Годы с Пастернаком и без него

…время, позируя художнику, будто поднимает его до своего преходящего величия. Надо видеть Веронезе и Тициана, чтобы понять, что такое ИСКУССТВО.

…что нужно гению, чтобы взорваться? В зверинце должно быть нечто, чего не чувствует никто. Эта капля переполняет чашу терпения гения. В его холсты входит буря, очищающая хаос мастерства ударами страсти. Надо видеть Микеланджело Венеции — Тинторетто, чтобы понять, что такое ГЕНИЙ.

…История культуры — цепь уравнений в образах, связующих неизвестное с известным, причем известным является легенда.

…Предела культуры достигает укрощенный Савонарола. Неукрощенный — разрушает ее».

Проверим! Это вам не Вазари!

9 октября.

Конечно, полное ошеломление. Когда нас везли вечером по каналу на площадь Св. Марка на vaporetto (речной трамвайчик), девушка-гид, все время сама смеющаяся своему плохому французскому, пыталась что-то рассказывать о венетах, Риальто, «Венеции — держательнице льва», но я от волнения ничего не понимала. Запомнила только густую, очень темную воду и на ней, как пятна пролитого масла, отражения светящихся окон. И сырой, нездоровый, какой-то «декадентский» воздух, которым, однако, хочется дышать все глубже и глубже. И качающиеся, отсыревшие столбы (есть, наверное, название), иногда наполовину сгнившие, — к ним привязывают гондолы и лодки. Высадили нас на пл. Св. Марка, но ее так хорошо знаешь по открыткам, что не поражает — поражает ветер, дующий с лагуны, поднимающий элегантные тенты над кафе и ресторанами, выходящими на эту закрытую (как все в Италии) площадь. И музыка — она почти из каждого кафе — то джаз, то скрипка, однако без какофонии. На площади расстались с нашей группой. Пошли искать свою гостиницу «Риальто». Шли так, как, по словам Муратова, только и можно ходить в Венеции — делая «ходы конем» как на шахматной доске. Слава богу, многие понимают по-французски, особенно это: «Дове Риальто?» Гостиница небольшая, на набережной Гран Канале, окна во двор, где шумит кухня. Вадик, конечно, хотел менять, но все оказалось занято. Завтра, следуя Муратову, поедем в Академию.

10 октября.

Были в Академии. Вышли поздно, так как Вадик возился со своим чаем — мы привезли, конечно, кипятильник и заварку, ведь в Италии совсем не привился чай, все пьют «тизану», разные травяные настои — не для нас. Доплыли до Академии на vaporetto — причал так и называется: Академия! Начали почему-то с последнего зала, вошли не с той стороны — и сразу остолбенели. Во всю стену картина Карпаччио — «Исцеление бесноватого у старого моста Риальто». Нет, тут нельзя согласиться с Пастернаком, что природу «сонную» вносят на полотно! Какое-то прямо босховское нагромождение фигур, зданий, лодок… И наш мост, где мы живем, и даже современный проход под арками угадывается, и все это в изумительном охристом колорите! Вадик еле сдерживал слезы, по-моему, примирился с нашей трехзвездочной гостиницей. Рыдал он и около Урсулы (Карпаччио). Я же не могла оторваться от Лотто («Портрет молодого человека с ящерицей и ключом»), купили потом для Андрюши репродукцию — вот какие были молодые люди в Венеции в XVI веке! Слишком строг этот юноша, и отрешен, ничего «венецианского» — но как написано! Кажется, Лотто был монахом.

Вечером прошлись по знаменитой площади, послушали музыку, поужинали. Эта «великолепная нелепость», как говорил Герцен, собор Святого Марка, подсвечен как елка, рябит в глазах от блеска и мозаик. Все же — восток. Но сырой ветер с лагуны, который хлопает тентами над кафе, как парусами, и шуршание волн о набережную — замечательно. Ужин — увы… Что же ели изысканные венецианцы на своих пирах? Я заказала телячью печенку по-венециански — несъедобна. Полина Егоровна бы им за такую печенку устроила скандал — какие-то камни с пережаренным луком. Надо найти французский ресторан.

11 октября.

