Год под знаком гориллы

Необходимо, чтобы африканцы как можно скорее уяснили себе ценность дикой фауны. В Америке мы можем на основании горького собственного опыта говорить о том, какая участь постигает диких животных, не взятых под охрану. Исчезли огромные стаи странствующих голубей, лабрадорских уток, лугового тетерева и других птиц; исчезли и громадные стада бизонов, под чьими копытами дрожала земля, почти не осталось карибу и баранов-толсторогов.

Гексли говорит: «Охрана природы должна стать основой всей политики. Новые африканские нации должны понять жестокую истину, что без правильной презервации почвы, вод и природной растительности их земли станут убыточными и бесплодными. Они должны помнить о высокой ценности их природных ресурсов, в том числе диких животных, и красот природы».

Собственно, вся проблема заключается в экологии человека. Человек побеждает болезни, которые в прошлом сдерживали прирост населения. Он расширяет свою власть над природой, уничтожая животных и истощая почву. Тот же склад ума, который некогда дал ему возможность одержать победу надо львом и медведем, теперь толкает его на то, чтобы окончательно подчинить себе природу, принести вечные ценности в жертву непосредственной выгоде. Разрушение земли зависит от его каприза и сноровки; человек не чувствует, не понимает того, что сам он является не чем-то особым, отличным от растений, животных, вод и земли, а, наоборот, составляет с ними неразрывное целое. Он зависит от всего этого не меньше, чем простейший организм, муха цеце и горилла. Ставя себя вне общей экологии, человек становится тираном земли, тираном, которому предстоит неизбежное падение, если он и выиграет битву за существование.

Гора Чабериму

Человек, находящийся на плоскогорье, расположенном к западу от озер Киву и Эдуарда, чувствует себя так, словно он живет не на земле, а в воздухе. Климат здесь умеренный и, даже когда полуденное солнце стоит прямо над головой, дышится легко. В этих горах поселилось много европейцев. Они выращивают чай и белоцветный пиретрум, из которого делают порошок против насекомых. На зеленых лугах пасутся стада коров гольштейнской и фризской пород и другой молочный скот.

Еще недавно на месте этих лугов шумел лес и в нем бродили гориллы. Плоскогорье покрыто толстым слоем плодородной земли. Здесь можно заниматься постоянным земледелием. Большая часть первоначальной растительности уже уничтожена; от нее остались только небольшие участки высоко на холмах или в лесных заповедниках. Однако местное население, и европейское и африканское, отвоевывает под поля земли, лежащие все выше и выше по склонам холмов. Однажды, когда Док и я в поисках горилл обследовали холмы к западу от Букаву, мы, отъехав уже много миль от ближайшего жилья, остановились у конца проселочной дороги. Вокруг были заросли бамбука. Здесь, на высоте девяти тысяч футов над уровнем моря, мы дрожали от пронизывающего холода. Неожиданно перед нами открылось обработанное поле, на нем стояла дощатая хижина. День был пасмурный, ледяной ветер гнал обрывки облаков над самой землей. В этом неприветливом уголке поселилась фламандская семья — муж с женой и тремя маленькими дочерьми, несмотря на то что бельгийское правительство не слишком поощряло таких постоянных поселенцев. Нас угостили кофе, и мы выпили его, стоя у печки. Семья пробовала разводить здесь свиней, но это им не удалось. Сейчас их судьба целиком зависела от урожая турнепса.

В этих горах много миссий — импозантных кирпичных зданий, возвышающихся на вершинах холмов. По бокам их жмутся туземные деревушки. Католики, баптисты, адвентисты седьмого дня сменяли друг друга пестрой чередой. Некоторые из этих религиозных групп враждуют друг с другом. Авторитет христианской церкви в Африке сильно упал благодаря той крайней нетерпимости, с которой одна секта относится к другой. Значительное предпочтение оказывалось католическим миссиям, и с 1925 по 1945 год только они и получали субсидии на содержание школ.

В середине мая Джинни поехала в Родезию навестить своих друзей. Док, Кей и я остались вести наблюдения над гориллами на горе Чебериму и в ее окрестностях. Гора Чабериму возвышается на десять тысяч футов. Хотя граница Парка Альберта в одном месте отступает от берегов озера Эдуарда, с тем чтобы включить в свои пределы гору Чабериму, эта часть заповедника редко посещается администрацией парка. За последние годы только доктор Вершурен провел здесь несколько дней. 16 мая мы подошли к Чабериму с запада, со стороны деревни Мазерека. Наши носильщики шли впереди, весело перекликаясь с женщинами, работающими на полях. Земля здесь богатая, зеленая, всюду поля бобов, картофеля, гороха и пшеницы. Маленькие возделанные участки поднимались на склоны холмов по линиям контурной пахоты. Каждая терраса отделялась от другой живой изгородью пеннисетума красного (слоновьей травы); это препятствует эрозии почвы. Деревушки лепились по гребням холмов, и каждая круглая хижина налезала на свою соседку, словно опасаясь упасть без ее поддержки. Лес в этом районе был уже давно сведен, и только рощицы австралийской длиннолистной акации росли в защищенных от ветра оврагах, над которыми лениво кружили бурые змееяды. Контурное земледелие было введено здесь под нажимом бельгийцев. По их же распоряжению разбросанные в беспорядке хижины были собраны в деревушки, а отхожие места построены ниже уровня жилых хижин.

