Год жизни

Я был весь во власти азарта, снова схватил молоток, навалился на него и включил воздух. Молоток встряхивал меня, рвался из рук, казался мне живым существом, которое сопротивляется, хочет вырваться, убежать…

А я все бурил и бурил. Наконец с сожалением передал молоток бурильщику и был счастлив, видя его поощрительную улыбку.

Время прошло незаметно. Когда бурильщики внезапно выключили воздух и воцарилась какая-то оглушительная тишина, мне показалось, что прошло всего лишь несколько минут. А было уже три часа ночи.

Один из бурильщиков повернулся ко мне и сказал:

— Готово! Можно палить, начальник.

В тишине его голос прозвучал неестественно громко и торжественно.

Я подошел к забою. В теле горы зияли девять черных отверстий, расположенных в форме неправильного ромба. Двое запальщиков приблизились к забою. Один из них проверил, очищены ли шпуры от буровой пыли, шестом-забойником измерил глубину и начал посылать туда патроны со взрывчаткой, тщательно их трамбуя.

Скоро все девять отверстий были забиты взрывчаткой. Из них тянулись хвосты бикфордова шнура.

Мы отошли на далекое расстояние и укрылись за валунами. Я со Светланой расположился за камнем, позади нас легли рабочие.

Высунув голову, я наблюдал, как запальщик наискось обрезал ножом концы шнуров и стал поджигать их. Затем оба запальщика побежали назад, к камням.

Взрывы должны были начаться через две минуты. Сердце мое колотилось. Стояла абсолютная тишина, даже ветер как будто стих. Я не отрываясь смотрел на ручные часы. Когда до взрыва осталось нить секунд, я спрятал голову за камень.

Бах! Первый взрыв, усиленный горным эхом, оглушил меня. Бах! Бах!.. Земля под нами вздрагивала при каждом ударе. Девять взрывов последовали один за другим с одинаковыми интервалами.

Мы вскочили и побежали к забою. Там, где минуту назад была ровная поверхность, сейчас зияла небольшая пещерка. У подножия горы выросла груда вырванной взрывом породы. Мы долго не отходили от горы, щупали стенки образовавшейся в горе полости, рассматривали куски породы.

Было уже пять часов утра, когда мы со Светланой остались наконец наедине.

Рабочие ушли спать.

— Ну вот, Андрей, — сказала Светлана, беря меня под руку, — рабочий день окончен. Ты замучился, наверное?

Но я совсем не чувствовал усталости.

— А ты, — сказал я Светлане, — еле стоишь на ногах. Иди спать, я провожу тебя.

— Да у меня и сна-то ни в одном глазу! — воскликнула Светлана. — Пойдем прогуляемся лучше.

И мы медленно пошли с ней в сторону, к озеру.

Странное это было озеро. Его берега совсем не поднимались над уровнем воды. Земля как будто плавно переходила в воду. Озеро казалось мертвым. Скрытое за горами солнце каким-то чудом все-таки добрасывало сюда свой свет, вода чуть розовела и, казалось, была прикрыта тончайшим стеклом.

Мы легли на землю и долго смотрели на воду.

Мне было так хорошо, что я слово боялся вымолвить. Наверное, каждому человеку случалось испытывать такую сильную радость. Пока молчишь, ощущаешь всю невыразимую полноту радости, а слова всегда ее ограничивают…

В те минуты я как бы заново переживал, переосмысливал свою жизнь. Я вспоминал детство, институтские годы, свои мечты, желание сделать что-то большое, трудное. Я думал о Светлане, которая сейчас была здесь, рядом со мной, и о том, что все мои опасения оказались напрасными, что она любит меня — иначе не приехала бы.

А ведь когда-то меня мучили сомнения. Она была одной из самых заметных, самых ярких девушек в нашем институте. Было время, когда я просто робел перед ней. Она как-то очень быстро добивалась всего, чего ей хотелось. Увлекалась лыжным спортом, была слаломисткой. Я несколько раз ездил за город смотреть, как она мчится с горы. Сердце замирало, когда она стояла на вершине, готовясь ринуться вниз…

А сам себе я казался слишком уж земным, слишком обыкновенным. Конечно, и у меня были свои мечты, но зрели они где-то глубоко внутри…

А теперь все мечты мои сбылись. Светлана со мной.

Но я лежал неподвижно, сознавая в глубине души, что ничто не может быть выше ощущения счастья и радости, которым я был полон. Будто я держал налитую до краев чашу радости и боялся пошевелиться, боялся пролить хоть каплю…

В те минуты мы так ничего и не сказали друг другу.

Проснувшись, я услышал голос Светланы за стеной барака. Она встала раньше меня. Я выглянул в окно. Да, Светлана была уже на ногах. Она распоряжалась отгрузкой породы, выкинутой после взрывов. Рельсов у нас еще не было, вагонетка бездействовала, породу переносили на носилках.

Синий комбинезон Светланы успел сплошь покрыться пылью, лицо ее потемнело, словно она загорела за эти несколько часов. И сейчас она казалась мне еще красивей, чем вчера.

На людях я поздоровался со Светланой сдержанно, почти официально, и от этого почувствовал ее еще более близкой.

Четверо рабочих переносили породу и сбрасывали ее метрах в двадцати от забоя в небольшой овражек, трое других крепили деревом нависающие куски породы. Стучали топоры, взвизгивали пилы.

— Через час можем продолжать бурить! — крикнула мне Светлана.

В голову мне пришла мысль: как, в сущности, все просто в жизни! Только не струсить, не поддаться панике, одолеть первые трудности — и вот все уже позади, путь открыт…

Как я ошибался!

Когда бурильщики забурили новые шпуры, а подрывники, заполнив их взрывчаткой, подожгли бикфордовы шнуры, когда прогрохотали взрывы, осела каменная пыль и все мы устремились к забою, я увидел, что вся наша предыдущая работа пошла насмарку. Вместо уходящего в гору коридора у подошвы горы лежала груда обвалившейся породы и валялись деревянные обломки обрушившихся креплений.

Я был уверен, что причина неудачи в плохо закрепленной кровле, и распорядился после уборки породы поставить более прочное крепление.

Но оптимизм мой был преждевременным.

В течение всего дня, до поздней ночи, мы продолжали рвать породу и крепить кровлю. А результаты были все те же. С каждой новой отладкой рушилась только что закрепленная кровля, и нам со Светланой оставалось только «руководить» погрузкой на носилки обвалившихся камней…

Был уже час ночи, когда Светлана, Нестеров, Агафонов и я собрались в бараке обсудить создавшееся положение. Все молчали. Я понимал, что именно мне нужно начать разговор, но я не мог принудить себя к этому.