Голливудские жены

— Никогда не посылайте парнишек делать мужскую работу! — игриво заметила Памела.

— Мне бы и в голову не пришло, миссис Ланкастер.

— Не называйте меня так. Достаточно миз Лондон.

« А как насчет Памелы? — подумал он. — Уж будь уверена, что сегодня вечером на приеме я не буду звать тебя миссис Ланкастер или миз Лондон «. Элейн сдержала обещание и пригласила его.

Она застонала, когда он впился пальцами в жировую складку вокруг ее талии. Совсем неплоха для такой старой бабы, ей, должно быть, не меньше пятидесяти пяти. Но если ты третья в списке самых богатых женщин в Америке, можно себе позволить сохранить хорошую форму.

А что, подумал он, было бы, выдай он ей свой» особый» массаж? Не устояла бы, как и все другие матроны из Беверли-Хиллз?

Большинство из них были такими доступными. Клади их на стол без нарядов и украшений — без всяких ярлыков и этикеток. Легко нажал здесь, легко нажал там, и они твои.

Но как раз когда он думал, решиться или нет, с шумом влетел Джордж Ланкастер.

Не обращая на Рона внимания, он звучно шлепнул Памелу по едва прикрытой заднице и спросил:

— Как делишки, старая ведьма?

Она хрипло рассмеялась.

— Не так уж плохо, лягушачья морда.

— Все прихорашиваешься для вечеринки?

— Полагаю, выбора у нас нет: идти надо. Я даже не знакома с этими Конти.

— Ну так что? Раз они платят. Если не понравится, махнем с компашкой к Часену.

— Отличная мысль.

— Эй, ты! — сказал Джордж, наконец заметив Рона Гордино. — Когда разделаешься с моей половиной, можешь мной заняться.

Джина Джермейн была надушена, напудрена и причесана безупречно. Но для приема еще не оделась. На ней было легкое неглиже и черное белье — открытый лифчик с глубоким вырезом, крохотные трусики и тонкие черные чупки — «паутинка» на кружевном поясе.

У Джины Джермейн было три горничные, которые у нее же в доме и жили, но, когда в дверь позвонили, она сама пошла открывать, потому что на ночь всех троих отпустила.

— Привет, Нийл, — прошептала она нежно. — Ты очень элегантен.

У себя на работе он переоделся в темно-фиолетовый смокинг, черную шелковую водолазку и черные брюки. Думал он исключительно о приеме.

— Спасибо, — бросил он в ответ, пытаясь не замечать, что она полуголая. — Кассета у тебя?

— Конечно же, у меня, — ответила она с видом оскорбленной добродетели. — Уговор есть уговор, разве не так?

Повернулась и повела его в гостиную, выдержанную в слишком уж розовых тонах.

— Я не могу задерживаться, Джина. Не хочу опаздывать. Ты мне только отдай кассету.

— Может, что-нибудь выпьешь? — Она протянула ему в хрустальном стакане «бурбон»с кубиками льда. — Ты ведь это любишь?

Он машинально взял виски, забыв, что с пяти часов уже пропустил три стаканчика — или даже четыре.

— Я так рада, что мы подписали контракт, — проворковала она. — А сколько ждать придется, прежде чем мы сможем… ну, ты знаешь… проговориться о нем?

Он нахмурился.

— Мы не сможем. Ни в коем случае. Никому. Ты ведь понимаешь это, не так ли?

— Ты приводишь меня в возбуждение, когда бываешь таким настойчивым, — промурлыкала она.

— Вперед, моя милая, мы только актер и режиссер.

— Актриса, — поправила она.

— Актриса, — уступил он. — Где кассета?

— Идем. — Она взяла его за руку, обволакивая ароматом «Татьяны». Ему оставалось только надеяться, что душистый запах не пристанет к его одежде.

