Год в Ботсване

Когда я уже уходил с футбольного поля, ммэ Кебалакиле отделилась от группы матерей, которые всячески ее утешали. Сквозь пыль она медленно подошла ко мне.

— Спасибо, мистер Манго, — проговорила она. — Спасибо за все, что вы для нас сделали.

Постепенно все выяснилось. Дирка навестили Ханс и Барри, чья христианская мораль была в высшей степени оскорблена, и вынудили его выписать обналичиваемые банковские чеки, дабы расплачиваться со всеми своими «клиентами». Они явно не ограничились словами, визит их несомненно был сопряжен с физическим воздействием, потому что, когда Крис увидел, как начальник службы иммиграции и инспектор полиции усаживают в самолет Ботсванских сил обороны Дирка, его ругающуюся на чем свет стоит женушку и взбесившихся детишек, тот был изрядно потрепан, одежда его изорвана, а под глазом у афериста красовался синяк.

Наши гимны имели величайший успех, и меня так тронуло пение детей, что я даже присоединился к ним сам, к вящему неудовольствию всех оказавшихся в пределах слышимости. А что касается оценок за итоговые контрольные, то даже суровая инспекторша не нашла поводов для недовольства. Отчет о футбольном сезоне, сотворенный тренером и оглашенный Долли родителям, странным образом не содержал результатов матчей, за исключением выдающейся ничьей с Начальной школой Виктория-Фоллз. Вообще-то, у тех, кто не видел наших матчей, после этого доклада могло даже сложиться впечатление, что нам только и подавай что «Манчестер Юнайтед» в качестве соперников.

Эпилог

Громко фыркая, он умудрился пройти крутой поворот — несмотря на то, что одновременно с этим крутил счетчик, наверняка при этом жульничая.

— Верно ведь, как считаешь?

— Простите?

Я ведь точно, абсолютно точно слушал, о чем говорил мой друг таксист. Однако каким-то загадочным образом смысл сказанного им так и не достиг моего осажденного разума. Мне только-только удалось прийти в сознание после обратного перелета из Кейптауна, сопровождавшегося просто неприличным количеством бесплатного виски да ужасающе скучной беседой с верзилой исландцем, всю дорогу талдычившим о проблемах ловли сельди.

Я понял, что успел стать другом таксиста, потому что на всем протяжении довольно скучной серой дороги от аэропорта Хитроу до города он неизменно называл меня «братан» и утверждал, что я «славный парень». Теперь водитель отодвинул окно перегородки чуть пошире и в нарушение всяких правил повернулся ко мне на своем сиденье.

— Простите, что вы сказали?

— Ну, верно ведь, а?

«Что верно?»

— Да я про эти светофоры. Ну, с таймерами и прочим. Вот чертова хрень! Простите мой французский.

Он энергично нажал на гудок, пока мы объезжали Марбл-Арч и поворачивали на Оксфорд-стрит, а затем резким шлепком усеянной золотыми кольцами руки опустил боковое стекло. На громком и внятном английском мой друг предложил какой-то невероятно худющей, словно борзая, покупательнице с распродажи «Спринг» возвращаться туда, откуда она явилась: «Врубаешься, дорогая?»

— Нда, разобраться бы с этими светофорами, согласен?

Несогласие, уверен, было бы для меня неоправданным риском, и потому я решил сменить тему, сказав:

— Вообще-то я только вернулся из Африки. Забавно, но ближайший светофор находился где-то в пятистах милях от того места, где я жил.

И это была истинная правда. Какие-либо попытки упорядочить движение четырехколесного и четвероногого транспорта наблюдались лишь при въезде на двустороннюю пыльную дорогу в Габороне да в расползающихся пригородах Франсистауна.

К некоторому моему удивлению, когда мы снова резко остановились, водитель поймал мой взгляд в зеркале заднего обзора.

— Во как? Так ты был в Африке? И где именно, братан? Где был-то?

— О, я был в Ботсване, на северо-востоке страны.

— Ага, я врубаюсь. Ну как же, знаю. Это где-то рядом с… Как же это называется… Рядом с… Ботсвана — это же в Кении, да? Вроде так. А ты был в Мельбурне? Отвали! Прикинь, мой шурин, правда теперь уже бывший, он там живет. Гран-при, говорит, там классное. Может, как-нибудь доберусь туда… Иисусе, ну ты это видел? Идиот!

