул руль точно на столб, осторожно отпустил педаль сцепления и едва успел отскочить. Машина дернулась, дверь захлопнулась. Волга сорвалась с места и влетела точно в столб.

Раздался удар, глухой и плоский – кто-то хлопнул палкой по сосновой доске. Бетонный столб дрогнул, зазвенели осколки стекла, сверкнули голубые искры под рулевой колонкой – замкнула электропроводка. Машина стала, как вкопанная. Двигатель заглох.

Не спеша Мышкин подошел к машине, щелкнул зажигалкой и голливудским жестом швырнул ее в салон. Зажигалка погасла в воздухе и упала на пол машины.

«Ну, холера!..» – с досадой плюнул Мышкин.

Нащупал на полу мокрую зажигалку, тщательно вытер полой рубашки. Отозвал от рубашки полосу, скрутил узлом и макнул в бензиновую лужицу на полу. Снова высек огонь, поднес пламя к тряпке, швырнул ее в машину и в три прыжка оказался за кустарником.

В машине кто-то глубоко и шумно вздохнул. Потом ухнуло, и в машине медленно родилось до жути красивое желто-белое пламя. Через несколько секунд огню стало тесно, он выбил все стекла. Несколько осколков долетело до кустарника. Последнее, что Мышкин увидел, – в машине вдруг зашевелился, как живой, огненный кокон, будто пытаясь отстегнуть ремень. Тишину потряс гром, красное яркое пламя вырвалось через лобовое окно, подпрыгнуло и лизнуло верхушку столба.

Через пятнадцать минут примчалась гаишная машина с сиреной и мигалкой. Старлей и сержант Вавилов наблюдали, как угасает пламя в разорванном кузове волги. Скоро послышался паровозный рев: появилась пожарная машина.

Огня уже не было. Пламя ничего не оставило в обгоревшем кузове. На его радужной от огня, металлической поверхности шипели, испаряясь, редкие капли дождя. И все равно пожарные размотали брезентовые шланги. Через две минуты кузов исчез под горой белой шевелящейся пены.Пригибаясь за кустарником, Мышкин вышел на шоссе и зашагал в город.

Через полчаса он был на проспекте Энгельса. Миновал баптистский молельный дом, и остановился под старым раскидистым тополем. Он решил здесь ловить машину и добираться на дачу Волкодавского. На всякий случай прощупал пиджак – правый внутренний карман. Ничего не прощупывалось. Диска там не было.

Все поплыло перед глазами. Мышкин пошатнулся.

Лихорадочно обшарил все карманы, хотя уже понял: незачем.

Диск мог выпасть в машине. Или рядом на землю, когда Мышкин доставал из машины зажигалку и смачивал тряпку бензином.

Бессильно Мышкин прислонился к мокрому тополю. Несколько раз глубоко вздохнул и расслабился. Закрыл глаза, добился ощущения абсолютной пустоты в голове и стал ждать.

Через три-четыре минуты внутренняя видеозапись, перемотанная назад, повторила картинку.

Он укладывает в черный полиэтиленовый мешок Клюкина. Рядом, на секционном столе, лежит диск. Мышкин выложил его, чтоб не мешал. И не взял.

Вернуться? Риск. Тем более, есть копия – у Туманова.

Нет. Нет у Туманова копии. Она была на его даче.

Решительно подняв руку, Мышкин остановил старенький москвич.

Водитель на треть опустил стекло.

– Случилось что?

– Вы могли бы меня отвезти на Васильевский?

За рулем был старик с длинной седой бородой, как у Льва Толстого.

Он покачал головой:

– Извините. Не по дороге.

– Я заплачу. Как за такси. И сверху добавлю.

– Довез бы бесплатно в другое время, в советское, – с сожалением сказал старик. – А сейчас вообще не по пути.

Мышкин вытащил из кармана последнюю сотню долларов. Остальные пятьсот он предусмотрительно спрятал под резинкой носка.

– Пожалуйста, умоляю! Вопрос жизни и смерти. Не преувеличиваю, честное слово. Этого хватит?

Пенсионер заколебался.

– Доедем, получите еще столько же. Как раз ваша пенсия.

– Да, месячная, – вздохнул водитель. – Садитесь. Хоть я, честное слово, очень устал.

– Так давайте я поведу! – с готовностью предложил Мышкин. – У меня есть права, при себе, стаж пятнадцать лет. На сумму вознаграждения это не повлияет.– Садитесь, – повторил пенсионер. – Довезу. Только пристегнитесь и помогайте следить за дорогой.

Ехали долго. От денег пенсионер все-таки отказался. Тогда Мышкин решительно положил сотню на заднее сиденье и рысцой двинулся к клинике.

Ключ в дверном замке повернулся только на один оборот. И дверь медленно открылась сама. Но Мышкин помнил, что запер на два оборота. За грудиной заныло, и он снова ощутил там кусок льда.

Диск лежал на том же месте – в морге на столе.

Сзади раздался шум, загремела стальная дверь, и по лестнице резво спустился Литвак.

– Смотри! – крикнул он, подбегая. – Смотри, Дима, что у меня есть для тебя!

Он резко поднес к лицу Мышкина газовый баллончик, нажал распылитесь. Все вокруг погасло.

Падая в черную бездну, Мышкин успел услышать, как злобно кричал Литвак:– Куда лепишь, лепило?! Руки оторву! В яремную надо, в яремную!.. Дай сюда, я сам!

32. Похоронен живым

Когда Мышкин открыл глаза, ему показалось, что после крика Литвака прошла секунда, максимум, полторы.

Он по-прежнему в отделении. В своем вольтеровском кресле. Хорошо видит все вокруг – и предметы, и людей. Странно только, что здесь собрались люди, ничем не связанные.

За его столом главный врач клиники Демидов. Не в белом халате, а в кремовом чесучовом костюме. Внимательно смотрит на дисплей компьютера, рядом – полковник ФСБ Костоусов. А этот как сюда попал?