По моей просьбе поехали (поплыли) в Scuole Saint-Rocco, так как именно там — царство Тинторетто. А мне так не терпелось увидеть, что же требуется гению, чтобы взорваться? Да, безумие, свобода от норм, беспредел. И если Рим остался для меня городом Караваджо, то Венеция, — конечно, Тинторетто, безумный гений Тинторетто. И как странно, что он почти не выезжал из своего города, вел самую размеренную жизнь, ходил в гости к Тициану по плитам, по которым и мы прошлись… В этой Скуоле он работал двадцать четыре года — все стены, с пола до потолка, да и плафоны тоже, заполнены потрясающими картинами, фигуры теснятся с микеланджеловской свободой и странностью. Ветхий Завет он поместил на потолке, надо, как в Сикстинской капелле, запрокидывать голову — пропорции искаженные, фигура наползает на фигуру, но какая мощь, динамика, «диагональное движение» — куда-то… Головокружительные (буквально) ракурсы в фантастическом пространстве. Также и цвет — такого не бывает! На стенах — Новый Завет, жизнь Иисуса. Зеленый фосфорический свет льется из могилы воскрешенного Лазаря. А как светится исцеленный прокаженный! Мурашки по телу бегают. Вадик сказал, что ему в такой церкви нечем дышать и отдышался только внизу, у «Бегства в Египет», где пейзаж неожиданно мягкий и светлый.

Вечером поехали гулять на площадь Арсенала. Это даже не площадь, а огороженная часть города, с одной стороны стены ее выходят на канал, с другой — на лагуну. Но это не спокойная шелковая лагуна, как у собора, нет, тут волны другие — «мы в море родились, умрем на море!». Здесь находилось то, чем «держательница Льва» себя защищала, — пушки, склады пороха, верфи. Написано в справочнике, что, например, в XII веке шестнадцать тысяч рабочих жили в этих казармах (остались стены) и каждый день на воду сходило чудо кораблестроения — венецианская непобедимая галера! А сейчас здесь вечером темно и страшно — туристов нет, никто не живет, маленькое неоновое окошко светится — ARSENALE — кафе с подозрительными личностями у стойки.

12 октября.

Прав, как всегда, Б.Л., когда пишет, что он сам не ожидал, что можно ходить на свидания с городом как с любимым человеком. Мы уже в панике, что осталось всего два дня, уплотняем свой график, Вадик даже от утреннего чаепития отказывается, почти бегом (я-то не очень «бегом») на vaporetto. Сегодня были на острове Saint Georgio. Туда ходит уже не vaporetto, а большой катер. Ренессансный портал Палладио (Вадик меня уверял, что Палладио задумал его как библиотеку монастыря) мы довольно быстро пробежали — и в церковь Святого Георгия. Чудо Карпаччио — «Чудо о святом Георгии» и потрясающая своей мощью и хаотичностью «Тайная вечеря» Тинторетто. Он всюду верен себе.

Уже считаем часы, поэтому быстро вернулись на том же катере и пошли во Дворец дожей. Пока шли из кафе (где ели тухлого угря. Где же все-таки питаются венецианцы? Магазинов почти нет, а кафе ужасные), делая по мостовой все те же «ходы конем», на каком-то мостике Вадик потерял очки, спохватились уже во дворце, но можно ли найти этот мостик на шахматной доске Венеции? Он, однако, упрямо пошел, уверяя, что прекрасно помнит и этот канал, и этот поворот… Гм… Я одна пошла во дворец, договорились ветретиться через час на «мосту вздохов». Зал Великого совета, где заседали дожи и где происходили знаменитые судилища, ошарашивает. Со стен, с потолка обрушивается мощь тинтореттовского РАЯ, который просто расплющивает тебя несущимися в «диагональном движении» толпами святых и праведников. Нет, для нас там места уже не осталось! Сбоку, незаметная среди этого великолепия, маленькая дверь, в которую уводили приговоренного. Перейдя по «мосту вздохов», он попадал в страшные казематы — от рая до казни всего каких-нибудь сто метров. Встретились там с Вадиком. Очков он, конечно, не нашел. Но наша встреча на этом мосту символична: ведь на таком же «мосту вздохов» встретились и мы с ним в Мордовии почти тридцать лет назад. И такой же «мост» разделял Лубянку — на «светскую», с кабинетами следователей, и тюремную, с камерами, и так же страшен был этот переход в XX веке, как и в XVI. Нам даже показалось, что на этом мосту пахнет таким же убогим хлебовом — тюремным супом и кашей, что и на Лубянке. И казематы страшны — цепи, солома, решетки и вонь, вековая вонь темницы, запах человеческого горя.