Гора Чабериму виднелась впереди, вся окутанная темными тучами, возвещавшими нам, какова будет погода в ближайшие две недели. После четырехчасового перехода мы достигли бамбуковой рощи. Пошел дождь. Земля была мягкая, устланная листьями и невероятно скользкая. Балансируя, чтобы не потерять равновесие, мы перебрались по камням через реку Кибио. Вниз по течению река уходила в темный тоннель, образованный склонившимися бамбуковыми стволами, и текла дальше, к реке Конго, а потом в океан. Мы долго карабкались вверх по склонам Чабериму и наконец добрались до небольшой лужайки в зарослях бамбука. Один раз доктор Вершурен уже разбивал здесь лагерь, мы решили последовать его примеру. Мы окопали небольшую площадку, носильщики вырубили несколько шестов, воткнули их в землю, затем связали гибкими корнями и лианами, и таким образом получились примитивные стены. Сверху был натянут брезент, а деревянные ящики служили полками для продовольствия. Расщепленные стволы бамбука были нам сиденьями. Док поставил себе отдельную палатку. Кей и я натянули гамаки между толстыми стволами подокарпусов, бросавших тень на наш лагерь.

Доктор Вершурен послал с нами двух африканцев из своего обслуживающего персонала, хорошо знакомых с этой местностью. Киеко, спокойный, приветливый мальчик, с застенчивой улыбкой, должен был заготовлять топливо, мыть посуду и исполнять другую работу в лагере, а Кристоф был обязан договариваться с носильщиками и быть переводчиком — он знал с десяток французских слов. Я немедленно почувствовал к нему антипатию, увидев, с каким нахальным видом он командует другими африканцами и как пресмыкается и скулит, говоря с нами. Несколько парковых сторожей, на которых лежала охрана границ парка от браконьеров и порубщиков, появились из леса. Они устроили себе навес на склоне горы, выше нашего лагеря.

В последующие дни мы пытались наблюдать горилл в типичных условиях бамбукового леса, бродили по лесу вместе и по одиночке, в поисках гнезд и остатков пищи. Было найдено около восьмидесяти пяти гнезд, из них приблизительно треть была на земле, остальные на верхушках бамбуков, иногда в десяти футах над землей. Мы слышали рев горилл, слышали, как они бьют себя в грудь, но не видели их даже мельком. Все время мы ходили промокшие до нитки. Одежда так и не высыхала на влажном воздухе. С деревьев непрестанно капало, а каждое неосторожное прикосновение к стволу бамбука вызывало целый водопад ледяных капель. Наш лагерь был настоящим болотом. И все же непонятно, каким образом минуты величайших неудобств нередко оставляют приятные воспоминания. Помню, как однажды вечером Док и я, промокшие до костей, плелись, спотыкаясь, по извивающейся тропе, проложенной слонами, и продирались сквозь лианы. Мы торопились попасть в наш лагерь до наступления темноты. Совершенно изнемогающие, мы наконец добрались до нашего пристанища. В ожидании нас Кей приготовила горячее какао. Мы с благодарностью выпили его, сели у костра и грелись до тех пор, пока от наших штанов не повалил пар и мы не перестали дрожать.

Изредка выпадали солнечные утра. Тогда роса блестела на листве деревьев, а желто-зеленый бамбук приобретал такой мягкий, бархатистый оттенок, что мне хотелось встать и погладить рукой окружающие холмы. Снопы солнечного света косо падали на землю между стволами деревьев. Яркость лучей подчеркивала приглушеннее краски леса. Я любил неподвижно стоять и слушать молчание. Очень немногие птицы живут в бамбуковых рощах, и лишь изредка порывы ветра шелестят в листве над головой. Иногда мы взбирались на плоскую вершину горы и оттуда смотрели на долину в ущелье; она всегда сияла на солнце, даже когда у нас шел дождь.

Прожив с неделю, Док покинул нас и отправился искать горилл в горах, расположенных южнее. Небо было по-прежнему свинцовым, и Кей проводила большую часть времени в нашем унылом лагере. Она готовила еду и делала снимки; на ней также лежала неблагодарная задача сушить по одной, прямо у костра, гербарные рамки с образцами растений. Поскольку я предпочитал ходить на поиски горилл в одиночестве (таким образом, можно было избежать споров о том, в каком направлении идти и когда возвращаться домой), африканцам в нашем лагере работы было мало. Кристоф был превосходный рассказчик, и все свое увлекательное повествование он играл, как актер, и даже давал ему звуковое сопровождение. Остальные слушали его рассказы, затаив дыхание, прерывая их только смехом или стонами. Искусство слушать нами почти утеряно, его сохранили разве только дети. Неграмотные африканцы обладают им в полной мере. Иногда они поют бесконечные песни, к которым добавляют новые куплеты на злободневные темы. Киеко записал для Кей несколько стихов на том наречии суахили, на котором говорят в его родной местности. Это наречие много проще и менее сложно в грамматическом отношении, чем суахили, на котором говорят на востоке. Вот один из куплетов: