Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды
Шрифт:
Этот парень все больше и больше увлекал меня. Казалось, что где-то в глубине его широченной груди пылает жаркий огонь. Я забыл о том, что мне, «представителю администрации», все же следовало бы попробовать убедить Киселева, что он не прав, отказавшись выполнить распоряжение начальства… В эти минуты я видел в нем не только рабочего, кузнеца, я видел в нем человека, родного мне по духу.
— Какие же твои дальнейшие планы, Ваня? — спросил я.
— Точку найти мне надо, понимаешь, точку! — горячо отозвался он.
Я не понял:
— Какую точку?
— Ну… — И Киселев,
Перед глазами моими возникла картинка, которую я мальчишкой видел в какой-то книжке: сухонький, курчавый, с бородкой кольчиками старичок, в одежде, напоминающей длинную ночную сорочку, подсовывает тоненький шест под земной шар.
Я улыбнулся.
— Чего смеешься? — недовольно спросил меня Киселев. — Не веришь?
— Верю, Ваня, верю, — искренне сказал я. — А теперь давай выпьем. За твою точку опоры. Я вот сейчас тоже такую точку ищу.
— Тоже ищешь? — заинтересованно переспросил Киселев, не дотрагиваясь до своего стакана.
— Ищу. И даже не в переносном смысле, а в прямом. Ломаю себе голову, на что опереть свод туннеля.
— Туннеля? А ты что, техник? Или, может, инженер?
— Вроде.
— Ну, тогда тебе полагается знать, на что свод опирать, — убежденно сказал Киселев.
— Я знаю. Бетонировать полагается туннель, чтобы свод держался. А бет она вот нет, не хватает. Придумали мы тут одну штуку, я в Москву ездил, разрешение получил.
— Какую штуку?
— Ну, как тебе это объяснить?..
— Что, боишься, не пойму?
— Да нет, что ты? Ну, смотри! — Я вытащил из кармана блокнот и вечную ручку. — Предположи, что это доска, причем в подвешенном состоянии. — И я нарисовал на листке бумаги доску. — Теперь представь, что на эту доску мы опустим груз. — И я нарисовал стрелку, острием обращенную к доске. — Выдержит?
— Странный вопрос, — пожал плечами Киселев, — смотря какой толщины доска и какого веса груз.
— Логично. Ну, допустим, доска два сантиметра толщиной, а груз… ну, в тонну.
— Смешное дело. Не выдержит, — убежденно сказал Киселев.
— Ты прав. Ну а если укрепить пять или, скажем, десять таких же досок одну над другой, — я быстро набросал на бумаге такую стопку досок, — только оставить между ними зазоры, просветы небольшие. Тогда как?
— Не выдержит. Обрушатся твои доски. Только треску больше будет.
— Верно! Ну а если эти доски соединить и сшить между собой намертво? Тогда как?
— Гм-м… — задумчиво произнес Киселев, внимательно разглядывая мой рисунок.
— Тогда выдержит, Ваня, — сказал я. — Сила сцепления. Великая сила. Ты парень здоровый, но и тебя можно с места столкнуть. А если я тебя сзади подопру, а меня другой, а этого другого еще сто человек, — кто тогда сможет эту толщу с места сдвинуть? Никто. Нет такой силы!
Киселев молча кивнул головой.
— Теперь смотри сюда! — И, перелистнув исчерченную страничку блокнота, я стал рисовать на чистой разрез свода туннеля.
— Вот это наш свод. Видишь, он состоит из множества
невидимых нам слоев породы. Они давят на нижний слой и, конечно, в конце концов обрушат свод, если не закрепить его толщей бетона. А бетона нам не хватает. Что делать?— Что делать? — отозвался кузнец.
— Выход есть. Надо забить в породу штанги, металлические прутья. Смотри. — И я прочертил прямые линии сквозь воображаемые слои породы.
— Вот это и есть штанги. Мы с силой забиваем их в пробуренные отверстия. Верхний клин упирается в породу, расширяет края штанги, и они уходят в стороны. А здесь, внизу, мы навинчиваем гайку. Понял? Сшиваем породу намертво.
— И будет держать? — недоверчиво спросил Киселев.
Он неотступно следил за кончиком пера моей бегающей по блокнотному листку ручки.
— Будет! — воскликнул я. — Это проверено на строительстве многих заграничных туннелей. И на некоторых советских шахтах применяется такой способ крепления. Ты понимаешь…
…Я говорил еще долго. Я так привык, что мне надо доказывать, убеждать людей в преимуществе штангового крепления, что мог говорить на эту тему часами… Мне было все равно, кто меня слушает: те ли, от которых зависит решение вопроса, или просто любопытствующие люди. Едва начав говорить о штангах, я увлекался и забывал обо всем на свете.
А Киселев слушал меня с вниманием. Я распалялся все более и более, вырывал листки из блокнота, чертил, хватал кузнеца за руки, прижимал его ладони одну к другой, а поверх клал мои, чтобы дать ему представление о плотно прижатых друг к другу слоях породы…
— Ну, и установили вы эти штанги? — спросил Киселев, когда я кончил.
— Нет, — сказал я. — Еще не получены фонды металла. Гурин не хочет делать штанги, пока не будет специальных указаний. За тремя подписями. А во дворе лежит целая куча арматуры, и за какие-нибудь часы можно было бы нарубить штанги, отковать клинья и нарезать гайки.
Несколько мгновений Киселев молчал. И вдруг резко встал во весь свой огромный рост.
— Пошли! — решительно позвал он.
— Куда?!
— В мастерские. Свистать всех наверх. Будем тебе штанги делать!
Мне захотелось подбежать к Киселеву, обхватить, обнять его крепко-крепко…
А Киселев уже шел к двери.
Я подумал, что надо остановить его, что это бессмысленно — являться в десятом часу вечера, перед концом второй смены, в мастерские и без ведома администрации «партизанить» там.
И как мне ни трудно было это, я сказал:
— Подожди, друг, не спеши. Давай отложим это на завтра…
— На завтра? — громко и, как мне показалось, даже с угрозой в голосе переспросил Киселев. — Сегодня! Ночью будем делать. Ясно? Все ребята останутся. Прессовщик, машинист, токарь — все останутся. Я отвечаю! В твоем деле смысл есть, понял? Смысл! Пошли!
…На другой день к вечеру было изготовлено пятьдесят штанг. На трехтонке их привезли к западному порталу. Я велел Рожицыну организовать разгрузку машины и на вагонетках доставить штанги в штольню: первые крепи предназначалось установить на его участке. А сам пошел к Агафонову, которому решил поручить бурение первых отверстий для штанг.