Гольф с моджахедами

— Я Макшерип Тумгоев, господин Шемякин. Слушаю. Чего он хочет?

— Он уже ничего не хочет. Его убили в Праге.

— А как про эту явку проведали? — спросил Тумгоев без паузы.

— Раньше. Нас вместе убивали.

— Из-за нас?

— Из-за кого это — нас? — ответил я вопросом.

— Вы кто, Бэзил Шемякин?

— Поверенный в делах человека, захваченного Бервидой.

— И давно он, этот человек, захваченный Бервидой, доверил вам… свои дела?

Длинный взял с подноса «Беретту», взвесил в огромной ладони и положил назад. Он меня куда-то заманивал, в какую-то яму, приглашал в неё ввалиться, я почувствовал. Для этого отчасти и разыграл доверие, повертев мое оружие вроде бы из любопытства. А то он, бандит, «беретт» в жизни не видел…

— До того, как я получил микрокассеты с записью вашего совещания в гольф-клубе «Эль-Кантауи» в Тунисе, — сказал я.

Он долго молчал. И наконец сказал:

— Обмен невозможен.

— Что значит — невозможен?

Я почувствовал, как страх заползает в меня и делает совсем-совсем слабым. Господи, помолился я, сделай так, чтобы этот гаденыш Шлайн остался живым, сделай, Господи, и я отработаю тебе, отработаю как хочешь и бесплатно. Ну, чего Тебе стоит, Господи?

В этот момент в нагрудном кармане пиджака запищал «Эриксон», зря и напрасно, как видно, отобранный у Милика, поскольку вся моя затея рушилась и тяжкие труды последних недель, таким образом, пропадали втуне.

— Извините, — сказал я длинному и, нажав кнопку, приткнул к уху теплую пластмассу.

— Пожалуйста, — сказал длинный.

Одновременно с ним Милик произнес:

— Милик говорит. У меня информация. Человек из «Бизнес-славяне» вылетел в Джакарту и оттуда отправится на какой-то остров, где ты держишь семью. Вылетай срочно на выручку. Вас всех ждет смерть. Подтверди…

— Подтверждаю, — сказал я и услышал, как он разъединился.

— Обмен невозможен, потому что вашего клиента у нас нет, — сказал Тумгоев. — Мы его отпустили на четыре стороны. Он ушел с проводником.

Плевать мне было на все эти заботы! Я чуть было так и не сказал вслух, спешно набирая на «Эриксоне» номер камероновской парочки.

— Извините, — опять сказал я чеченцу и услышал после второго сигнала вызова голос Ортеля:

— Битте…

— Пожалуйста, — вместе с ним ответил длинный.

Я кивнул чеченцу и сказал в мобильный:

— Это Шемякин говорит. Макс, у вас есть кто-нибудь на Фиджи?

— Кто-нибудь да есть всюду. В чем дело?

— Макс, моя семья на Фунафути. Запомнил? Фунафути… У тебя есть бумага под рукой?

— Есть цифровая память у штуковины, через которую я с тобой общаюсь. В чем дело, Бэзил?

— На Фунафути есть инспектор Уаелеси Туафаки. Повторяю… Уаелеси Туафаки. Ваш человек может связаться с ним и официально от Спецкомиссии попросить взять мою семью под защиту?

— Бэзил, мы не частники… Нужно формальное основание.

— Макс, под защиту как свидетелей, которым угрожают расправой!

— Бэзил, кто им угрожает расправой и о чем они могут свидетельствовать?

— Угрожают им, свидетель же, нуждающийся в защите, — это я, а значит и моя семья. Я могу дать показания относительно захвата покойным Цтибором Бервидой на территории Российской Федерации сотрудника российской спецслужбы, а также относительно убийства вашего человека и ещё одного в Праге.

— Твое заявление о желании дать показания принято… Давай наводку, Бэзил, кого подозревать на этом острове?

— Возможное имя Алексеев, русский, среднего роста, говорит по-английски с акцентом. В Джакарте можете что-нибудь накопать про него. Он работал в коммерческом представительстве лет десять назад, кажется… Он уже в пути, Макс!

— Тогда до связи, Бэзил, — сказал Ортель. — Дам знать.

