Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Теперь я знал об этом, но это мало успокаивало меня. После первого обвала я жил в постоянной тревоге за наших людей. Я ломал себе голову над тем, как свести к минимуму опасность новой лавины. И я решил подняться на гору, установить личный контакт с метеорологами, а затем потребовать от комбината проложить прямую телефонную связь между станцией и участком.

На вершину горы вела узкая, обдуваемая ветром и поэтому не заносимая снегом тропинка. Вдоль нее были вбиты железные брусья и по ним протянут канат, чтобы можно было держаться за него при подъеме.

Мне предстоял примерно двухкилометровый подъем. Я вышел в семь утра, оставив в забое Светлану. Небо было совершенно черным, и я подумал, что снега в этих местах не такое уж плохое дело, иначе шагу нельзя было бы ступить без фонаря.

Я шел, держась за канат и опираясь на палку, которую захватил с собой. Некоторое время поднимался среди редкого, но довольно рослого леса на склоне горы. Где-то наверху каркали вороны, перелетая с ели на ель, и сбрасывали на меня снег с потревоженных ветвей.

Сначала было очень холодно, дул резкий северный ветер. Но, пройдя метров триста, я почувствовал, что по спине струится пот. Я воображал, что подъем в два километра не представляет никаких трудностей, но оказалось, что продвигаться по узкой, кое-где покрытой ледяной коркой тропинке, на пронзительном ветру совсем не легкое дело.

Было десять утра, когда я достиг наконец вершины. Последние метры мне пришлось подниматься по очень крутому склону, и до последнего шага я не представлял себе, какой вид имеет вершина горы.

Наконец она открылась передо мной.

Несколько минут я стоял как зачарованный. Вершина горы представляла собой большое снежное плато. Соседние остроконечные горы, точно замковые башни, окружали ее со всех сторон. Эти постоянно обдуваемые ветрами снежные вершины были почти черные, точно посыпанные углем. Горы, горы, насколько хватает глаз, горы, образующие ущелья, пропасти, горы-лестницы, горы-ворота…

Стояла полная тишина. Здесь было светлее, чем внизу, да и время приближалось к полудню.

Мне казалось, что я стою на поверхности Луны, какой она видна в телескоп. Отсюда были хорошо различимы лавиноносные участки гор. Они походили на огромные широкие желоба. Вот по этим желобам и скатываются снежные лавины…

«Где же станция?» — подумал я, подавленный горным безмолвием, белизной снега.

Я пошел напрямик по снежному плато. Местами снег был твердый и только чуть вздрагивал, дышал под ногами. Но иногда обледеневшая поверхность давала трещины, и я по колено проваливался в сугроб.

Наконец я увидел человека. Он шел наперерез мне, время от времени наклоняясь, точно отыскивая что-то в снегу.

— Товарищ! — во весь голос закричал я.

Человек выпрямился, постоял мгновение и пошел мне навстречу. Теперь я разглядел, что одет он в ватник, а в руках держит короткую лопату.

Через несколько минут мы познакомились. Его звали Василий Семенович. Он оказался начальником метеостанции. Я наскоро объяснил ему, зачем пришел. Василий Семенович обрадовался так, будто всю жизнь только и ждал меня. Мы пошли к станции.

Вскоре я увидел длинное низкое деревянное здание, возле него мачту, а несколько поодаль — обычные на метеостанциях будки с различными приборами. Все это было похоже на зимовку на Северном полюсе, как она запомнилась мне по фотоснимкам.

Мы вошли в дом. Здесь было очень тепло и как-то по-особому уютно. Горело электричество. В коридор выходило несколько дверей, и, пока мы сбивали снег с валенок, я услышал, как кто-то говорил вполголоса, очевидно в радиотелефон.

— Примите нашу погоду. Ветер северо-восточный, пять метров, временами двадцать пять. Температура — минус восемнадцать…

Через несколько минут весь персонал станции — три человека, включая Василия Семеновича, — окружил меня.

Мне были понятны их радость и возбуждение. Шутка сказать — ведь, кроме подносчиков продовольствия, раз в неделю поднимающихся на вершину, эти метеорологи по неделям, а иногда и по месяцам не видят людей! Сотни радистов во всех уголках нашей страны регулярно принимают сводку, оставаясь невидимыми для этих затерянных на заполярной горной вершине самоотверженных метеорологов.

Еще ничего не зная толком об их быте, я мысленно представил себе трудную службу этих трех совсем еще молодых людей и подивился их мужеству и самоотверженности.

В честь меня был приготовлен праздничный обед. В небольшой комнате на столе в большом котле дымились наваристые мясные щи, в чугунке, обернутом ватником, «доходила» пшенная каша, на плите кипел чайник.

После обеда Василий Семенович сказал, что ненадолго покинет нас — надо к приборам. Меня пригласил к себе в комнату радист Миша; в прошлом году он окончил техникум.

Белокурый парень сидел рядом со мной на скамье и расспрашивал о Большой земле. Потом он сказал:

— В честь гостя надо бы выпить. Но… — Он нахмурил белесые брови и, понизив голос, будто сообщая невесть какую тайну, добавил: — Василий Семенович насчет выпивки строг. Сами понимаете, нельзя: особое положение.

«Конечно, он прав, — подумал я. — Выпивка в коллективе, состоящем из трех заброшенных на высокую снежную гору людей, долг которых заключается в том, чтобы ежесуточно с точностью часового механизма передавать сводки погоды, ни к чему хорошему не привела бы… Как же все-таки они живут здесь? — продолжал я размышлять, — Без людей, без развлечений, без выпивки, наконец, потому что „особая обстановка“. Дни и ночи, месяцы и годы перед глазами все тот же „лунный пейзаж“. А народ-то все молодой, не старики какие-нибудь!

Но, может быть, они, все трое, люди со специальными, так сказать, характерами, приспособленными именно к такой жизни? Конечно, если смотреть со стороны, героизм, романтика… А на поверку эта тройка — люди флегматичные, без страстей, без сильных желаний и им по душе равномерная, спокойная жизнь без всяких неожиданностей?..»

И я спросил Мишу:

— Как вы поехали сюда? По желанию или…

— Нет, покачал головой Миша, — мое желание было другое. Я хотел поехать в Верхоянск, — знаете, это на северо-востоке страны. Очень интересное место для радиста-метеоролога. Считается полюсом холода… Но послали сюда.