Голод. Последний вампир

 — А как мы сможем договориться насчет оплаты? — спросил Чарли.

 — Это не наша забота. Об этом позаботится администратор.

 — Ты имеешь в виду Хатча?

 Ее голос смягчился.

 — Я имею в виду Тома. Хатч это может не пережить.

 Чарли энергично зааплодировал.

 Они засмеялись. Сара смотрела на светящийся экран. Тайна, скрытая за решеткой пустой сейчас клетки, внушала благоговейный страх. Невероятно, но в живом организме действительно содержатся внутренние часы, и на эти часы можно воздействовать. Если старение могло ускоряться, то его также можно и замедлить. Его можно остановить.

 Все трое продолжали смотреть на клетку, хотя там ничего больше не происходило. Сара поймала себя на том, что никак не может сосредоточиться — мысли ее лихорадочно прыгали с одного на другое. Это был знаменательный момент, такое открытие выпадает на долю лишь немногих ученых. Сара прекрасно понимала, что сейчас меняется ход истории. Про это мгновение будут читать дети в школе... если их еще будут заводить после наступления бессмертия. В каждом музее будет макет этой лаборатории.

Вздрогнув, она одернула себя.

 Вредно думать о таких вещах. Мысли ее вернулись к более насущным проблемам, но холодок остался — осталось чувство тревоги, за которым, как она предполагала, скрывался болезненный страх.

 — Потеря сна явилась механизмом, вызвавшим ускорение старения. Но, прежде всего, что заставило его лишиться сна?

 — Вся система развалилась.

 — Это не ответ.

 Наступило молчание. Сара подозревала, что и другие испытывают ту же тревогу. Отбросив страх, она еще раз сказала себе, что повода для тревоги нет и бояться нечего. Ей захотелось вдруг спеть песенку — что-нибудь такое чертовски веселое.

 Клетка на экране казалась мрачной, зловещей, как будто какой-то злой дух поселился там в предвкушении следующей добычи. Сара не верила в старомодные понятия о добре и зле — она говорила себе, что не верит. Но без крайней необходимости она не стала бы приближаться к этой клетке.

 Послышался шум, и полумрак комнаты прорезала полоса холодного люминесцентного света, когда открылась дверь в коридор. В дверном проеме появилась угловатая фигура Тома. Он тихо вошел — как врач среди больных — и положил руку ей на плечо. По его подавленному виду она сразу поняла, чем все кончилось. Но он еще не знал о видеоленте и о том поразительном открытии, которое позволила им сделать смерть Мафусаила.

 * * *

Страх, столь тщательно скрываемый до сих пор, выплеснулся наружу, когда Мириам поняла, что Джон проник в дом. Во все века, во все времена, где бы она ни находилась, нет и не было ничего ужасней, чем их конец. Он будет невыразимо зол из-за того, что стареет, и — умирая — он будет чрезвычайно опасен. Она шепотом прочитала заговор против него, взывая к древним богам своего народа, стремясь воспринять сердцем их поддержку.

 Она ощущала его присутствие в своих любовно обставленных комнатах, каждая из которых напоминала ей о счастье, о том прекрасном времени, что они провели здесь вместе. Она легко провела рукой по спинке небольшого диванчика — палисандр! — коснулась элегантного столика-консоли из красного дерева. На нем стояли золотые подсвечники. Они с Джоном любили свечи, было в них что-то изысканно древнее...

 Легкий шорох прервал ее мысли — где-то открылась дверь, прошуршав по ковру.

В доме было так тихо, что она слышала даже шелест своего платья. Она встала в углу комнаты. Справа от нее был коридор и входная дверь. Прямо перед ней — арочный дверной проем, соединявший комнату со столовой. Она знала, что Джон поднялся по подвальной лестнице; в этот момент он стоял, должно быть, между буфетной и столовой. Затем она услышала голос — голос старика:

Беспечные песни О горестных мыслях, О годах ушедших, О любви позабытой...

 Пение постепенно перешло в бормотание и смолкло. Когда-то, во времена его молодости, эта песня была очень популярной. Она хорошо помнила, как они вместе ее пели.

 А затем она увидела его. Голого.

 — Пожалуйста, — тихо сказал он. — Пожалуйста, Мириам, помоги мне.

 Куда исчезло крепкое, молодое тело, приводившее ее в такой восторг? Перед ней стоял худой сутулый старик с провисшими веревками мыши.

 — Посмотри на меня, Мириам! — Голос его звучал столь жалостливо, что она едва была в состоянии слышать его.

 — Ты бы оделся...

 — Одежда на мне висит! — огрызнулся он. Мириам не удивилась — внезапные приступы ярости всегда сопутствовали этой страшной «болезни». Приступ прошел так же внезапно, как и начался, оставив ему взамен лишь отчаяние. Его страдания как будто сковали Мириам, мысли ее замедлились, тело застыло. Колеблясь, не уверенный, что Мириам не оттолкнет его, он подошел к ней. Его дыхание было настолько отвратительным, что она невольно отвернула голову. Оскорбленная его уродством, Мириам попыталась вызвать в памяти яркий образ Алисы, ее лицо, ее свежую молодую кожу. И когда губы его коснулись ее губ, она погрузилась в этот образ.

 — Я не нравлюсь тебе? Ну пожалуйста... — Его лицо, покрытое старческими пятнами и жесткой седой щетиной, маячило перед ней как олицетворение самой смерти. Он сжал ее плечи, провел руками по шее. — Ты так же молода, как и всегда. Ты-то выглядишь чудесно. — Внезапно он сделал шаг назад, загородив дверь в коридор. — Не покидай меня, — сказал он. Глаза его были широко открыты. — Не покидай меня!

 Она стояла, опустив голову. Ей хотелось — хотя бы один раз — набраться смелости и отдаться во власть другого существа. Но она сохраняла осторожность. Его в любой момент могла охватить ярость. Горло все еще слегка болело после вчерашнего. Подняв глаза, она встретилась с ним взглядом.

 — Я никогда тебя не покину, Джон, никогда.

 — Мириам. — Он испуганно всхлипнул, очевидно злясь на себя за столь открытое проявление эмоций. Она не могла больше противиться мольбе, звучавшей в его голосе. Против своей воли она подошла к нему и, обняв его рукой, повела к кожаному диванчику.

 Он опустил голову ей на плечо.

 — Я такой старый. Как это я так постарел?

 — Время...

 — Какое время? Прошло всего два дня!

 — Огромное количество времени может быть сконцентрировано в небольшом пространстве.

 Он смотрел на нее, пораженный.

 — И чем же это кончится?

 Это было самое трудное. Что делать, когда на твоих глазах семя смерти, скрытое в глубине организма, вдруг начинает прорастать? Она не могла вымолвить ни слова. Преодолевая отвращение, она гладила Джона по голове, держа его за руку. Ужасный, низкий звук вырвался из его горла.

 — Я любил тебя, — прошептал он. — Я так тебе верил.

 И это было ужасней всего.

3