Голем 100

Подымаясь по винтовой каменной лестнице в квар­тиру Гретхен (все службы Оазиса прекратили сущест­вование), они были вынуждены протискиваться мимо роящихся Моисея, Златовласки, горничной, плотника, охранников, бродяжки, древесных и водяных духов,

любительниц группового секса, групповых извраще­ний, просто наездниц на живых палочках, трахалыциц, торчух и разных девок с улицы, которые пришли гра­бить, но остались повеселиться. Гретхен осыпали, ду­шили, наталкивали и набивали до одури сластями, кото­рые назойливые руки пихали ей в рот.

Шумные рои уважительно расступались перед Гретхен, но мужчин встречало хамское пренебреже­ние. Лейцу пришлось использовать свою внушитель­ную массу, чтобы прокладывать дорогу остальным. Да­же самые озверелые тетки отлетали от него как горох.

— Глазам не верится, а, Люси? Прямо Вальпургиева ночь.

— Шима, а ты не помнишь Врака? Пардон, мадам.

— Врака? Что за Врак? Какой Врак?

— Врак-чудак. Прошу, сударыня. Преподавал аст­рофизику в... Ой, прости детка... техноложке. Часто по­вторял... Нет-нет, мадам, это ваша вина... Врак всегда говорил: «Природа гораздо отважнее в своих проявле­ниях, чем самые фантастические измышления челове­ка...» Отцепитесь от моей ширинки, дама...

— А что во всем этом такого естественного?

— Ты никогда не корешился с пчелками?

То, что раньше было изысканно убранной гостиной Гретхен, теперь являло сцену разгрома, а посреди руин, как в сотах, торчал вместительный бочонок, на котором чья-то нетрезвая рука накарябала буквы алой вишневой наливкой: «МИДОВЫЙ ОКСО МИОТ». Гретхен, до крайности возбужденная гвалтом и толкотней, нырнула головой в бочонок.

Она подняла голову, сглатывая и задыхаясь.

— ПООтрясно! — завопила она. — ЧУУдесно! Флотский порядочек! — и погрузилась снова. Выныр­нула. — Голем мертв! Бульк! Бульк! Бульк! — Снова нырок.

— И царица тоже! — вопил Гафусалим. — Прежняя царица мертва. Мертва! Реджина, гиль ее, мертва!

— Это может чем-то таким кончиться! А, субадар? — не получив ответа, Лейц оглянулся. — А где Индъдни, Шим?

— Не пойму. Он или затерялся в толпе или отвалил. Что еще круче может случиться, Люси?

— Мальчишкой я возился с пчелами, Шим, и в них разбираюсь. Первым делом, когда помирает старая мат­ка, то в улье строят новые ячейки для матки и выдвигают несколько кандидатур на эту должность.

— Как это?

— Они заполняют все ячейки царским нектаром. Посмотри вокруг — ну чем все это не царский нектар?

— Черт возьми, похоже, ты прав.

— Кто первая вылупится из ячейки, из своей клет­ки, та и станет новой царицей. Вспомни, что повторяла твоя девушка: «Я выбралась из клетки!»

— Но она имеет в виду Голема и арест в Гили.

— Ну конечно. Первым делом она начинает пере­ходить из ячейки в ячейку — убивает своих соперниц, прежде чем те вылупятся.

— Ты что, хочешь сказать, что эта орда выбрала Гретхен царицей?

— Потом она вылетает из улья, чтобы ее трахнули никчемные трутни, околачивающиеся неподалеку. Она испускает призывный аромат оксо-кислоты, которому не может противиться ни один самец. Что там написано на бочонке, в котором она купалась? Медовый Оксо- Мед.

— Боже милостивый! Ты меня почти убедил.

— Да уж лучше бы без «почти».

— Но они понимают, что делают?.. Гретхен и все остальные?

— Нет, они следуют инстинкту, который заложила в них давным-давно матушка-Природа.

— Так это для пчел, — запротестовал Шима, — а не для людей.

— Ну да. Когда ты наконец возьмешь в голову, что твоя Гретхен — уже не из людей? Она — Новое Перво­родное Создание. На пути к вершине она йозвращается к заложенным природой основам, и черт знает, чем это может кончиться.

Гретхен вынырнула из медовой браги, повизгивая и напевая. Она дрожала, ее трясло, она вцепилась в края бочонка, а вокруг клубилась толпа. Они обнимали ее, оглаживали ее, целовали ее, похлопывали любящими руками. Они откатили ее от бочонка.

— Ну и ну, — сказал Лейц. — Какие-то новые дела при выборах царицы, Шим. Сейчас что-то начнется. Шим? Шим?

Лейц удивленно обернулся — Шима исчез. Как Индъ- дни до него, он удрал.

Гретхен с трудом поднялась на ноги и принялась бессмысленно бросаться из стороны в сторону, продол­жая вопить. Она ничего не соображала. Она была в исс­туплении. Она была первобытной. Она была царицей всего огромного лабиринта извилистых коридоров, пе­реходов и квартир, вырубленных в камне бывшей мос­товой опоры. Теперь слепая сила гнала ее на уничтоже­ние всех соперниц.

Она спустилась ниже этажом в квартиру Раксонов, проталкиваясь через роящихся пчел, вся в поиске сама не зная чего, подгоняемая первобытным инстинктом — он подскажет ей цель, когда она ее найдет. Когтями проложила себе дорогу обратно в свою квартиру, иссле­дуя, разыскивая, продолжая вопить. Тут она столкну­лась с Нелли Гвин, неузнаваемой в костюме исполни­тельницы танца живота, пронзительно распевающей, но Гретхен узнала ее. И вцепилась ей в горло под одобри­тельный рев толпы.

Когда Нелл была мертва, Гретхен опять начала бро­саться — в никуда и ни на кого, а потом снова пошла в поиск; вышла опять в коридор, стала снова проталки­ваться сквозь возбужденный рой, пока не натолкнулась на Енту Каленту, величественную в наряде Далилы с бородой Моисея. В смертельной схватке они проделали путь по всему коридору.

Убив Енту и отогнав Бимми, Гретхен вновь начала поиск, спускаясь по лестнице Оазиса. Она выслежива­ла, охотилась, не переставая вопить. Свою добычу она настигла в вестибюле — Саре выпало остывать среди рассыпанных серебряных блесток.

Гретхен бросилась бежать: ее африканские груди вздымались, ягодицы подрагивали, вагина то призывно раскрывалась, то судорожно сжималась при каждом шаге. Она слепо прорывалась сквозь Гиль. А по пятам ее преследовали обезумевшие, пылающие страстью, раз­мечтавшиеся и раззадоренные трутни Гили.

Трутень — это необходимый мусор в мастерской Природы; это просто устройство, вырабатывающее се­мя, причем не важно, лев это или пчела. Лев — это тоже трутень, ленивый, праздный, никчемный, за исключе­нием своей единственной функции; его кормит и обере­гает подруга, которая убивает для него дичь, произво­дит на свет и выращивает его отпрысков. Но когда он лежит, насытившись принесенной ею добычей, и дремлет на солнышке, кем он себе представляется в грезах? Царем зверей? А кем себе представляется трутень-человек?