Голод

– В дом, Соня! Немедленно!

Я чувствовал её растерянность даже стоя к ней спиной, чтобы не сверкать лишний раз дергающейся бейсбольной битой в своих штанах.

Я ощущал её каждой клеточкой себя, разрываясь от желания защитить и заклеймить собой одновременно!

– Генри, я могу всё объяснить…

Несмело выдохнула она, а я застонал, чувствуя, как моя спина напряглась от её приближающегося дыхания, в отчаянье прокусив нижнюю губу, но не почувствовав даже боли, поглощенный желанием.

И лишь когда кровь хлынула в рот, попав на язык, её жуткий отрезвляющий аромат пронзил меня истошным холодом.

– Это не то, что ты подумал! Люк – наш заказчик, мы должны были работать над его рекламой и открытием нового клуба, но я хотела отказаться от этого заказа.

Тепло её тела заставляло меня обливаться потом в попытках, сдерживать себя, когда девушка шагнула ещё ближе, и её дрожащий растерянный голосок бередил мою душу, когда я понимал, что я не смогу контролировать себя рядом с ней.

Я не смогу.

Она должна уйти, во что бы то ни стало, иначе кровь на песке станет жуткой реальностью, с которой я не смогу жить.

– Ты не обязана отчитываться передо мной, - резко проговорил я таким холодным и отрешенным голосом, на который был только способен, когда моя душа рвалась к ней, а тело…тело хотело вбиваться до потери пульса, пока девушка не начнет кричать, пока не потеряет сознание, - Это твоя жизнь, и ты вольна делать что хочешь! Мы ничем не обязаны друг другу!

Её резкий ошарашенный выдох был полном непонимания и боли, которая полоснула моё сердце, словно раскаленной металлической плетью.

Это было хуже, чем пощечина.

Это был удар в спину, который попал прямо в ее сердце.

Но я должен был это сделать!

Пусть лучше она ненавидит меня, чем живет в надеждах, которым не суждено сбыться.

– А теперь иди в дом! И держись от меня как можно дальше!
– отчеканил я, боясь повернуться, но почувствовав, как её тепло покинуло меня, оставив в пустых объятьях прохлады и вздыхающего океана, дрожащего и убитого.

Так должно быть! Так будет лучше.

Резкий хлопок закрывающейся двери на кухне был подобен грохоту пропасти, которая разверзлась под моими ногами, утаскивая меня в новый круг ада, из которого не было спасения!

Она должна ненавидеть и презирать меня!

Эта мысль стучала в моей голове, когда душа разрывалась в стонах и криках, моля о пощаде.

И я побежал.

Боль внутри меня была невыносимой, но я не мог убежать от неё по этому вязкому прохладному песку всё дальше и дальше от домика, где осталась моя мечта, которая не будет моей никогда.

Я бежал как сумасшедший, чувствуя, как КалЭл словно ангел хранитель на четырех лапах несется рядом со мной, повизгивая и скуля.

Я бежал до тех пор, пока легкие не загорели, не в силах больше вдохнуть и доли кислорода, повалившись в песок, и обхватив трескающуюся грудину руками.

Я хотел сгореть заживо, я хотел задохнуться, хотел умереть.

КалЭл растянулся рядом со мной на песке, и его мокрый нос, уткнулся в моё плечо, согревая кожу, покрытую холодным потом, своим горячим отрывистым дыханием. И я в отчаянье прижал его пушистое крупное тело к себе, уткнувшись в мягкую шерсть, моля о помощи.

Я не смогу быть рядом с ней!

Я сам всё разрушил!

Я был проклят, не в состоянии жить нормальной жизнью.

В голове снова вспыхивали ужасающие картины далекого прошлого, от которых я кричал ночами, просыпаясь в холодном поту, и лишь КалЭл знал мои мучения, всегда оказываясь рядом безмолвным хранителем моего покоя и моим маяком реальности в этом жутком мире между прошлым и настоящим.

Мой дом.

Спальня.

И 15 лет.

Прекрасная нежная Сью, которая позволяла себя целовать и обнимать все сильнее и не сдержаннее, подставляя свои пухлые губы, которые пахли черешней и были слаще ягод.

Я обожал её!

Я сходил по ней с ума, не отпуская от себя её образа ни на секунду своей жизни.

Эйфория от нашей близости и того, насколько это оказалось сногсшибательным и глубоким чувством впервые показала то, что сидело внутри меня…

Эмоции разрывали меня впервые, и, полностью погрузившись в них, я не слышал, когда её стоны превратились в крики.

Когда она перестала обвивать меня своими руками, пытаясь упираться в мой живот.

Когда она совсем перестала сопротивляться.

Я очнулся, лишь когда почувствовал странный запах, впитавшийся в мою кожу, витающий в моей комнате, смешиваясь с запахом секса.

Так пахла кровь…

Я в ужасе кричал, видя, как огромное пятно крови расползается по белоснежным простыням кровати.

Как эта кровь была на мне, на моем лице, на груди, животе и бедрах.

Я помнил, как кричала мама, в ужасе прикрыв лицо руками, прибежав на мой вопль.

Как прибежал на наши крики отец и его синие глаза расширились, а черный зрачок стал едва заметен в глубокой синеве. Он приказал нам взять себя в руки, отправив рыдающую маму за машиной.

Я слышал его срывающийся отрывистый голос, когда он звонил в клинику дяде Шону, чтобы тот немедленно готовил операционную.

Потом я не помнил ничего.

Лишь запах крови, и её багровый цвет преследовали меня дни и ночи напролет. Сутками. Днями. Неделями…я терялся в этом запахе, не желая больше жить.

Я помнил, как отец и Рич сломали дверь в моей комнате, когда я закрылся в ней и не отвечал на их крики.

Как Ричард молча обнял меня так крепко, словно проверяя мои кости на прочность, и уволок с собой в спортзал…а вечером приехал отец, который посадил на мою постель мелкое кареглазое создание, которое скулило, и тыкалось в меня мокрым носом.

Глава 66.

С тех пор прошло 18 лет, но ужас того дня не уходил, он впитался в меня багровым цветом, очерняя мою кровь.

С тех пор я узнал, что внутри меня сидит зверь, которого мне нужно контролировать, чтобы не навредить.

И ещё пару дней назад мне казалось, что зверь во мне если не умер, то уснул в глубоком анабиозе.

Я так думал до тех пор, пока голубые глаза Сони не разворошили его берлогу.

И было жутко оттого, что все повторяется вновь, потому что я становился одержимым ею.

Я должен был сказать ей, чтобы она убегала от меня каждый раз, если будет видеть даже издалека.

Должен был предупредить, что от меня не будет спасения!