Взвизгнули тормоза, и мы решительно остановились. Я вздохнул, и при взгляде на отражение в витрине универмага мысли мои унеслись прочь. По саванне Ботсваны, проплывая на фоне платьев для коктейлей и хай-фай дисплеев, катилась Старая Королева-Мама. Повсюду, под сенью колючек мопане и баобабов, кормились животные, неотъемлемая декорация моего пребывания в Африке. Они столь живо приблизили меня к миру дикой природы — миру, поначалу казавшемуся невероятно чуждым. Теперь же, в самом центре цивилизации, мне казалось, что жизнь без него я едва ли вынесу. Африка, подобно опытной соблазнительнице, как однажды заметила Карен Бликсен [74] , «отдается вам, когда вы уже собираетесь покинуть ее». Только теперь я осознал, насколько прочно вплелся в ткань жизни в Касане.

74

Карен Бликсен (1885–1962) — датская писательница, долгое время жившая в Африке.

Вглядевшись, я различил в кузове грузовичка обращенные к ветру лица детишек — лица «Касаненских Куду», моей команды, моего класса. Без всяких сомнений, они двигались к своей новой победе, своему футбольному триумфу. В зеркальном стекле отражалось каждое лицо, запечатленное мною в момент, когда я в последний раз их видел: мои подопечные радовались результату матча с высокомерной Начальной школой Виктория-Фоллз. Вот Ботле, довольно зевающий, с удобно сложенными на животике руками, радостно скачущая Глория, восторгающийся Кортни, серьезный Блессингс. Я вижу спокойное лицо Олобогенг, хихикающих Долли и Скайи, Китти и Стеллу, Хэппи и Китсо, я вижу, как грустно улыбающийся Артур обнимается со своими новыми закадычными друзьями Хакимом и Ху.

Хотя в памяти моей они такими и останутся, пока мы вновь не встретимся, в реальной жизни дети эти, конечно же, повзрослеют, чтобы достигнуть — и я не испытываю в этом ни малейших сомнений — того, что было за пределами возможностей их родителей и родителей их родителей. Главным образом потому, что они имели счастье родиться в обществе, основанном на принципах справедливости, в стране, где честное правительство всячески стремится предоставить своим гражданам образование, которое позволит им быть конкурентоспособными и на мировой сцене. Это страна, решительно настроенная на успех, нация, уверенно пытающаяся отбросить шаблон несостоятельности, навязанный Африке Западом. И эти дети, я надеюсь, будут среди первых на континенте, кто отринет стереотипы прошлого, кто гордо выпрямится во весь рост.

Когда мои ученики исчезли в сказочном мире рождественских каникул, я обнаружил, что в последний раз протираю свой стол. Я как раз тщательно заворачивал рисунки, сделанные «специально для мистера Манго», и убирал их в конверт, дабы по дороге домой с ними ничего не случилось, когда из-за двери мое внимание привлек уже знакомый зов на сетсвана: «Коко, rre koko!» [75] Открыв, я увидел делегацию приветливо улыбающихся учителей и родителей в сопровождении Габамукуни и Элизабет. Можно им войти?

75

Тук-тук! (сетсв.)

Когда посетители наконец ушли, снова пожелав мне всего хорошего, были они, я думаю, порядком разочарованы.

— Gosentle, rre! — бормотали они. — Go, sentle [76] .

— Go siame [77] , — желал я им в ответ.

Ммэ Сичилонго, которую уполномочили вести переговоры, потихоньку спросила меня — миссис Кранц при этом утвердительно кивнула, — не хочу ли я остаться на директорской должности постоянно, ибо кандидатуры лучше не найти. Обычно лесть производит на меня глубокое впечатление, однако на сей раз я вынужден был покачать головой и отклонить предложение. Как бы я ни наслаждался этим африканским приключением, сколько бы пользы оно мне ни принесло, в действительности я, как теперь мне стало понятно, приехал в Касане, чтобы избежать склеротического эффекта ответственности — сохранить безопасную дистанцию от столов и картотек, правил и указаний, счетов и бланков. И теперь, наверное, настало время снова отправиться в путь. Мое собственное образование едва только начало формироваться.

76

Всего хорошего, до свидания (сетсв.).

77

Здесь: И вам того же (сетсв.).