Господи, помолился я, спасибо Тебе, что Праус Камерон запропастился куда-то.

Я становился навязчиво набожным. Отец Афанасий Куги-Куги справедливо упрекал меня, что я — лицемерный мирянин. Прижмет — бегу к боженьке, наладилось — в бильярдную.

Как бы там ни было, если бы шеф Ортеля и Филиппара объявился, он бы не пропустил сигнал тревоги для Уаелеси. Только в его отсутствие Макс Ортель мог принимать решения сам.

Теперь Алексеева П.А., я не сомневался, остановят ещё на Фиджи. В Джакарте вряд ли удастся его тронуть. Конечно, если бы оставался в живых Владимир Владимирович Делл, бизнесмен с Ленинградского проспекта и в Индонезии увяз бы коготками.

— Человек-оркестр, — сказал мне Тумгоев.

— Человек — кто? — переспросил я, не сразу поняв.

Я решал: баламутить Наташу по телефону насчет возможного нападения или нет?

— Дует в дуду, одной ногой бьет в барабан, на другой стоит, пальцами правой руки давит клавиши гармошки, левой водит смычком по скрипке… В этом духе… В Париже видел. Хотите кофе?

Пожалуй, неразумно беспокоить и её, и Колюню, и преподобного Афанасия. Чего доброго, решат перелетать в Веллингтон и сами впорхнут в сволочные силки Виктора Ивановича. Я же никуда не успею. Если Алексеев П.А. и прорвется к Фунафути, то не дальше трапа самолета, у которого будет стоять Уаелеси с распростертыми наручниками. Не с подводной же лодки произойдет десант…

Странно, но я поверил Милику на сто процентов.

— Кофе? Я бы хватил сейчас рюмку коньяка, господин Тумгоев, — сказал я. — Как насчет за компанию? Угощаю… Заодно обсудим, что же случилось с моим клиентом.

Я поверил Милику на сто процентов, потому что, выдав предупреждение, он работал по указке своего шефа, Виктора Ивановича. Шеф выманивал меня с Кавказа. А делал это потому, что я приближался к Шлайну и Шлайн ещё был живым, хотя длинный чеченец ничего такого не подтверждал. Это во-первых. А во-вторых, все необходимое Макс Ортель предпримет, и Наташу баламутить не стоит. Виктор Иванович совсем не дурак, чтобы всерьез надеяться на успех Алексеева П.А. в дуэли со мной, да ещё практически на моей территории, то есть в Азии, а значит и на моих условиях. Рассчитывает: если не выманю с Кавказа шлайновского подельника, то хотя бы заставлю понервничать…

— Господин Шемякин, — сказал чеченец, — приглашаю вас подняться в номер люкс. Здесь мы мешаем торговле. А там и коньяк есть, и остальное. Вы на Кавказе, вы мой гость… Я дам исчерпывающие ответы на все ваши вопросы.

Я сунул «Беретту 92F» в кобуру под полой блейзера.

Павло, ждавший у двери, отдал Макшерипу Тумгоеву честь по всей форме. Ювелир примерял панаму в магазинчике курортных товаров через две лавки дальше. Лысина его сделалась фиолетовой.

В лифте я спросил чеченца:

— Вы знаете человека по имени Милик?

Он кивнул. Похоже, он знал тут всех. Теперь и меня.

Вышли мы на шестнадцатом этаже.

Веранда, устроенная, словно летающая тарелка типа НЛО, вставшая на причал у гостиницы, нависала над морским берегом, судьба которого с верхотуры представлялась ужасной. Слабоватый прибой издыхал задолго до пляжа между часто поставленными молами. Пляж тоже агонизировал, зарезанный железной дорогой (рядом тянулось ещё и шоссе) и придавленный павильонами, между которыми песок и галька казались городским асфальтом. Ни белый цвет строений, ни хилые тополя пейзаж не спасали. Слегка утешал только морской простор. Ко второй рюмке коньяка он трижды поменял оттенки — сначала с зеленоватого на серый, а теперь сделалось голубым. В зависимости от ветра, наверное. В Легионе специалисты по камуфляжу считали, что цвет джунглей, воды и пустыни определяется в основном его силой…