Год длиною в жизнь

Эта персона привлекла особое внимание генерал-майора Храмова.

О Юрском он знал следующее: был резидентом советской разведки в Париже, исполнял самые деликатные поручения по истреблению воинствующих деятелей РОВС, отличился во время ликвидации некоего Вернера, иначе – Жюля Санторемо, иначе – Самуила Самуиловича Войшниса, двойного агента, работавшего на советскую и американскую разведку. В уничтожении Вернера, кстати, принимал участие и Дмитрий Аксаков (кличка Хромой), зарабатывавший право возвращения в Советский Союз. В материалах по делу указывалось, что он погиб (был устранен неким Шадьковичем, кличка Доктор, по подозрению в измене), однако каким-то образом в сорок первом году воскрес и был посмертно награжден французским правительством за воинский подвиг. Темная история, прояснить которую возможным не представлялось.

Дочь Аксакова Рита Ле Буа также имела несколько боевых наград. А в 1944 году посмертно был отмечен французами еще один русский, некто Сазонов. Имя его было – Всеволод Юрьевич. Такое же, как у вышеупомянутого Юрского! А если учесть, что еще до вторжения гитлеровцев во Францию Юрский исчез из поля зрения нашей разведки и перешел на нелегальное положение вместе со своей любовницей Инной Фламандской, то вполне можно предположить: Сазонов и Юрский – одно и то же лицо.

Марина Аверьянова состояла в связи с Юрским. Она отправилась в ссылку на Амур беременной от него и там родила сына, записав его Павлом Павловым.

Юрский с 1941 года жил в семье Ле Буа. Он погиб в сорок четвертом, спасая Риту Ле Буа. Два десятка лет она упорно добивалась разрешения приехать в Советский Союз. И, добившись-таки своего, почти немедленно отправилась на встречу с Павловым и его матерью, которую не застала в живых…

Одновременно погиб и осведомитель по кличке Ждан.

Загадочная история.

Все то же чутье подсказывало Храмову, что искать «французский след» в смерти Аверьяновой и Ждановского (такова была фамилия агента Ждана) глупо. Гораздо интересней в этом смысле поездка Риты Ле Буа в Олкан – и та почти безумная информация, которая поступила из Олкана о цели ее поездки…

– Разрешите, товарищ генерал-майор?

– Входите.

– Вот, подняли для вас из архива.

– Хорошо, я жду эти документы.

Храмов нетерпеливо открыл серо-коричневую тоненькую папку с аккуратными белыми завязками.

Понятно, никто до сих пор этим делом не интересовался с тех пор, как сам Храмов просматривал его в сорок третьем году, пытаясь понять, что объединяет Егора Полякова и Ольгу Аксакову: если папки часто открывают, завязки разлохмаченные, грязные. А здесь только маленькое пятнышко фиолетовых чернил. Очень может быть, что его оставил Егор Поляков, вечная ему память. Странный он был человек, но умница, блестящий специалист. В общем-то, хорошо, что его убил тогда этот, как его… агент «Новичок». Убил – и избавил Храмова от очень многих затруднений. А заодно избавил от них и самого Полякова!

Так, апрель 1937 года. Дело Русанова Александра Константиновича, 1899 года рождения, закрыто в связи со смертью. Копия справки о сердечной недостаточности, отправленной родственникам. Ну, она-то ничего не значит… Протоколы допросов Русанова. Его донос на некоего Верина В.П. Показания следователя Е. Е. Полякова, застрелившего Русанова при попытке к бегству.

Хм, учитывая последующие отношения Полякова с племянницей Русанова, все это было бы смешно, когда бы не было так… смешно.

Вот именно!

Храмов начал читать протоколы допросов Русанова, подписанные следователем Тимохиным.

Ну, во первых строках – подготовка покушения на товарища Сталина. Это само собой, как же без этого… Какой же может быть уважающий себя враг народа без подготовки покушения на товарища Сталина? От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей – все просто спали и видели, как бы половчее покуситься на товарища Сталина. Ну и Русанов не отставал, конечно, от прочих. Затем формирование террористической организации латышских националистов – тоже чушь, даже не разработанная.

На этом этапе к ведению дела Русанова подключился Егор Поляков. А вот и протоколы допросов, которые вел он. Куда более продуктивные материалы, никакого сравнения с тимохинскими!

Появился Поляков – и Русанов немедленно начинает выдавать компромат на Виктора Павловича Верина, зампредседателя облисполкома, известного также как Борис Иванович Мурзин или товарищ Виктор. Именно в бытность свою Мурзиным, еще в четырнадцатом году, этот человек тесно сотрудничал с Юрским, который работал в то время в Энске под видом сормовского врача Андрея Туманского и носил партийную кличку товарищ Павел. В восемнадцатом году бывшие сподвижники встретились вновь, во время отправки знаменитых энских «золотых эшелонов»: царское золото, сразу после революции конфискованное, вывезенное в Энск (а также в Казань) и хранившееся там в подвалах госбанка, в октябре переправлялось в Германию для уплаты контрибуции, оговоренной условиями Брестского мира.

