Голая экономика. Разоблачение унылой науки

Вот интригующий парадокс. Нашей естественной (и разумной) реакцией на смутные времена в экономике становится большая осторожность в расходах, которая ухудшает наше общее положение. Последствия утраты уверенности, вызванной потрясением экономики, могут оказаться хуже самого потрясения. Моя бережливость — т. е. мое решение ограничить расходы на рекламу или решение купить новую машину в следующем году, а не в этом — может стоить вам работы, что, в свою очередь, ударит по моему бизнесу! Действительно, если все мы считаем, что экономическое положение, скорее всего, ухудшится, оно-таки ухудшится. А если все мы поверим в то, что экономическое положение улучшится, оно улучшится. Наше поведение, т. е. решение и готовность тратить или не тратить, обусловлено нашими ожиданиями, и эти ожидания могут быстро и автоматически осуществиться. Предостережение Франклина Делано Рузвельта о том, что нам «нечего бояться, кроме самого страха», было образцом великолепного руководства и хорошей экономики. Сходным образом, обращенный к жителям Нью-Йорка призыв Руди Джулиани выйти и сделать предпраздничные покупки сразу после атаки на Центр мировой торговли не был столь уж диким, как мог показаться. Расходы могут генерировать уверенность, которая породит новые расходы, а те вызовут оживление экономики.

Сказанное никоим образом не означает, что спады — всего лишь вымысел нашего коллективного воображения (хотя теоретически это возможно). Нередко существуют скрытые фундаментальные причины, которым необходимо проявиться. В случае с «крушением технологий» все мы слишком много инвестировали в интернет-компании и сопряженные с электронным бизнесом технологии. Когда некоторые интернет-компании лопнули, а другие сократили свои расходы на информационные технологии, началось перераспределение ресурсов. Внезапно утечка капиталов из Силиконовой долины превысила приток капиталов в нее. Или, в случае повышения цен на энергоносители, мы реорганизуем нашу экономику таким образом, чтобы существовать в мире, в котором баррель нефти стоит не 10, а 30 дол. На самом деле спады могут иметь положительное значение для долгосрочного развития, потому что очищают экономику от наименее производительных предприятий, точно так же, как суровая зима может пойти на благо здоровью видов в долгосрочной перспективе (хотя необязательно способствует здоровью тех животных, которые замерзнут).

Спады стремительно распространяются через границы. Если экономика США слабеет, страна закупает меньше товаров за рубежом. Очень скоро Мексику, более 80 % экспорта которой идет в США, начнет пошатывать. В бизнесе и в спорте беда вашего конкурента идет вам на пользу. На глобальном уровне справедливо обратное. Если другие мощные экономики переживают спад, они перестают покупать наши товары и услуги. Подумайте вот о чем: если в Японии или Германии безработица возрастет вдвое, то каким именно образом это улучшит ваше положение? Одной из самых серьезных угроз развитию американской экономики в настоящее время является отсутствие роста в других странах. Поскольку самые крупные экономики мира — экономики Японии, Европы и США — одновременно находятся на грани спада, нет другой страны, которая своими расходами вернула бы миру экономическое здоровье.

Цикл деловой активности сопровождается и человеческими потерями, о чем свидетельствуют газетные заголовки, появляющиеся по мере того, как увольнения затрагивают все большее число людей. От политиков все больше ожидают смягчения амплитуд цикла; предполагается, что экономисты советуют политикам, как добиться этого смягчения. В распоряжении правительства есть два инструмента: налоговая и валютно-финансовая политика. И та и другая; имеют общую цель — поощрить потребителей и компании к большим расходам и большим инвестициям, для того чтобы обеспечить загрузку производственных мощностей экономики.

Налоговая политика использует способность правительства облагать налогами и тратить в качестве рычага, позволяющего вновь вернуть экономике поступательное движение. Если нервничающие потребители не станут тратить деньги, то правительство сделает это за них, и это вызовет положительную цепную реакцию. Пока потребители сидят дома на надежно засунутых под матрасы бумажниках, правительство может развернуть программу строительства шоссе и мостов. Строительные рабочие вернутся к работе; компании, в которых они работают, начнут размещать заказы на строительные материалы. Цементные заводы вновь наймут уволенных рабочих. По мере того как мир начинает казаться лучше, мы с большей уверенностью начнем снова делать крупные покупки. Цикл, описанный выше, начинает разворачиваться в обратную сторону. Самым известным налоговым стимулом была Вторая мировая война, которая генерировала значительную часть кредитов, потраченных на то, чтобы вытянуть США из Великой депрессии.

Есть и другой вариант. Правительство может стимулировать экономику посредством сокращения налогов. Потребители, обнаружив, что в конце месяца у них остается больше денег, решают, что могут себе позволить большие траты. И все повторяется: эти расходы со всей очевидностью преодолевают спад и стимулируют рост. Покупки, вызванные сокращением налогов, возвращают рабочих на их рабочие места, что стимулирует новые расходы и укрепление уверенности. И так далее. Представление о том, что правительство может использовать налоговую политику — государственные расходы, сокращение налогов или и то и другое — Для «тонкой настройки» экономики, было главным открытием Джона Мейнарда Кейнса. В этой идее нет ничего ошибочного. Большинство экономистов, пожалуй, согласятся с тем, что теоретически У правительства есть инструменты для сглаживания амплитуд цикла деловой активности. Проблема в том, что налоговую политику вершат не в теории; ее формулируют в конгрессе. Для того чтобы налоговая политика была эффективным противоядием от спадов, должны произойти три вещи: (1) конгресс и президент должны согласиться с планом, содержащим верное средство; (2) они должны своевременно реализовать свой план; и (3) прописанное средство должно быть быстродействующим. Вероятность сведения всех трех этих условий в одной программе крайне мала. Примечательно, что во время большинства послевоенных спадов экономики конгресс не принимал законодательных мер в ответ на спад до тех пор, пока он не заканчивался. В одном особенно вопиющем случае в мае 1977 г. конгресс все еще принимал законодательные меры, которые должны были победить рецессию, закончившуюся в марте 1975 г. [103] . Сравните с недавним примером: 8 марта 2002 г. на первой странице «New York Times» появился заголовок «Fed Chief Sees Decline Over; Hous Passes Recovery Bill» («Глава Федеральной резервной системы считает, что спад закончился; палата представителей принимает закон о мерах по оздоровлению экономики»). Я вовсе не пытаюсь смеяться над этим.

