Годы
Шрифт:
Наступление поддерживала 134-я танковая бригада, имевшая полдесятка танков Т-34, и артиллерия 106-й и 255-й дивизий.
Повторюсь, что я находился на фронте почти с самого начала войны, но мне так и не приходилось ещё видеть удачных наступательных действий наших войск. Вот почему у меня появилось желание посмотреть действия наступающих подразделений вблизи, скажем, в боевых порядках наступающего батальона. Увидеть и понять, так сказать «на собственной шкуре».
Хотя в операции участвовали три стрелковых полка, но это были сильно поредевшие в прошлых боях части. Наступление началось после короткого огневого налёта артиллерии. Пехота наступала впереди танков, танки берегли. По общему сигналу подразделения бросились на врага и вскоре Беззаботовка, совсем маленькое село, была взята.
Сообщили о захвате пленного и я, после беглого осмотра поля боя, поспешил в штаб оперативной группы 106-й дивизии.
Пленного взял и привёл в штаб сержант 255-й. Переводчиков не было, и с пленным попытался говорить командир танковой бригады. Его знаний хватило лишь на несколько вопросов общего характера. Но, когда приехала, вызванная мною, Дора Ивановна, дело пошло на лад. Пленный был из сводного батальона одной из немецких дивизий, что воевала под Ростовом. Справа и слева «их батальона» тоже действовали сводные батальоны (боевые группы) разных дивизий, которые были брошены под Барвенково после начала наступления наших войск.
К сожалению, в 57-й армии сил было маловато, и наступило оперативное равновесие, приведшее к стабилизации фронта.
К концу допроса пленный, видимо, решился, и, сев на пол, стал снимать с ноги сапог. Все заинтересованно смотрели, что он там ищет? Смотрели, пока из какого-то тайника немец не вытащил… партийный билет Коммунистической партии Германии! Выданный ещё до 1933 года, с отметкой об уплате партийных взносов только до 1934 года. Немец, указывая на себя, сказал что он коммунист, и что он рабочий «пекарь из Берлина».
Сержант, приконвоировавший пленного, не выдержал и вмешался:
— Видали вы его! А почему он стрелял до тех пор из пулемёта, пока я не зашёл в тыл и не стукнул его прикладом по голове?
Пленный начал доказывать, что он стрелял вверх и неприцельно…
Коллектив штаба, при таком сидении в обороне, с работой справлялся, поскольку и работы было не так уж много. Алексей Петрович был человеком общительным и любил посидеть в кругу сослуживцев в непринуждённой обстановке. Чаще всего это был ограниченный круг, те, кто размещался в хате оперативного отделения штаба. На огонёк заходили майор Щиглик и его начальник полковник Морев, начальник отделения тыла интендант 2-ого ранга Хазин, дивизионный инженер и начальник химслужбы. Почти каждый вечер наведывалась к своему «опекуну» Рита Уманская и, тем самым, облагораживала наше, огрубевшее на войне, мужское общество. Неприменным было так же присутствие командира химроты дивизии лейтенанта Мельника, музыканта и певца, в прошлом руководителя джаз-оркестра в Одессе. Мельник почти непрерывно пел, аккомпанируя себе на гитаре. Репертуар у него был обширный, и за три-четыре часа, то есть за весь вечер, Мельник ни разу не повторялся. Пел он охотно, говорил, что не хочет «потерять квалификацию».
В марте мы проводили своего комдива полковника Замерцева в санаторий на Северном Кавказе, полечить сердце. Уехал комдив полковником, а вернулся генерал-майором. Кстати, в дивизии почти весь командный состав уже получил очередные воинские звания. А. П. Дмитриев, бывший капитаном накануне войны, уже был майором. Капитан Щиглик, получил звание майора. А майор Лященко, стал подполковником. Дмитриев и Лященко, кроме того, были награждены орденами Красной Звезды.
3.7
Вывод 255-й стрелковой дивизии в резерв. Дорога на город Изюм
Большой неожиданностью для нас явился приказ командования фронтом о выводе 255-й стрелковой дивизии в резерв. Приказом предписывалось сдать полосу обороны, вместе с частью вооружения и личного состава, соседям, в основном 106-й дивизии, которой стал командовать подполковник Лященко. Подполковник Савченко был «сходу» снят, так что Лященко здорово повезло! За что сняли Савченко, не помню.
