Год Принцессы Букашки

— Слышу, что не тетя, — съязвил Сиреневый.

— Может, папа? — предположил Салатный.

Диалог в соседней комнате продолжался:

— Ну, и проснется, — сказала мама. — Ничего страшного. Не съест же она тебя.

— А если она плакать будет?! — мужской голос прозвучал еще тревожнее.

— Песенку ей спой… — Было слышно, как мама, собираясь, мечется по квартире, а по голосу было ясно, что она очень спешит. — Расскажи, кто как кричит. Ну, там, киска — мяукает, собачка — лает… Я знаю, ты справишься. Если что, — она перешла на шепот, войдя в спальню, — памперсы — вот.

— Если что? — спросил мужчина.

— А ты догадайся. Ну, всё! Пока.

Скрипнули половицы, голоса стали почти не слышны — это закрылась дверь в комнату, а вскоре мягко хлопнула и входная. Мама ушла.

— Нет, это все-таки какой-то чужой дядя, — сказал подозрительно Салатный, — раз мы его никогда раньше не слышали.

— Ага, — скорчил мину Сиреневый. — Так бы Букашку чужому дяде и оставили!

— Еще съест его, — припомнил Салатный мамины слова. Зайцы переглянулись и прыснули, зажав лапками рты.

В квартире тем временем стояла абсолютная тишина, слышно было лишь, как тикают часы.

— Он там что, не шевелится? — спросил Салатный. — Этот… Как же его называть-то?

— Боится, — съехидничал Сиреневый. — Замер и стоит посреди комнаты. Как памятник. Или вообще умер.

— Придумал, — продолжал развивать свою тему Салатный. — Давай пока звать его «дядя Папа».

— Угу, — согласился Сиреневый. — Сойдет.

Они снова примолкли и прислушались. Тут тихонько засопела во сне Сашка.

— Вот интересно, что ей снится? — спросил Салатный.

— Что ей может сниться, она же еще ничего не видела. Ей ведь еще только шесть месяцев. Не лет, а месяцев.

— Везет же, — сказал Салатный. — У нее сейчас каждый месяц день рождения. А год исполнится — только раз в год будет.

— Да, — со знанием дела кивнул Сиреневый, — до года — раз в месяц, после года — раз в год, а после века — раз в сто лет.

— Редко… — покачал головой Салатный. — А ты точно знаешь, что ей ничего не снится?

— Нет, ну, что-то, конечно, сниться. Мама, например, молочко… Цвета разные, наверное, голоса…

— А я вот думаю: может быть, сны все-таки не из того, что видел, получаются, а приходят к нам откуда-то сами по себе? А мы их смотрим.

— Как кино, что ли?

— Ну да. Может, она и не понимает чего-то, но видит.

— Не знаю, — засомневался Сиреневый.

— А я даже уверен! — заявил Салатный. — Я сам иногда во сне такое вижу, о чем раньше даже и не знал. Так что, мне кажется, наша принцесса видит сейчас что-нибудь интересное-преинтересное, красивое-прекрасивое!

— Например? — спросил Сиреневый с вызовом.

— Ну, например, э-э-э… — Салатный замялся. — Ладно! Я-то сейчас придумаю. Только потом ты тоже придумаешь, идет?

— Давай, — азартно махнул лапкой Сиреневый. — Рассказывай!

2

«Например, снится ей, будто она — уже большая красивая девушка, настоящая принцесса. И что у нее есть друг, но почему-то они с ним все время ссорятся и не понимают друг друга. Иногда ей кажется, что он хороший, но чаще — что он грубый, глупый и неопрятный.

И вот однажды, рассердившись на него в очередной раз, когда он забыл ее с чем-то там поздравить и подарить цветы, пошла она злая-презлая куда глаза глядят и попала в сказочную страну. А в этой стране правили три короля — король-Мельник, король-Портной и король-Шарманщик. И у каждого было по сыну-принцу.

И по закону этой страны она должна была научиться каждому из трех королевских ремесел: чье освоит лучше всего, за того сына и выйдет замуж. Вообще-то она никуда не торопилась, но закон есть закон. Что же касается принцев, то все они были приятные и вежливые молодые люди, но особенно ни один из них ей не нравился. На самом деле она скучала по своему другу, но не признавалась в этом даже себе.

Вот стала она в желтом, как подсолнух, замке-мельнице учиться делать муку, а из нее выпекать пирожки и пирожные. Получалось у нее неплохо, и однажды король-Мельник сказал ей:

— Ваше высочество, я так хочу, чтобы вы стали невестой моего сына, что открою вам свой самый-самый заветный секрет. И даже если вы ей не станете, я все равно никогда об этом не пожалею, так вы мне нравитесь. А научу я вас, как делать муку не из пшеницы, не из ржи и не из ячменя или кукурузы, а из легчайшего весеннего ветерка. Это для самой-самой тончайшей и нежной сдобы. Такое блюдо не утоляет голод, но тот, кто попробует его хотя бы раз, сразу становится добрым человеком.

— Рада буду поучиться такому искусству, Ваше величество, — ответила Принцесса Букашка. — А вы точно не пожалеете, если что?

— Да точно, — заверил он, махнув рукой, и вскоре принцесса действительно научилась готовить это удивительное кушанье.

Следующим был король-Портной. В его изумрудно-зеленом замке-камзоле Букашка училась кроить и шить. Сначала из обыкновенного полотна, потом из легчайших шелков, а под конец король сказал ей:

— О, моя прекрасная ученица. Никому раньше не открывал я свой главный секрет, а вам — хочу.

— Может, не надо? — смутилась Букашка.

— Ну, хочется! — взмолился король.

— Тогда валяйте, — говорит принцесса. — Но учтите, я вам ничего не обещала. Насчет принца, например…

И он научил ее ткать кружева из облаков и надежды. Эти платья совсем-совсем не грели, но тот, кто надевал их хотя бы раз, становился писаным красавцем, стройным и сильным.

Последний учитель в своем сапфировом замке-шарманке признался ей:

— Принцесса, у меня есть тайна…

— Да я уж поняла, — сказала Букашка. — Выкладывайте.

И он научил ее одной флейтовой мелодии, послушав которую, всякий становился очень умным и тонко чувствующим человеком.

А затем в честь окончания обучения три короля устроили на Площади Трех Дворцов бал под открытым небом. Под фонтанами фейерверков Букашка танцевала поочередно с каждым из принцев, а когда настала решительная минута, короли объявили, что ввиду ее удивительного таланта во всех-всех областях, они не могут решить, за кого все-таки она должна идти замуж. Поэтому, пусть выбирает сама.