Голливудские триллеры. Детективная трилогия

– У меня для тебя новость. – Я видел, как в искусственном морозном воздухе изо рта Мэнни выходит облачко пара. – Мы закрываем студию на два дня. Генеральная уборка. Подкраска. Ломка старого.

– Как вы можете? Такие затраты…

– Каждому заплатят как за полный рабочий день. Это давно надо было сделать. Так что мы закрываемся…

«Зачем? – думал я. – Чтобы убрать всех с площадки. Они знают или подозревают, что Рой до сих пор жив и кто-то пообещал им найти его и убить?»

– Это самая большая глупость, какую я слышал в жизни.

Мне показалось, что оскорбление будет лучшим ответом. Никто ни в чем тебя не заподозрит, если ты, в свою очередь, будешь настолько глуп, чтобы грубить.

– И чья это дурацкая идея? – спросил я.

– Что ты имеешь в виду? – вскричал Мэнни, откидываясь назад в своем холодильнике. Его дыхание вырывалось клубами морозного пара. – Моя!

– Вы не настолько глупы, – продолжал я. – Вы бы никогда такого не сделали. Вы слишком заботитесь о деньгах. Кто-то другой приказал вам это сделать. Кто-то, кто выше вас?

– Нет никого выше меня!

Но пока губы произносили эту двусмысленную ложь, его взгляд скользнул в сторону.

– Вы отдаете себе отчет, что это может стоить где-то полмиллиона в неделю?

– Предположим, – уклончиво согласился Мэнни.

– Наверняка все идет из Нью-Йорка, – выпалил я. – Вам звонили эти пигмеи с Манхэттена. Безумные макаки. Осталось всего два дня до окончания съемок «Цезаря и Христа». А что, если Иисус опять запьет, пока вы там подкрашиваете павильоны?

– Сцена с костром была последней. Мы вычеркиваем его из нашей Библии. Ты вычеркиваешь. И еще: как только студия откроется, ты возвращаешься на «Смерть несется вскачь».

Его слова обдали мое лицо холодом. Мурашки побежали у меня по спине.

– Это невозможно без Роя Холдстрома. – Я решил разыграть из себя еще более наивного и тупого. – А Рой умер.

– Что? – Мэнни подался вперед, отчаянно пытаясь обрести над собой контроль, затем, прищурившись, посмотрел на меня. – Почему ты так говоришь?

– Он покончил с собой, – ответил я.

Подозрительность Мэнни еще более усилилась. Я представил себе, как он выслушивает отчет доктора Филипса: «Рой повесился в павильоне 13, тело срезано с веревки, вывезено, сожжено».

Я продолжал как можно наивнее:

– Его чудовища по-прежнему в павильоне тринадцать, под замком?

– Э-э-э, да, – солгал Мэнни.

– Рой жить не может без своих чудовищ. На другой день я пришел к нему в квартиру. Она была пуста. Кто-то украл все его фотокамеры и миниатюры. Без них Рой тоже не может жить. К тому же он не сбежал бы просто так, не сказав мне. После двадцати лет дружбы. Так что, черт возьми, Рой мертв.

Мэнни внимательно вгляделся в мое лицо, проверяя, можно ли мне верить. Я напустил на себя самый грустный вид.

– Найди его, – наконец сказал Мэнни, глядя немигающим взглядом.

– Я же говорю…

– Найди его, – повторил Мэнни, – или я вышвырну тебя вон и ты больше никогда в жизни не будешь работать ни на одной киностудии. Этот глупый сопляк не умер. Его видели на студии вчера. Может быть, он болтается тут, чтобы пробраться в тринадцатый павильон и заполучить обратно своих проклятых монстров. Скажи ему, что все забыто. Он вернется с прибавкой к зарплате. Пора признать, что мы были не правы и что он нам нужен. Найди его и тоже получишь прибавку. О’кей?

– Вы думаете, Рой использовал маску, голову, сделанную им из глины?

Мэнни побледнел еще больше.

– О боже, конечно нет! Мы поищем еще. Повесим объявления.

– Не думаю, что Рой захочет вернуться, если он не сможет создать свое чудовище.

– Вернется, если понимает свою выгоду.

«И его убьют через час после того, как он переступит порог?» – подумал я.

– Нет, – сказал я. – Он по-настоящему умер. Навсегда.

Я забил все гвозди в гроб Роя, надеясь, что Мэнни поверит и не станет закрывать студию, чтобы завершить поиски. Глупая идея. Но безумцы никогда не бывают умны.

– Найди его, – проговорил Мэнни и откинулся на спинку сиденья; воздух застыл от его молчания.

Я захлопнул дверцу холодильника на колесах. И «Роллс» отплыл, исчезнув в облаке своего шелестящего выхлопа, как холодная улыбка.

Весь дрожа, я совершил большое турне. Пересек Гринтаун, прошел через Нью-Йорк к египетским сфинксам и римскому форуму. Только мухи жужжали, колотясь о сетку входной двери в доме моей бабушки. Только пыль кружилась между лап сфинксов.

Я стоял у огромного камня, приваленного к могиле Христа.

И пришел я к камню: дай укрытье мне! [239]

– Рой, – прошептал я.

Камень задрожал от моего прикосновения.

И камень возопил: здесь не спрятаться тебе!

«Боже, Рой, – думал я. – Ты наконец нужен им – во всяком случае, на десять секунд, пока они не втопчут тебя в глину».

Камень безмолвствовал. Пыльный вихрь заметался по раскинувшемуся невдалеке невадскому городишке с фальшивыми фасадами, а затем, утомленный, улегся, как непоседливый кот, заснувший у кормушки старого коня.

239

И пришел я к камню: дай укрытье мне!/ И камень возопил: здесь не спрятаться тебе! – слова из спиричуэла «There’s No Hiding Place».

Откуда-то с небес вдруг раздался голос:

– Не там ищешь! Сюда!

Я бросил взгляд на другой холм в сотне ярдов от меня, закрывавший собой очертания города на горизонте: пологий склон, покрытый дерном из вечнозеленой искусственной травы, которую можно свернуть в рулон.

Там стоял человек с накладной бородой и в развевающихся белых одеждах.

– Иисус! – Задыхаясь и спотыкаясь, я стал карабкаться вверх по холму.

– Как тебе это нравится? – Когда до вершины осталось несколько ярдов, Иисус втащил меня на холм, протянув руку с серьезной и грустной улыбкой. – Здесь я произношу Нагорную проповедь. Хочешь послушать?

– Нет времени, Иисус.

– А как же все эти люди две тысячи лет назад слушали, и ничего?

– У них не было часов, Иисус.

– Верно. – Он внимательно посмотрел на небо. – Лишь солнце, медленно плывущее по небосклону, и бесконечные дни, чтобы сказать самое важное.

Я кивнул. Имя Кларенса застряло у меня в горле.

– Садись, сын мой.

Рядом лежал большой камень. Иисус сел на него, а я, как пастух, примостился у его ног. Почти с нежностью глядя на меня сверху вниз, он сказал: