Год Дракона. Легенды Байкала

– Бабушка! – окликнула ее Оюна. – Возьми с собой! Хоть глазком на него глянуть.

– В себе ли ты, Оюна? Или слух потеряла? – донесся гневный бабкин голос откуда-то из-за снежной пелены. – Дверь запри, да не высовывайся, покуда не вернусь.

И с этими словами шаманка окончательно растаяла в буране.

Оюна тихо затворила за ней дверь, сняла верхнюю одежду, аккуратно сложила, села у огня. В те дни, когда отец был на промысле, она оставалась в юрте одна и подолгу говорила с огнем, и он отвечал ей негромким потрескиванием, а иногда лизал пальцы ее рук языками пламени, не обжигая при этом. Никогда не думала Оюна о том, что ее дар говорить с огнем и видеть духов уникален. То, чего шаманы добивались, годами отрабатывая свое мастерство и вводя себя в транс, для нее было естественным состоянием. Духи были постоянно вокруг нее, и она давно привыкла к их присутствию. Она чувствовала духов, некоторых видела, с некоторыми говорила. Эта особенность была у нее с раннего детства, видимо, передалась ей от ее девятой бабки. Та, говорят, тоже, будучи шаманкой, никогда не прибегала к трансу, чтобы говорить с духами. И поскольку Оюну духи окружали с самого раннего детства, она привыкла к ним и не боялась их присутствия. «Бойся, берегись и почитай» – этому правилу учила ее бабка Лхама. Но Оюна не могла заставить себя их бояться. Если ей не нравилось то, как выглядел дух, она просто не смотрела на него. Но страха перед ним не испытывала.

Прошло уже около недели, как уехал отец, и Оюна, оставшись наедине с огнем, говорила с ним, вверяя ему свои опасения и тайны.

– Уж больно хочется увидеть его, – сетовала Оюна. – Вдруг не явится больше? Драконы-то, они долго живут. А вдруг еще лет двести не покажется? Так любопытно, так любопытно на него взглянуть.

Она аккуратно положила несколько сухих поленьев в огонь, и тот с благодарностью принял их.

– А что, если через окошко гляну? Он и не заметит меня. И бабушка тоже.

Она прислушалась. Ветер стих и буран успокоился. Откуда-то издалека, видимо, с берега озера, слышались звуки шаманского бубна. Значит, бабушка Лхама была там. Ее нельзя беспокоить, она должна умилостивить нежданного гостя.

Девочка вздрогнула, когда ее мысли внезапно были прерваны громким стуком в дверь.

– Оюна, открой! – срывающимся голосом орал Гришка и барабанил в запертую дверь. – Оюна!

Оюна подошла к двери, задержалась на секунду, помня предостережение бабки, но оставить плачущего ребенка за дверью, ночью, на морозе было выше ее сил. И она осторожно приоткрыла дверь. Гришка влетел в юрту, сбросив на бегу унты у самой двери, юркнул за большой сундук, накрылся с головой лежавшим подле покрывалом и затих под ним. Девочка в недоумении проследила за мальчиком взглядом, притворив за ним дверь.

– Гришка, вылезай, – позвала Оюна, но он не отозвался. – Гришка, выходи давай, что чудишь? – Но тот не пошевелился.

Тогда Оюна сама подошла к нему и откинула покрывало. Мальчик сидел, вжавшись в стену, и крупно дрожал всем телом.

– Эй! Ты что так напугался?

Гриша попытался что-то сказать, но лишь издал невнятное мычание.

– Вот незадача! Пойдем, я тебе молока налью.

Она взяла его за руки, помогла встать, сняла с него верхнюю одежду, совсем промерзшую, повесила просушить. Его же самого укутала в теплое одеяло, усадила у огня, согрела молоко, налила в пиалу, подала ему:

– Пей.

Мальчик послушно припал губами к пиале.

– Что произошло? Расскажешь ты наконец?

– Все, все, все, все… – бубнил мальчик, глядя на огонь.

– Что ты говоришь? Не разберу. – Оюна подсела ближе к Гришке.

– Все там. Все замерзли. Всех убил. Он всех убил. Мамку убил, отца убил.

– Что ты говоришь? – Опешив, Оюна поднялась на ноги. – Как убил? Кто убил?

– Холоду нагнал. Заморозил всех. Что делать-то теперь, Оюна? – И вдруг он разрыдался.

