Год любви

Она вдруг поняла, что ее глаза неотступно следят за каждым его движением, хотя на уровне сознания она презирала свою рабскую зависимость от Оливера.

Вроде бы приезд Пэнси ничего не изменил. Пэнси обращала на Оливера ничуть не больше внимания, чем на кого-либо другого. Она целыми днями хохотала и шутила, а все на нее глазели, все – от Оливера до Джерри Поула, который смотрел на нее, словно преданная собачонка. И независимо от Пэнси отношения Элен с Оливером были по-прежнему ни к чему не обязывающими, как в самом начале…

Но они все-таки продолжались.

Он мог положить ей руку на плечи и привлечь ее к себе, или поцеловать в затылок и собрать ее волосы на затылке, обнажив хрупкую белую шею. На секунду она, как слепая, поворачивалась к нему, а потом он опять уходил от нее.

Однажды, вскоре после просмотра, он зашел к Элен в комнату. Оливер привалился к закрытой двери, улыбнулся ей, и по блеску и какой-то отчужденности его глаз она поняла, что он опять принимал наркотики. Но у нее и в мыслях не было отказать ему, когда он потянулся к ней и усадил ее на узкую большую постель.

Элен прижалась к нему, не рассуждая, а лишь говоря себе:

«Здесь, сейчас он с тобой! Все остальное неважно».

Потом, когда он лежал в ее объятиях и Элен была согрета его теплом, она принялась внимательно разглядывать его лицо. Ей показалось, что она видит проглядывающего за чертами этого Оливера совсем другого, ласкового и нежного, ту часть его «я», которую он почему-то вынужден был скрывать, она понятия не имела почему.

Оливер задремал, а Элен продолжала лежать рядом с ним, прижавшись губами к его волосам и наслаждаясь тем, что сейчас он принадлежит ей.

Проснувшись, Оливер, похоже, прислушивался к чему-то, но в доме было тихо.

Затем он откатился в сторону, его жесты сразу стали ленивыми и уверенными, и Элен засомневалась: а существует ли вообще второй Оливер? Одевшись, он отказался выпить чаю, наспех поцеловал Элен и ушел.

Элен очень скоро научилась мириться с этим.

Он приходил и уходил, когда хотел, и пока она с благодарностью и ни о чем не спрашивая наслаждалась дарованными ей мгновениями; больше она ни о чем не просила.

А впрочем, даже если бы она и могла попросить, то не знала бы о чем.

Элен нахмурилась. До недавнего времени так все и было. Но сегодня все обстояло иначе. Она не просто впала в апатию, не видя Оливера, сегодня это было для нее мучительно. Она не видела Оливера целых четыре дня, и ужасно хотела с ним встретиться. Отчасти ей было так неуютно сегодняшним пасмурным днем, потому что ее тело тосковало по любимому.

«Как же прекрасно я раньше владела собой!» – подумала Элен.

Неужели страсть всегда такая? Такая сильная, что может вытеснить все остальное, и такая мучительная, когда она не находит ответа?

Еще ее томило тревожное предчувствие. Воздух в комнате был словно насыщен угрозой, и на мгновение Элен показалось, что и облака за окном тоже таят в себе угрозу. Но она с раздражением отмахнулась от своих фантазий. Элен, рациональная, голос которой иногда все же звучал, хоть и еле слышно, сказала ей, что она ведет себя глупо, ей нужно приняться за работу и позабыть про Оливера, пока он снова не объявится. Но Элен эмоциональная, подчинявшая теперь все своим прихотям, знала, что она неспособна так поступить.

Элен вновь погрузилась в болезненную апатию, ее снедали обида и нетерпение, и она ничего не могла с этим поделать. На нее давили тишина и одиночество, она их ощущала почти физически.

Внезапно Элен подскочила как ужаленная. Она больше не могла сидеть в своей комнате! Ей нужно было с кем-нибудь поговорить.

Элен постучалась к Хлое, но ей никто не ответил. Дверь Пэнси, расположенная в конце галереи, над лестницей, была открыта. Элен увидела кучу полиэтиленовых чехлов от пластинок, пустые чашки и разбросанную одежду и слегка улыбнулась. Пэнси всегда где-нибудь шлялась.

Опершись о резные перила, Элен посмотрела вниз. Стены, казалось, поглощали весь свет. В холле стояла оглушающая тишина. Но затем удивленная Элен расслышала тихие голоса. И почти сразу сообразила, что это радиопьеса. Должно быть, Роза слушает радио в кухне, плюхнувшись в обтрепанное кресло возле отопительного котла. Элен все еще побаивалась Розы, но сейчас ей так нужно было пообщаться хоть с каким-нибудь живым человеком, что она даже не поколебалась.

– Входи, милочка! – радостно воскликнула Роза. Она действительно восседала в кресле, положив на стул свои бесформенные, слоноподобные ножищи. – Садись, где хочешь. Вон, сними со стула эту груду.

Элен старалась не смотреть на переполненные пепельницы и грязные тарелки, загромождавшие стол. Роза была похожа на жирного паука, который благодушествует в своей крепкой, грязной паутине. Элен заходила туда редко, в основном в надежде застать у Розы Оливера. Когда это происходило, Элен не переставала поражаться: Оливер всегда выглядел скучающим и мрачным, да и кавардак его слегка раздражал.

Присев, Элен заметила Джерри, который стоял за дверью, облокотившись о кухонный стол. Он был небрит, в грязной одежде. Джерри держал в руке чашку и, уставившись в нее невидящим взглядом, поднес ее ко рту и отхлебнул большой глоток, обмочив губы. В кухне сильно пахло виски.

Элен беспокойно заерзала. Когда она сталкивалась с Джерри на галерее, один на один, он обязательно пытался ее потискать, бормоча что-то невразумительное.

– Не обращай на него внимания, – велела Роза. – У него сегодня плохой день.

Пэнси и Хлоя не раз шутили на эту тему. «Плохие дни» бывали тогда, когда Джерри напивался. А «хорошие» – когда он бывал трезв, хотя и не мог написать ни словечка, так что после одного-единственного, давно нашумевшего романа из-под пера Джерри не вышло ни строчки.

– Чай в чайнике, – сказала Роза Элен.

Потянувшись за чайником, Элен заметила налипшую на его стенку, засохшую капельку яичного желтка. Она налила в чашку темно-коричневой заварки, с трудом удержавшись от искушения протереть сперва чашку изнутри носовым платком.

– М-да, нечасто мне доводится тебя здесь видеть, дорогая. Что, поболтать захотелось?

В Розиных глазах светилась жадность, которую Элен предпочитала не замечать. Она кивнула, испытывая к Розе благодарность за ее сочувствие.