Голод львят

Она села в кресло и утомленно приложила руку ко лбу. Злобная улыбка исказила лицо Филиппа. Он прошел в ванную. Она услышала, как он раздевается. Затем раздался сухой щелчок: он встал на весы.

III

Филипп положил деньги на стол и протянул Мерседес платежный бюллетень.

— Распишитесь здесь, — сказал он.

Она водрузила на нос очки в черной оправе (она не носила их на службе!) и с недоверчивым видом стала изучать его подсчеты. «Какая мерзкая рожа!» — подумал Филипп. Он никогда не разглядывал ее с таким вниманием. По-видимому, она надеялась разбудить всех, явившись в воскресенье в восемь тридцать утра. Но Филипп уже встал. Только надел халат и принимал ее в кабинете. Она продолжала стоять перед ним в своем плаще баклажанового цвета, перетянутом на талии, и читала, читала…

— Ну так что? — переспросил он с нетерпением.

— Месье забыл, что я имею право на два оплачиваемых выходных в месяц, плюс надбавка за расходы на жилье и питание! — сказала она наконец резко.

— Все это учтено в третьей строке, в графе «Разные доплаты», — сказал Филипп.

— Это не «разные доплаты»…

— Не играйте словами.

— Если в этом доме кто-то и играет, то, конечно, не я, месье, ведь речь идет о моем заработке. Мне нужно подробное перечисление…

Он со злостью взял платежный бюллетень, дополнил его на полях и вернул ей. Мерседес вынула из сумки бумажку и сравнила собственные выкладки с вычислениями Филиппа. Ее губы быстро шевелились. Она повторяла цифры по-испански.

Через минуту она сказала:

— А транспортные издержки? О них вы забыли?

— Верно, — сказал он. — Сколько?

— Тридцать семь франков семьдесят пять сантимов.

Он исправил сумму и буркнул:

— Все?

— Да, месье.

— Тогда подпишите.

— Зачем?

— Затем, что я хочу иметь подтверждение, что сегодня вам хорошо заплатил!

— Но вы мне пока еще не заплатили!

— А это? — спросил он, указывая на деньги, лежащие на столе.

— Не хватает транспортных!

Он добавил тридцать семь франков семьдесят пять сантимов. Она долго считала деньги, пересчитала их, положила в сумку, нацарапала неразборчивую подпись на копии платежного свидетельства. Затем, выпрямляясь, спохватилась:

— А мой сертификат, месье?

Он забыл об этой последней формальности. Вырвав листок из своего блокнота, он размашисто написал на нем, что мадемуазель Мерседес Маретта с такого-то по такое-то число работала у него горничной и что она от него уходит, свободная от каких-либо обязательств. Читая этот лаконичный текст, Мерседес чуть усмехнулась.

— Это все, что месье нашел нужным отметить в моем сертификате?

Кончиками пальцев она помахала перед собой листком, как веером.

— Да, это так! — рыкнул Филипп. — И я даже считаю, что был чересчур снисходителен! Если бы я захотел сказать все, что думаю, мне пришлось бы добавить, что вы самый неприятный человек из всех, которых я знал в жизни.

Лицо Мерседес даже не дрогнуло.

— Месье недоволен моей работой? — спросила она вкрадчиво.

— Да, и еще как! — воскликнул он. — И если бы это зависело только от меня, то вы и двух дней не остались бы в этом доме!

— Так что, меня держала мадам?

— К несчастью, да!

— Она такая хорошая, мадам! Правда, ей прямая выгода меня держать. Ведь я о ней столько знаю!

Филипп поднялся из-за письменного стола и показал ей на дверь:

— Уходите!

— Месье не интересно узнать, что он рогатый?

Она произнесла слово «рогатый» по-испански. Дьявольское ликование сверкало в ее глазах.

— Злоба делает вас идиоткой, моя бедная девочка, — произнес Филипп, не давая гневу вырваться наружу. — Уходите, если вы не хотите, чтобы я вас вышвырнул.

— Вы, может, считаете, что я придумываю? — заикалась она. — Вам нужны подробности? А если я вам скажу, что мадам спит с вашим сыном?

Это уже было слишком! Филипп сжал кулаки, обогнул стол и двинулся на Мерседес.

— Не прикасайтесь ко мне, — буркнула она. — Или я закричу. Подниму весь дом. Позову полицию…

Он схватил ее за локоть и потащил из кабинета.

— Вы мерзавка! — процедил он сквозь зубы.

Гримаса ненависти и ужаса обезобразила лицо Мерседес. Она отбивалась, спотыкалась и вопила, следуя за Филиппом:

— Мерзавка — это мадам! Я видела ее с месье Жан-Марком! О! Это было некрасиво, поверьте мне! Она спала с ним здесь, потом в его комнате на улице д’Ассас! Если не верите мне, можете спросить Аньес, которая убиралась у месье! Она нашла там вещи мадам! Чулки, носовые платки, нижнее белье…

Она задыхалась, путаясь в гнусных подробностях. Дотащив эту взбешенную фурию до холла, Филипп вышвырнул ее на лестницу, захлопнул дверь и остановился, оглушенный. Он удивился, что слова сопливой служанки смогли причинить ему столько боли.

— Дрянь! — прошептал он для облегчения. — Дрянь!..

Затем он вернулся в спальню. Кароль уже не было в постели. Из ванной доносился шум бегущей воды. Дверь была оставлена открытой. Но Филипп не переступил порог. Побоялся ли он застать Кароль обнаженной в ванной? Словно парализованный, он рухнул в кресло рядом с еще не застланной кроватью.

— Филипп, это ты? — раздался голос Кароль.

— Да.

— Все нормально прошло с Мерседес?

— Да, да…

— Мне тут еще на две минуты! Будь добр, распорядись насчет завтрака!

Он встал, дернул два раза за шнур звонка, висевший в алькове, и снова сел. Шок прошел, ярость остыла, он чувствовал себя ослабшим, раненым, отравленным. Как будто надышался в этой комнате смертельных миазмов. Чем больше он размышлял, тем сильнее обострялась его тревога. Обвинение, брошенное Мерседес, было совершенно невероятным. Но тогда чем объяснить гнев Кароль против Жан-Марка накануне вечером? Когда она говорила о Валерии, не было ли у нее интонаций ревнующей женщины? «Ну нет, я смешон! Кароль и Жан-Марк! Полная чепуха!» Он окинул взглядом смятые простыни, пару подушек, зеркало в золоченой раме, шерстяное одеяло, картины в слащавом вкусе XVIII века, и эта дамская обстановка показалась ему ужасной.