Год Людоеда. Время стрелять

Лариса протянула инспектору ОППН тонкую ученическую тетрадь. На обложке нежно-розового цвета среди веселых персонажей детских мультяшек было написано: «Вера». Под типографским словом «Тетрадь» было написано, что это черновик ученицы 6 «е» такой-то школы Заметновой Веры.

Софья перевернула обложку. Бумага была разлинована в клетку. Поля отсутствовали. На первой странице были неаккуратным почерком выведены различные слова под номерами: «пить», «молоко», «ужин». На второй странице были написаны и перечеркнуты несколько французских фраз. На третьей странице наличествовало расписание занятий. Далее следовали чистые листы. На середине тетради Морошкина обнаружила текст письма. Оно занимало целую страницу, разрисованную красными сердечками, а на соседней странице было изображено огромное сердце, внутри которого оставались незакрашенными буквы, образующие слово «Love». Софья начала читать текст:

«Превет Ариф!

Пишет тебе Вера. Как у тебя на стройке дела? Приезжай на Василеостровскую (метро) в среду на весь день. У меня день рождения. Можно будит все делать долго и как ты любиш.

Пожалуста и с Маруфом. Ксюша ждет не дождется когда ты приедишь с Маруфом. Она его любит. Она ему сделает в кайф. А я тебе. Правда.

Ариф приедит Рита не пускайте ее, у нее бельевые вши.

Ладно Ариф пока!

Пиши ответ!

Целую

Вера (простенькая неуверенная подпись).

Я сошла с ума!

Без тебя

Я люблю тебя! Ариф!

Спасибо что ты нас этому учишь! Другие этого не знают и живут как придурки а мы торчим и летаем. Делай со мной что хочешь. Я твоя. Еще раз Вера».

— Ну как тебе эта беллетристика? — на лице Мультипановой возникло торжество, она водрузила правую ногу на левую и нервно покачивала повисшей голенью из стороны в сторону. — Вот такая сексуальная революция! Что дальше-то будет?

— Ну а что, Лара, разве в наше время таких историй никогда не случалось? — Софья безразлично отбросила окурок. — Помнишь, была большая статья в какой-то газете, чуть ли даже не в «Известиях», а потом, кажется, передача по телевидению про одну такую семью, мужа и жену, которые заманивали детей, насиловали их, мучили, убивали и все это фотографировали и снимали на камеру? Это еще было при советской власти, чуть ли не в конце семидесятых!

— Ты права, Соня, конечно, все это было, но как не хочется с этим соглашаться! Ой, смотри-ка! А вон и наша Заметнова! — всплеснула руками Мультипанова. — Веруша! Подойди к нам сюда, детка! А это кто там от тебя отстал? Ксюша? Деточка, подойди тоже сюда, нам надо поговорить.

Вера, девочка лет десяти, с большими синими глазами, темными волосами и осветленной челкой, белыми пятнами на успевшем загореть на весеннем солнце лице, в поношенных, неопрятных вещах — джинсовой куртке и теплых спортивных штанах, неуверенно двинулась в сторону женщин.

— Здравствуйте! — Вера приблизилась.

— Ксюша! Иди к нам! — Морошкина вспомнила о письме, которое, по счастью, было ею уже положено в конверт, и осторожно вернула его Ларисе.

Ксюша, по виду ровесница Веры, с монголоидным, заметно отекшим лицом, смуглая, с узкими карими глазами, в облезлой куртке из серого искусственного меха, потянулась за подругой.

— Здравствуйте! — с кокетливой подозрительностью покосилась Ксюша на женщин.

— Вы это почему, интересно мне знать, не в школе? — требовательно спросила Лариса. — Вы себе по какому праву среди учебного года каникулы устроили?

Глава 5 ПРЕРВАННОЕ БЕГСТВО

Он выехал на старое шоссе, где обычно было меньше машин, и вновь поймал себя на том, что в его голове назойливо крутится фраза: «Шел Саша по шоссе…» Да, в детстве действительно ему пришлось бессчетное число раз повторять эту скороговорку, направленную на постановку шипящих звуков. Проблема состояла в том, что у него с младенчества наблюдалось эдакое смешное присюсюкивание. К сожалению, усилия логопедов так и не увенчались успехом: не всегда заметные для окружающих, но очевидные для близких дефекты речи у Кумирова сохранились до сих пор.

Сидя за рулем, он думал о разном: о том, что неожиданно для самого себя стал вдруг настоящим убийцей и теперь знает, как все это на практике легко совершается; думал о том, что он, наверное, навсегда разошелся с отцом; о том, что он, если все-таки доберется до Финляндии, уже никогда больше не сможет вернуться в Россию, потому что здесь его сразу же арестуют и осудят за убийство. Хьюстон сидела рядом, гладила его, что-то еле слышно напевала, а потом, незаметно для Саши, доверчиво засопела и уснула.

Они провели два дня в небольшом уютном отеле на берегу монументально замерзшего Финского залива. Кумиров-младший знал хозяина этого заведения, открыл здесь «кредит» и мог приезжать в любое удобное для себя время. К сожалению, в этот раз его любимый номер с окнами на скалы был занят какими-то чухонцами и они с Наташкой были вынуждены довольствоваться созерцанием сосен и елей, теснящих друг друга все дальше к горизонту. Конечно, это было тоже очень классно, во всяком случае не сравнимо с тем, что могло ожидать Кумирова в КПЗ, где он, по идее, должен был оказаться, если бы не запутал свои следы учиненным пожаром в отцовском имении…

А что ему в той ситуации еще оставалось делать? Пойти и добровольно сдаться властям? Нет уж, спасибочки! Была, конечно, мысль покончить со всем одним махом…

Я — ничто! Мне от этого больно, Мне не хочется жить на земле, Но ослабшие руки безвольно Не хотят удержать лезвие. [2]

Саша вспомнил свое стихотворение, написанное под не лучшее настроение в его жизни, и еще раз подумал о том, что да, конечно, смерть — это не лучший выход. Он уже не раз убеждался в том, что о самоубийстве очень легко думать, но совершить его на практике может отнюдь не каждый, хотя этот акт и принято почему-то считать проявлением слабости человеческого характера. Ничего себе слабость, да? Скажем, вены себе перерезать или петлю на собственном горле свить?..

2

Стихи автора.

Перед Сашей вновь возник сон, привидевшийся ему прошедшей ночью. Он обнаружил себя в нем вместе с Наташкой, и они оказались где-то в области. Почему-то ему мерещилось слово «Кингисепп», но это, впрочем, могло происходить и в другом месте, потому что никаких названий ни городка, ни улиц он не помнит. Перед ними возникла узкая улица, а в ее конце — старый трехэтажный дом. Хьюстон направлялась к этому дому, а рядом с ней назойливо вертелись какие-то люди. Из тех, кто запомнился, были молодые мужчина и женщина, возрастом постарше их обоих, но сами, наверное, где-то в максимальном пределе до тридцати лет.

Спутники что-то объясняли Бросовой, а она их довольно увлеченно слушала и послушно следовала навязанным ими маршрутом. Кумирову-младшему это совсем даже не нравилось. Он спешил следом, но почему-то не очень-то за ними поспевал, а тут еще и какая-то мягкая игрушка, да нет же — это Костик, ну как он тут оказался, он же сейчас должен быть в больнице, именно в больнице, хотя, по правде, они же оставили его в приюте у Федора Даниловича. Но вот, надо же, как это интересно происходит: мнится, что младший брат заперт в детской психушке, и ничего с этим не сделать, — прямо включается какое-то двойное сознание, что ли?