— Это моя игровая, — объявила она, введя его в огромную комнату, где все стены, каждый их дюйм, были увешаны забранными в рамочки обложками из журналов с ее фотографиями. И еще комната была уставлена игровыми автоматами — начиная от китайского бильярда и кончая последней новинкой видеокомпьютерных игр. — Люблю побаловаться, — уточнила она, хотя нужды в том не было.

— Кассету, Джина.

— Сейчас, сейчас. — Она нажала кнопку, и он, не успев ничего сказать, увидел себя на гигантском видеоэкране во всей красе.

С голым задом он обрабатывал вторую по популярности блондинку Америки. — Я подумала, что тебе захочется это увидеть, — ласково объяснила она. — Ты же не потащишь кассету домой, чтобы прокрутить ее Монтане, не правда ли?

Что правда, то правда, не потащит. Он глотнул виски, сел и стал следить за происходящим на экране — с профессиональной точки зрения. Угол съемки выбран неудачно, ее не видно… О Господи, нет, видно, вот она повернулась, и два огромных шара из плоти заполнили собой весь экран.

Он почувствовал, что приходит в возбуждение, и выругался про себя при мысли о неизбежном.

На экране она вздыхала и пыхтела, пока он трудился над ней в поте лица.

А вне экрана она сбросила пеньюар, выбралась из трусиков и забралась на него верхом.

Еще один раз.

Самый последний.

Он и не представлял себе, насколько был прав.

Сейди Ласаль ушла с работы на два часа раньше обычного.

Шофер-японец распахнул перед ней дверцу черного «Роллс-Ройса», она с удовольствием устроилась на роскошном кожаном сиденье и включила кондиционер на полную мощность.

— Домой, мадам? — осведомился шофер.

— Да, пожалуйста.

Дом был в фешенебельном районе холмов Беверли. К дому вела длинная извилистая аллея. Дом был особняком, таким же шикарным, как у тех звезд, чьи интересы она представляла. Дом никогда не был домом без Росса Конти.

Проклятье! Проклятье! Проклятье! Целых двадцать шесть лет прошло с тех пор, как они были вместе, а она все еще о нем думает.

Отсутствующим взглядом смотрела она через затемненные стекла, пока «Роллс-Ройс» величаво летел по Родео-драйв. Вечером она будет у него дома. Сволочь! Вечером посмотрит, где он живет. Она учтиво побеседует с его женой. Как же я тебя ненавижу, Росс Конти! Он даже с ним поболтает.

Двадцать шесть лет. Она теперь совсем другая. Важная особа, уважаемая; говорят даже, что ее побаиваются. Одевается у известных модельеров, прически ей делает Хозе Эбер, один день в неделю она целиком проводит в косметическом салоне Элизабет Арден и носит драгоценности от Картье.

О, конечно, она натыкалась на него за эти годы. Голливуд.

Здесь так тесно. И потому совершенно неизбежно их приглашали на одни и те же приемы и вечеринки. Он даже как-то предложил, чтобы она снова стала его агентом. Да что этот сукин сын о себе думает? Вообразил, что вернется в ее жизнь — теперь уже клиентом, — и она возьмет и забудет о прошлом? Она сухо ответила ему и с тех пор не замечала.

О добром старом времени она вспоминала постоянно. Помнила каждую мелочь.

Тот день, когда она впервые увидела Росса в баре «У Шваба».

О, как он великолепен, подумалось ей, и потом, когда он подошел к ней легкой походкой, словно бог, белокурый и бронзовый от загара, и стрельнул чашку кофе, она не могла поверить своей удаче.

Тот первый раз, когда они занимались любовью. Его руки у нее на груди. Его твердость, глубоко в нее проникшая. Его язык, ласкающий ее между ног.

Поездку в Нью-Йорк, на телепередачу «Нынче вечером в прямом эфире», дабы он смог себя показать. И радость, когда все вышло так, как и было задумано. Как ехали они через Центральный парк в коляске с откидным верхом. Любовались его афишами на Таймс-сквер. Ели горячие сосиски на Пятой авеню.