Быстро вернулись в гостиницу, так как накануне договорились с одним Толиным знакомым композитором, жителем Венеции, о встрече и совместной прогулке «по особому маршруту», как он сказал по телефону. Он уже ждал нас в холле — полный, мешковатый, какой-то грустный. Клаудио. Он сам, его экскурсия произвели на меня огромное впечатление. Он еврей из Венгрии или Германии — не поняла. Жена — оперная певица, датчанка, поет в Fenice. Он повел нас в гетто — самое старое гетто в Европе (стало быть, и в мире?). Незабываемое впечатление. Само слово «гетто», оказывается, значит «место» на старом венецианском языке. В XIV веке, когда три четверти Европы вымерло от чумы, Венеция пустила к себе евреев, так как очень нуждалась в деньгах. (В России, да и не только в средневековой, просто изъяли бы «ценности», и дело с концом. И самих бы пристрелили. А тут предоставили «место»…) И вот Клаудио приехал из Германии, чтобы провести свою жизнь среди самого старого гетто в мире… Может быть, его родители погибли, я постеснялась спросить, но какая-то травма чувствовалась. Евреев пустили на жестких условиях — огромные, просто из замка людоеда, ворота закрываются в восемь часов вечера. Дома должны быть без окон и на строго отведенной территории, а места мало, поэтому эти дома — самые старые небоскребы в мире, высотой с современный 15-этажный дом. Окна (каждый жилец на свой лад) стали постепенно пробивать (за плату в зависимости от размера), поэтому странное несимметричное расположение зияющих отверстий — чистый сюрреализм, Кирико. Сходство с городом Кирико усугубляется и тем, что сейчас этот район мертвый. После войны приехали бедняки с юга, заняли эти «квартиры» с низкими (не разогнуться) потолками, потом повымерли, повыехали — и дома пустые… В некоторых, как сказал Клаудио, еще доживают эти «южные пролетарии», но еду им передают в корзинах по веревке. Но ведь в этом гетто люди жили веками!

Был театр (Клаудио показал), вполне благоустроенная сцена, свои школы, даже «школа поэтов», синагога, конечно. Какая-то поэтесса завела роман с поэтом из-за стены, их переписка сейчас опубликована, евреи ее посадили в колодки. Века прошли, а, кажется, еще слышны в этих закоулках голоса тонконогих венецианских франтов, которые вымаливают у ростовщиков-евреев (в неприкосновенности сохранились эти окошечки «Guichet», откуда, наверное, высовывались еврейские бороды и отсчитывались монеты) в долг свои скудо… Поражает: к изоляции стремились с обеих сторон! У входа в гетто висит на двух языках перечень кар за «нарушение режима». Клаудио переводил — волосы дыбом! Например, если еврей приводил в гетто «выкреста», его за это сажали на восемь дней в колодки… Сами же евреи! И как же я порадовалась за нашу Францию, когда услышала, что солдаты наполеоновской армии во время его итальянского похода в 1794 году просто взломали эти людоедские ворота, и гетто перестало существовать. Да, и Великая французская революция, оказывается, была не без пользы.

Ужинали у Клаудио (макароны, конечно). Как во сне. Уютная квартирка, но почти до самых окон поднимаются волны лагуны. Красивая жена-блондинка, сын, которого привезли из школы на «трамвайчике», подплывшем под самые окна. Недалеко от гетто прожил всю свою жизнь и мой любимый Тинторетто, возвращались в гостиницу по плитам, по которым он ходил в гости к Карпаччио.

13 октября.

Перед отъездом пили прощальный чай в очень дорогом кафе на набережной Гран Канале. Группа наша собралась на пристани, никто не отстал, и на vaporetto — в аэропорт.