После сдачи обороны мы должны были сосредоточится в селе юго-западнее Барвенково, там, где я приобретал опыт форсирования водной преграды.Здесь мы простояли больше недели. Никаких указаний ни об организации обороны, ни об учёбе не поступало. И можно было догадаться, что мы там не задержимся.
На смену зиме пришла весна-красна. Всё сильнее пригревало солнышко, на полях появились проталины. Затем, как-то враз, потеплело, и потекли ручьи. Этот период совпал с получением распоряжения о передислокации в район города Изюм.
Марш в район Изюма, несмотря на то, что части дивизии были малочисленными, мы спланировали по двум маршрутам. Штаб и управление дивизии следовали в голове главных сил, но не все, а те, кто не уместился на автомашине. В новый район рассчитывали прибыть через сутки, сделав полтора перехода.
Мы с Дмитриевым двинулись в поход на лошадях. У нас на двоих был один коновод Михаил, в прошлом кавалерист, донской казак. Его любовь к лошадям и кавалерийским атрибутам была необыкновенной, на мой взгляд. Из-за любви к лошадям, или казачьему званию, что, наверное, неразделимо, он совершил геройский поступок в Беззаботовке Первой, там где был убит мой предшественник на должности начальника штаба дивизии полковник Вишневский, уведя из-под носа немцев шесть верховых лошадей.
Хорошо в тёплый апрельский день ехать верхом на коне! Взберёшься на лошадь, и горизонт сразу расшириться, станет видно далеко вперёд и в стороны. Конному не надо смотреть под ноги, он может смотреть вперёд, назад, в стороны, а так же смотреть вверх. Может беспрепятственно любоваться открывающейся панорамой, не рискуя споткнуться и сломать себе шею. Может смотреть на уходящую в даль и петляющую по увалам дорогу, на обнажённые от снега поля. Ему видно и раскинувшееся вдали под пригорком село, цель дневного перехода.
Кругом тихо и мирно, как будто нет никакой войны. Солнца так много, что, кажется, оно заполняет все уголки земли и тебя. А небо? Разве можно сравнить бездонную глубину весеннего неба с небом лета или осени, не говоря уже — зимы? Воздух пахнет сразу и снегом, и подтаявшей землёй, и ещё неизвестно чем весенним, и не надо дышать, воздух сам вливается в лёгкие, и опьяняет, и волнует… А тебе нет ещё и тридцати лет, ты здоров, ты немало прошагал по жизни, но у тебя ещё больше впереди!
— Хороша украинская весна, дружная и быстрая. Не сравнить с нашей приморской, — думал я, покачиваясь в седле. — Здесь за неделю весна сделает столько, сколько там, у нас, она не сделает и за два месяца. И жизнь хороша! И всё так прекрасно устраивается. Пока доберёмся до места формирования, пока укомплектуемся, обучим пополнение, много утечёт воды!
— Наша будет весна, Алёша-свет Петрович, наша! Два-три месяца, наша!
— Не загадывай, сглазишь. Размечтался, раскис на солнышке. Вон едут Денисов и Клеваев, они быстро приведут тебя в норму. У Денисова всегда имеется в запасе ведро холодной воды.
Я оглянулся и увидел знакомую автомашину, быстро приближающуюся к голове колонны. Выражение лица у Денисова было далеко не весенним. Подъехав к нам, Денисов спросил:
— Майор Дмитриев, где сейчас правая колонна?
— Донесения поступят только вечером. Радио нет, а гонять офицеров связи нет смысла.
— Ну, а если случится что-нибудь? Например, налетит авиация? Как об этом узнает командир дивизии?
— Да что вы, товарищ старший батальонный комиссар! В небе ни одного самолёта, ни немецкого, ни нашего. Отстать, да никто не отстанет, все знают, куда идём. Не на фронт, а в тыл! — убеждал комиссара Дмитриев.
Комиссар обращался к майору Дмитриеву, но я понимал, что он выговаривает мне, соблюдая «этикет».
Временно исполняющий обязанности комдива подполковник Клеваев и комиссар Денисов уехали, но моё весеннее настроение как ветром сдуло. Кстати, о подполковнике Клеваеве. Клеваев прибыл в дивизию почти одновременно со мной, был назначен одним и тем же приказом фронта на должность заместителя командира дивизии. И, естественно, сейчас замещал комдива. Был он старше меня лет на десять, в армии служил с 1924 года. Держался он солидно, от меня особняком, хотя должности наши были равными.