Мурзин (уже называвшийся тогда Вериным) находился в числе тех лиц, которые обеспечивали сохранность отправки золота. Но, судя по доносу Русанова, он сохранил связи с эсерами и являлся их осведомителем. Эсеры постоянно следили не только за ходом переговоров большевиков и правительства Германии, но и пытались сорвать выполнение Россией обязательств по выплате контрибуций. И благодаря своему агенту в Энской ЧК (Верину) знали обо всех деталях отправки золота. Увы, сообщал Русанов, прибывший в то время в Энск для руководства отправкой Всеволод Юрский не скрывал от своего бывшего соратника ровно ничего, потому что не знал его истинного политического лица. Осведомленные Вериным обо всех деталях отправки, охраны и состава эшелона, эсеры заложили близ Москвы динамит под железнодорожные пути, по которым должен был пройти первый «золотой эшелон». Наготове был даже грузовик, чтобы после крушения эсеровские боевики могли вывезти часть золота. Не удалась диверсия по причине сущей нелепости: грузовик, на котором к месту будущего взрыва добиралась группа, потерял управление и врезался в дерево. Пока приводили машину в порядок, прошло довольно много времени, момент был упущен – эшелон проследовал в Москву. Попытка вывезти динамит обратно не удалась: обходчики обнаружили его. Некоторые участники акции были выслежены и арестованы. Впоследствии, в 1922 году, они давали показания на процессе 22 эсеровских вождей в Москве, однако роль Верина в той истории так и осталась в тайне.

«Но процесс эсеровских вождей еще впереди, – с интересом читал Храмов показания Русанова, по-журналистски, художественно написанные. – Пока же на дворе осень девятнадцатого года. Узнав о неудаче со взрывом, Верин на время затаился и никаких враждебных выпадов не предпринимал. Однако хватило его ненадолго. 14 октября Ленин подписал постановление комиссии «Малого» Совнаркома по использованию денежных бумажных ресурсов страны. Задача перед комиссией ставилась грандиозная: в срочном порядке ликвидировать все аннулированные Совнаркомом процентные бумаги прежних правительств. Попросту говоря, сжечь «царские деньги»…»

Насколько знал Храмов, в Энске акция была проведена с выдумкой. Сжечь предстояло кредитные билеты, облигации займов, акции, купоны царского казначейства, «романовки» и «думки». Их и сожгли, всю зиму отапливая различные советские учреждения, а также баню на улице Ковалихе, куда частенько хаживало городское начальство.

«Имелось распоряжение правительства о полном уничтожении всего «энского запаса» ценных бумаг, – писал Русанов. – Однако в это же время на европейских биржах произошел массовый выброс «романовок» и «думок». Они были еще в большой цене, и лица, продававшие их, получили немалую прибыль. Тогда предполагалось, что дензнаки попали в Европу через Прибалтику и Финляндию и поступили из казанского золотого запаса, перехваченного белогвардейцами. Но есть данные, позволяющие предположить, что они тайными путями переправлялись из Энска. Мешки похищались непосредственно из котельной бани на Ковалихе, для чего под стеной был вырыт подземный ход, ведущий в сарай с углем. Непосредственное отношение к обеспечению секретности уничтожения денег имел отряд чекистов, которым командовал Верин. По некоторым сведениям, он часто оставался в помещении котельной один. Пользуясь своим служебным положением, он обеспечивал хищение ценных бумаг, вместо которых сжигалась обычная резаная бумага, которую, согласно приказу того же Верина, тайно доставляли из находящейся неподалеку типографии. Что касается средств, которые были выручены за проданные на европейских биржах «романовки» и «думки», то они перечислялись на счет некоего Гаврилова в банке «Crйdit Lyonnais». Гаврилов – один из псевдонимов товарища Юрского, известного прежде как Андрей Туманский. Юрский с 1919 года постоянно курсировал между нашей страной и заграницей, где исполнял особые задания…»

Тут донос Русанова обрывался. Более поздних материалов в деле не было, кроме пресловутой справки о сердечной недостаточности. Видимо, когда Русанов дописал эту оборванную на середине строку, ему внезапно попала вожжа под хвост – и он кинулся осуществлять ту самую попытку к бегству, которая стоила ему жизни. А может быть, что-то другое там произошло, в кабинете следователя Полякова в тюрьме на Арзамасском шоссе? Тайна сия велика есть, темна вода во облацех, никто теперь ничего не узнает, мертвы и Русанов, и Поляков.