Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

— Не дело это, парень! — весело укорил Агафонов. — В такой момент удрал, людей бросил!

— Она уехала, товарищи, — тихо сказал я.

— Знаю, — проговорил Агафонов, — вещи ей вчера до машины нес. Да плюнь ты на нее, Андрей, не пара она тебе! Сердцевина у нее гнилая. Эх, — продолжал он с горечью, — что за молодежь нынче пошла! Молодая девка, при советской власти выросла. А во что выросла?.. Идем в туннель, тебя ждут!

Я медленно поднял глаза на Агафонова и проговорил:

— Нет, старик, нет, не так все просто в жизни. Вот ее нет, нет Светланы. А ведь я люблю ее, Агафоныч, до сих пор. А ты ненавидишь ее.

— Да гнилье она! — крикнул Агафонов. — И за тебя я ее кляну! Измучила она тебя, год жизни отняла…

— Год жизни? — переспросил молчавший до сих пор Павел Харитонович. — Брось, старик! Он, если хочешь знать, этот год жизни с бою взял, вот что.

— Товарищ Арефьев, товарищи! — закричал появившийся из штольни бурильщик Нестеров. — Да где же вы? Народ вас спрашивает…

Несколько секунд я стоял, молча глядя на черное окно Светланы. Потом мы пошли в туннель.

Бывает так.

Человек идет по дороге, спотыкаясь, падая, с каждым шагом теряя силы и думая лишь о том, как длинна эта дорога. Он добирается до конца пути измученный, с усталым сердцем и пустыми глазами. Он шел по дороге, потому что она сама вела его. Он шел в никуда.

Но есть хозяева дорог. Эти люди идут под дождем в солнцем, сквозь лесные завалы, сквозь горы через туннели, которые они прорубают. Эти люди тоже спотыкаются и падают, получают раны, солнце видит их улыбки, и ветер осушает их слезы.

Но эти люди знают, зачем и куда идут. И каждый километр пути и каждый год жизни обогащает их душу, разжигает их желания, обостряет зрение…

Я хочу идти рядом с ними.

– ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ -

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

— …Вы что здесь делаете? — спросил я, останавливаясь.

Эта девушка была странно одета. В лыжных штанах, но в туфлях вместо привычных в туннеле сапог, в горняцкой брезентовой куртке, но без обязательной в штольне каски. На груди у нее болтались фотоаппарат и осветительная лампочка. В руках она держала блокнот. Нелепый вид!

— Кто вы? Из газеты? Корреспондент? — продолжал спрашивать я. — И кто вас пустил в туннель?

Очевидно, все это звучало грубовато. Но я был в отвратительном настроении. Уже не первый день. Всю последнюю неделю мы получали только половину нужного нам цемента. План бетонирования туннеля срывался. Часть рабочих простаивала.

И сейчас, хлюпая по лужам, я шагал по туннелю вслед за директором комбината Кондаковым злой как черт. Мы направлялись к восточному порталу, близ которого была расположена контора «Туннельстроя». Я с нетерпением ожидал того момента, когда мы войдем в мой кабинет, я закрою дверь и выговорю Кондакову все, что думаю о его отделе снабжения.

И вдруг я увидел эту нелепо одетую девушку. Она что-то разглядывала в стене штольни, когда я обрушился на нее со своими вопросами.

Девушка внимательно смотрела на меня и молчала.

— Почему не отвечаете?

— Просто не знаю, на какой вопрос ответить сначала, — спокойно и, как мне показалось, чуть насмешливо сказала она. — Ну, попробую по порядку. Я геолог, следовательно, не корреспондент. Войти в туннель мне разрешил главный инженер…

Кондаков, услышав наш разговор, тоже остановился.

— Почему без каски? — внезапно вмешался он.

— Извините, — ответила девушка, — но у меня своей нет. А ваши товарищи не предложили. Конечно, я знаю правила… — Она посмотрела в упор на Кондакова и добавила: — Между прочим, вы тоже без каски.

— Это директор комбината, — пояснил я, понимая, что мои слова прозвучали довольно-таки глупо.

Девушка незамедлительно этим воспользовалась.

— Понятно, — произнесла она, как бы про себя, — у директора голова должна быть крепче…

Кондаков даже поперхнулся от такого нахальства.

— И вы, конечно, какой-нибудь начальник? — продолжала как ни в чем не бывало девушка. На этот раз она обращалась ко мне. Я тоже был без каски.

— Начальник «Туннельстроя», — автоматически ответил я. Я мысленно выругал себя за то, что не срезал эту самоуверенную девчонку.

— Моя фамилия Волошина, — сказала она, видимо решив, что пора начать говорить всерьез. — Наша экспедиция приехала сюда только вчера. Будем заниматься минералами и структурой здешнего массива. А я вот узнала, что здесь туннель строят, — и, конечно, сразу сюда.

Она улыбнулась и сделала паузу, точно ожидая нашей ответной улыбки. Но мне было не до любезностей. Что же касается Кондакова, то он вообще редко улыбался «при исполнении служебных обязанностей».

Лицо девушки вновь стало серьезным.

— Кстати, я хотела вас попросить… — начала было она.

— Мне сейчас некогда, — оборвал ее я, злясь более на самого себя, чем на эту увешанную аппаратурой самонадеянную девицу.

— Если есть вопросы, приходите в контору. И скажите, чтобы вам выдали каску, — бросил я уже на ходу, не оборачиваясь.

Через минуту я забыл об этой девушке. Светлое пятно возникло перед нами. Мы подходили к восточному порталу. Я посмотрел на часы. Было без четверти семь. Хорошо, что мне удалось затащить Кондакова к себе. Пусть он разок поглядит на работу своего Управления не с директорской вышки, а снизу, из моей конторы. Кондаков шагал передо мной в своих хромовых сапожках с низкими голенищами, в спецовке, небрежно накинутой на гимнастерку. Сам я был в спецовке, надетой на пиджак, и тоже без каски. На секунду у меня возникла мысль: а почему это начальство часто пренебрегает резиновыми сапогами, рабочими брюками, курткой, каской? Наверное, мы полагаем, что опасности, грозящие обычному смертному, нам не страшны. Как болезни врачам.

Мы подошли к длинному двухэтажному зданию. Там размещались наша контора, душевые и комната отдыха для рабочих. Мой кабинет был в конце длинного коридора, в административной половине здания.

— Ну, нет у меня цемента, — упрямо сказал Кондаков, входя в мою комнату и опускаясь на стул, на котором обычно сидел я. — Что, я тебе десять раз повторять должен? Нет, понимаешь?!

— Есть, — негромко возразил я.

— Ты снова за свое? — предостерегающе произнес Кондаков и нахмурил свои мохнатые брови.