Голливудская трилогия в одном томе

Глава 6

Крамли позвонил через час.

Но уже не называл меня Вильям.

– Говноу, Говнелли, Говенманн… – сказал он. – Умеешь ты все-таки создать интригу. Зачем ты подбросил мне эти Книги мертвых?

– Почему ты их так называешь?

– Ну, как тебе сказать… Я же родился в морге, детство провел на кладбище, а окончательно созрел уже в Долине фараонов, в Карнаке, – это, кажется, в Верхнем Египте. Или в Нижнем – неважно. В будущем планирую превратиться в мумию… А вообще, догадаться несложно – какую еще книгу тебе могут подать в качестве закуски к пиву, если не Книгу мертвых?

– Ты неисправим, – сказал я.

– Могу исправиться. Сейчас положу трубку и наберу номер твоей жены.

– Не надо!

– Почему же?

– Потому что… – Я запнулся, потом набрал воздуха и выпалил: – Нам надо встретиться!

– Говноу…

– Ты слышал, что я сказал?

– Да слышал, слышал… Приходи к дому Раттиган, когда начнет темнеть, – в это время из моря как раз лезет всякая нечисть.

– О’кей, у Раттиган.

Но он уже повесил трубку.

Глава 7

Правильно, в темноте. К черту дневной свет. Никакого солнца, только сумрак. На солнце все замирает. Какой интерес выходить при свете? Полночь – совсем другое дело. Деревья надевают черные тени и пускаются в пляс. Поднимается ветер. Падают листья. Шаги становятся гулкими. Скрипят стропила и половицы. С кладбищенских ангелов падает облупившаяся краска. Между уснувших фонарей, как вороны, мечутся призраки. Город слепнет – до самого рассвета.

Идеальное время для встречи – если вас интересуют тайны, мистика и приключения. Утром будет поздно. Хватайте ужас сейчас, вцепляйтесь ногтями в темноту, ловите за хвост тени.

И места лучше не придумаешь – черный-черный берег, о который бьются черные-черные волны. Именно там меня ждал Крамли – прямо у входа в белую арабскую крепость. Мы поднялись по лестнице и заглянули в дом.

Все двери были открыты, внутри горел яркий свет, и Гершвин, записанный на перфоленту пианолы в 1928 году [274] , не уставая играл одну и ту же музыку неизвестно для кого. Констанции нигде не было.

Я открыл было рот, чтобы извиниться за то, что побеспокоил Крамли, но тот меня опередил.

274

Джордж Гершвин (1898–1937) – знаменитый американский композитор, который в 1928 году ездил в Европу – в частности, в Париж, где сочинил и записал популярное произведение «An American in Paris» и ряд других.

– Не надо слов – лучше выпей, – сказал он и сунул мне в руку пиво. – Хотелось бы понять, что означает вот эта фигня? – Он перелистнул несколько страниц записной книжки Раттиган. – Вот тут, тут и тут. И здесь тоже.

Красным было обведено штук шесть имен, а рядом жирно, с нажимом пририсованы кресты. Чернила были явно свежие.

– Констанция считает – и я с ней согласен, – что люди, которых пометили, еще живы, но жить им осталось недолго. А ты что думаешь?

– Вообще ничего не думаю, – сказал Крамли. – Я в эти игры не играю. Собирался провести выходные в Йосемитском парке. А тут ты со своими книжками – дешевый режиссеришка. Давайте будем мочиться в каждой сцене, тогда у фильма будет особый, неповторимый дух… Да я лучше поеду на ночь глядя в Йосемити, охота была выслушивать твои дурацкие бредни.

– Ладно, остынь, – сказал я, увидев, что он собрался уходить. – Разве тебе не интересно проверить, кто из этих людей уже умер, а кто – еще жив?

Я взял телефонный справочник и раскрыл его наугад. И сразу попал на страницу с огромным крестом. Имя, возле которого он был нарисован, отлично бы смотрелось на цирковой афише. Крамли мрачно молчал. Я прочел: Калифия. Царица Калифия. Бункер-Хилл. Точного адреса не значилось. Зато был номер телефона.

Крамли все так же мрачно молчал, уставившись в книгу.

– Ты знаешь, где это находится? – спросил я.

– Бункер-Хилл? Да уж знаю, как не знать. Я же родился на соседней улице. Райончик тот еще. Мексиканцы, цыгане, ирландцы – отборнейший сброд всех цветов и мастей. Там еще похоронное бюро есть – «Каллаган и Ортега», я бегал туда глазеть на трупы. Одни имена чего стоят – как будто ты где-нибудь в Хуаресе… Бомжи из Гвадалахары, проститутки из Дублина, похоронные букеты от Розариты Бич… Эй, ты! – Крамли с недовольным видом оборвал свою речь, решив, видимо, что демонстрирует слишком большую увлеченность моими делами. – Ты, вообще, слушаешь меня или нет?

– Слушаю, – сказал я. – А почему бы нам не позвонить по этим меченым телефонам и не узнать, живы ли эти люди?

Не дожидаясь возражений, я схватил книгу и побежал к бассейну, где на столике в патио был телефон – слава богу, там тоже горел свет. Боясь взглянуть на Крамли и не увидеть его, я набрал первый номер. Но, кажется, Крамли был на месте.

Мне ответил далекий голос. «Этот номер больше не обслуживается». Не успел я подумать: «Вот черт!» – как услышал: – «Подождите».

Я быстро записал новый номер, набрал его и перенес телефон поближе к Крамли, чтобы ему тоже было слышно.

– «Каллаган и Ортега», добрый вечер, – произнесла трубка матерым прокуренным голосом с провинциальным акцентом, каким обычно говорят актеры из театра Эбби [275] ¹¹.

От радости я чуть не засмеялся в голос – я увидел, как Крамли вздрогнул.

– «Каллаган и Ортега»! – повторила трубка с явным раздражением. Я продолжал молчать. – Да кто это, черт возьми?

Когда Крамли подошел, я уже нажал на рычаг.

Он споткнулся и грязно выругался.

275

Эбби – театр в Дублине.

– Говоришь, родился на соседней улице? – уточнил я.

– Через одну – не хочешь?

– Ну-ну, – сказал я.

Крамли взял в руки записную книжку Раттиган.

– Книга почти мертвых…

– Хочешь, попробуем еще один номер? – Я открыл справочник, пролистал и остановился на «Р». – Ага, вот, нашел. Это будет получше Царицы Калифии.

Крамли прищурился.

– Раттиган, Маунт-Лоу. Что еще за Раттиган живет на Маунт-Лоу? Насколько я помню, Маунт-Лоу – это то самое место, где раньше ходил большой красный трамвай, который возил толпы народа на холм, на пикники.

От этого воспоминания на лицо Крамли набежала тень.

Я ткнул в следующее имя.

– Раттиган. Собор Святой Вивианы.

– Во имя Христа-спасателя, и в соборе Раттиган окопался?

– Как-как ты сказал? Спасателя? Речь истинного неофита, – похвалил я.

У Крамли по-прежнему был категорически недовольный вид. Я пошел на крайние меры.

– Ладно, мне пора, – сказал я и решительно шагнул в темноту.

Рискуя переломать ноги, я вынужден был пройти метров десять, пока Крамли, наконец, не сдался.