– Может, путаешь что? Давай я тебя домой отведу.

– Там мертвые все! Весь поселок замерз! Одни мы с тобой и остались, – захлебываясь от плача, причитал он.

– Пойду сама все узнаю. Что-то нелепое говоришь.

– Не ходи, – протянул Гришка. – И тебя погубит. Нелюдь он. Дышит, и от дыхания его лед повсюду.

– Пойду, – отрезала Оюна и встала.

Она оделась, взяла большой фонарь и вышла из юрты. Затворив за собой дверь, остановилась, вспомнив наставление бабки, но лишь на минуту, а затем уверенно зашагала по свежевыпавшему снегу в сторону трактира, освещая себе путь неярким огнем.

Буран стих, но мороз усилился. Ветер разогнал ночную мглу, и на высоком темном небе заискрились звезды. Луна, далекая и холодная, серебрила снежное покрывало, и оттого ночь казалась сказочной и торжественной.

Кое-как добралась Оюна до трактира. Издалека заприметила, что окна не светятся. Она подошла ближе. В свете ее фонаря отчетливо нарисовалась открытая дверь, высоко засыпанная снегом по обе стороны, а за ней – темнота. Подойдя еще ближе, Оюна обнаружила, что порог обледенел, словно в помещении не топили несколько дней. Она осторожно перебралась через него, стараясь не поскользнуться и не упасть. Внутри несколько свечей, дрожа своим тусклым пламенем, не давали помещению погрузиться в полную темноту. Пол покрывал гладкий лед. Трактир превратился в ледяную пещеру: стены, мебель, потолок – все теперь было покрыто толстым слоем льда. Оюна подняла голову, желая осмотреться, и… оторопела, увидев его.

Он сидел прямо напротив двери и что-то вырезал ножом на поверхности обледеневшего широкого деревянного стола. Перед ним, склонившись до самого пола, словно в глубоком молитвенном поклоне, на коленях стояли ледяные фигуры. Огонь от фонаря Оюны отражался в ледяной толще, покрывавшей их, словно в зеркалах. Не сразу поняла Оюна, что совсем недавно эти фигуры, теперь скованные льдом, были живыми людьми, а поняв это, ужаснулась и замерла, стараясь не смотреть на них и дышать как можно тише.

Он поднял голову и вопросительно посмотрел исподлобья на вошедшую девочку. А она, все еще стоя в дверях, смотрела на него. Он молча поманил ее едва заметным движением руки, и она послушно пошла к нему, осторожно ступая, словно боясь провалиться под тонкий лед. Он внимательно наблюдал за ней, заинтересованный ее внезапным появлением. Наконец Оюна подошла к столу, за которым он сидел, остановилась и поставила огромный тяжелый фонарь на пол.

– Зачем пришла? – тихо спросил он, и его голос показался девочке вполне человеческим и даже довольно приятным.

– Тебя увидеть хотела, – ответила она так же тихо и опустила глаза.

– Так что же тогда не смотришь на меня? Смотри.

Она нерешительно взглянула на него и тут же снова отвела глаза: отчего-то щеки ее тотчас запылали, а сердце забилось быстро-быстро, и стало трудно дышать.

– Увидела? – снисходительно поинтересовался он.

– Увидела, – едва слышно отозвалась Оюна.

Он усмехнулся.

– Что ты принесла мне?

– Ничего, – прошептала девочка, понимая, что поступила опрометчиво, придя к божеству без даров.

– Ничего? Тогда отдай мне то, что у тебя есть при себе.

Оюна растерянно пошарила по карманам, нашла две монеты и стеклянный шарик и положила перед ним на стол.

Он в недоумении посмотрел на сей скромный дар, затем на нее и снова усмехнулся.

– Что это? Мне это не нужно.

Девочка поспешно собрала со стола монетки и игрушку и спрятала в карман.

– Но у меня больше нет ничего, – тихо проговорила она в ответ и вдруг осознала, невольно взглянув на заледеневшего человека рядом с ней, что любопытство ее было глупостью, а смелость – бравадой, и надо было слушать бабушку Лхаму и сидеть дома, не высовываясь, пока не уйдет Дракон.

– Ты приходишь ко мне без даров, без почтения? – спросил он.

– Что я могу принести тебе в дар? В моей юрте лишь тепло от очага.

– Хм. – Он словно раздумывал над чем-то, с интересом рассматривая девочку.