103

Bruce Bartlett. What Tax Cuts Can't Do // New York Times, 2000, December 20.

Другим инструментом, имеющимся в распоряжении правительства, является валютно-финансовая политика, которая способна оказать на экономику воздействие быстрее, чем вы успеете прочитать этот абзац. Председатель Федеральной резервной системы одним телефонным звонком может повысить или понизить процентные ставки по краткосрочным кредитам. Никаких уговоров конгресса; никаких многолетних ожиданий снижения налогов. В результате среди экономистов сложилось общее мнение относительно того, что обычными циклами деловой активности лучше всего управлять методами валютной политики. Поэтому вся следующая глава будет посвящена таинственному функционированию Федеральной резервной системы. А пока достаточно сказать, что снижение процентных ставок делает покупку домов, машин и других дорогостоящих предметов более дешевой для потребителей; компаниям инвестиции в новые заводы и оборудование обходятся тоже дешевле. Дешевые деньги от Федеральной резервной системы — это призыв снова открыть бумажники.

Рабочий-автомобилестроитель из Детройта, которого на протяжении всей его трудовой жизни то увольняли на несколько месяцев, то снова брали на работу, готов задать простой вопрос: стало ли нам хоть чуть-чуть лучше от всего этого? Да, стало. После Второй мировой войны США пережили 11 спадов [104] . Самым худшим из них был спад 1973–1975 гг., в течение которого ВВП сократился на 3,4 %. Разумеется, это даже не тот порядок величин, который наблюдался во время Великой депрессии, когда с 1929 по 1933 г. реальный ВВП сократился на 30 %, тогда как безработица возросла с 3 до 25 %. До Великой депрессии США пережили 10 экономических спадов, каждый из которых был хуже любого из тех, что последовали позднее [105] .

104

What a Peculiar Cycle // The Economist, 2001, March 10.

105

James W. Paulsen. Economic and Market Perspective // Wells Capital Management, 1999, October.

Ранее в этой главе я признал, что ВВП не единственное мерило экономического прогресса. Наша экономика состоит из сотен миллионов людей, которые в разной степени счастливы или несчастливы. Любой президент, пришедший в себя после удара подковы, затребовал бы ряд других экономических показателей точно так же, как врачи в блоке интенсивной терапии добиваются от пациента признаков жизни (во всяком случае, это то, чем занимаются врачи в сериале «Скорая помощь»). Чтобы оценить состояние любой экономики планеты, существует перечень экономических показателей, которые политики потребовали бы в первую очередь наряду с ВВП.

Безработица. Моя мать сидит без работы; нет работы и у моих братьев. И все же в их семье только один безработный. Уровень безработицы измеряется долей работников, которые хотели бы работать, но не могут найти работу. (Моя мать ничуть не интересуется работой, а один из моих братьев учится в аспирантуре.) В самый разгар бума 1990-х годов уровень безработицы в Америке снизился менее чем до 4 %; с тех пор он снова превысил 5 %.

Любой человек, беспокоящийся о безработице, должен беспокоиться и об экономическом росте. Общее простейшее правило, основанное на исследованиях, которые провел Артур Окун, и впоследствии ставшее известным под названием закона Окуна, гласит, что рост ВВП на 3 % в год никак не сказывается на уровне безработицы. Более быстрый или менее быстрый экономический рост либо снизит, либо повысит уровень безработицы: на каждый процентный пункт изменения ВВП уровень безработицы изменится на полпроцента. Таким образом, рост ВВП на 4 % снизил бы уровень безработицы на 0,5 %, а рост ВВП всего лишь на 2 % вызовет рост безработицы на 0,5 %. Эта взаимозависимость не железный закон; скорее, она описывает взаимосвязь между экономическим ростом и безработицей в Америке на протяжении пятидесятилетнего периода, изученного Окуном, т. е. за период примерно с 1930 по 1980 г.

Бедность. Даже в самые лучшие времена знакомство с чикагскими проектами жилищного строительства дает достаточно свидетельств того, что на праздник пригласили не всех. Но сколько именно американцев бедны? В самом деле, что значит «бедность»? В 1960-х годах правительство США установило черту бедности, определив ее (довольно произвольно) величиной дохода, необходимого для приобретения насущно необходимых товаров. Эта черта бедности, откорректированная на инфляцию, остается статистической гранью, отделяющей в Америке бедных от всех остальных. Например, в настоящее время черта бедности для одинокого взрослого проходит на уровне 8350 дол. в год; черта бедности для семьи, состоящей из двух взрослых и двух детей, проходит на уровне 17 050 дол. в год.