Годен к строевой!

– Не сдох?
– забеспокоился Резинкин.

– Какая на фиг разница. Давай лезь.

Звездочки не на погонах, на небе. Маленькие, а светят. Месяц помогает - тоску разгоняет.

Резинкин на раз-два метнулся через забор. Самое простое - разрядить аккумулятор. Если прапора припрет выехать сегодня утром, будет с ручного стартера трогаться.

Сворачивать замок на дверце не пришлось. Он и так уже раскурочен был. Давно, похоже. Сев в машину, Витек включил все фары. Дальним светом посадил два белых пятна на стену сарая, находящуюся всего в метре от капота, и быстренько покинул двор.

Песик, развалившийся около переднего колеса, даже не шелохнулся. Лейтенант умный. Недаром в университете учился. Интересно, с чем колбаска-то была?

В расположении третьего взвода третьей роты на первом из трех этажей казармы спокойно спал-почивал на коечке всеми нелюбимый сержант Олег Витько - личный водитель комбата. Осмеливался делать замечания этому сержантику только начальник штаба Холодец. Остальные шакалы, то есть офицеры, мальчишку не трогали, так как знали, что комбат будет недоволен, узнав о притеснениях его личного водителя, который однажды на самом деле спас жизнь и себе, и подполковнику. Но было то в городе Самаре, и, кроме самого Стойлохрякова, расщедрившегося на отпуск для Витько аж на плюс пятнадцать суток к положенному, никто ничего рассказать об этом геройском подвиге не мог. Правда, слов комбата всем хватило. Увернулся, мол, ловко от дорогого «БМВ». Тот на тротуар выскочил, а они дальше поехали. Подробности до сих пор неизвестны.

– Э-э-э, э-э-э, - Батраков потряс за плечо водителя за десять минут до подъема.

– Чего надо, химия?
– зашипели побеспокоенные местные дедушки.
– Вали отсюда.

– Олег, Олег, пошли выйдем.

– Женек, чего надо?
– Маленький, крепенький Витько хотел сна.

– Дело срочное.

Все произошло опять же в туалете. Все главные события происходят в армии в туалете. Это единственное место, где не очень действует устав. Зато дедовщина действует везде и всюду, а потому здесь самое место внушать не столь старослужащему и не столь крепкому сержанту Витько, что у него сегодня неожиданно, как и положено для данного заболевания, скрутило живот и он рулить может, только разве сидя на нежно-розовом унитазе.

– Женек, ты сдурел. Комиссия не уехала. Хряк меня загрызет.

– Давай ключи. Сегодня я за тебя кручусь.

– Зачем? Не дам. Иди ты на хрен со своими приблудами.

– Кто тебе, мальчик, машину вылизывает?

Олег в двигателях понимал не больше обычного автолюбителя. А комбат любил слышать размеренный рев движка. Ему частенько казалось, будто машина много жрет, или слишком медленно трогается с места, или коробка передач не втыкается как положено, или просто не тянет, потому как они не могут на трассе обойти какую-то там «Ауди».

Приходилось идти к деду Жене, первыми игрушками которого в детстве были, по его собственному признанию, прожженные поршневые кольца от «ГАЗ-53».

– Я не могу, - Олег не надеялся отвязаться от Батракова, но просто так сдаться он не мог.

– Давай, - сержант взял водителя за грудки и припер к стене, украшенной голубой плиточкой с розовыми узорчиками.

– Зачем?

Батраков сам залез в карман штанов к водителю. Достал ключи на зеленом шнурке, другой конец которого для страховки был привязан к ременной петле на штанах. Ухватившись за связку, он подтянул оппонента к умывальнику, где уже до официального подъема умывался один из солдат. Бесцеремонно взяв лежащую на раковине бритву, он отсек ключи от шнурка.

– Ну, - потянул умывающийся, но быстро успокоился, когда ему вернули его имущество.

– Иди болей, - Батраков, довольный, помотал ключами в воздухе.
– И не вздумай сказать кому-нибудь, что ты здоров.

Утро выдалось теплым. На ладонях еще остались ощущения штатной проверки жинкиных прелестей. Все в порядке, все на месте. Стойлохряков посмотрел на вставшее солнце. Хорошо дом стоит, утром свет в окна. Вставать легко.

Подойдя к служебной машине, комбат нахмурился.

– Где Витько?
– ездить с другим водителем он не любил.

– Живот у него разболелся, товарищ подполковник, - Батраков честно и преданно смотрел на комбата.
– Новый туалет интенсивно обкатывает.

– Давай в штаб.

***

С утра пораньше Евздрихин вышел из дому с миской каши в руках и свистнул пса. Собака не прибежала на зов, чего никогда не случалось. Спустившись к будке, прапорщик огляделся и увидел овчарку, дрыхнувшую рядом с колесами машины. Только лишь когда он снова свистнул над самым ухом, пес проснулся, виновато посмотрел на хозяина и завилял хвостом.

– Старый, старый стал, - Евздрихин трепал лохматый загривок.
– Иди ешь, - он понес миску к месту кормежки. «Немец» лениво потянулся, оттягивая задние лапы и немного прогибая спину, зевнул и пошел трапезничать.

Но до того как коснуться каши, пес выслушал ненормированную прозу в исполнении хозяина. Человек распекал сам себя за распиз…ство, нажимая на какие-то кнопки в машине.

Лейтенанта растолкал Резинкин, после того как притопал с завтрака.

– Товарищ лейтенант, вы просили разбудить.

Не успел Мудрецкий свесить с койки белы ноженьки в черных вонючих носочках, как дневальный на тумбочке гаркнул: «Смирно!» По тяжеленным шагам Юра безошибочно определил поступь комбата. Сюда идет. Завязать шнурки на берцах он не успел. Так вскочил.

– Мудрецкий!
– Толстопузый здоровый командир батальона загородил собой белый свет, нависнув над лейтенантом, спешно примастрячившим очки на носу. Даже дышать тяжко стало. Взводный почувствовал боль в коленках от того, как он, сам того не желая, вытягивается в струнку.

– Я, - пискнул Юра.

– Чего бледный такой, мастурбировал всю ночь?
– В казарме никого не было. Будивший Резинкин, понятное дело, резко исчез, а тет-а-тет Стойлохряков позволял себе достаточно. Но и зрителей любил, концерт мог дать перед строем, с народом задора больше и фантазия на языке вертится.

Измотанный службой лейтенант молчал.

– Пойдем, вместе полюбуемся на евротолчок.

Вошли. Встали посредине.

– И где ж ты, дорогой товарищ, взял материал?

Юра сморгнул, сглотнул и поджал губы. Надо что-то отвечать или не надо?

– Я выполнял приказ.

– Чей, чей приказ?!

Солдатики, почуяв настроение комбата, мигом шуганулись прочь, кто недописавши, кто недокакавши.

– Ваш.

– Хамишь?! Что-то я не помню, чтобы я приказывал моим личным кафелем и выписанными из города унитазами для офицеров оформлять ротное отхожее место!

Мудрецкий молчал.

В туалет, хватая ртом воздух, вбежал ефрейтор Петрушевский.