Голодная бездна Нью-Арка
Шрифт:
…а это многое объясняет.
Не самоубийство, а игра в самоубийство, рискованная, но с гарантированным выигрышем. Она ведь неплохо успела изучить Джонни. И пожалуй, прав Мэйнфорд, старый добрый недруг, во всем прав.
Прилетел бы.
И прошения просил бы, если не на коленях, то почти. И умолял бы вернуться, забыть распри… сам бы себе на шею накинул поводок вины. А Синтии оставалось бы время от времени за поводок дергать, напоминая, кто в доме главный.
Джонни и сам не понимает, как ему повезло.
— Угомонись, док, — Мэйнфорд ткнул в таблетку пальцем. — Думаю, гениальная эта
Кивок.
И растерянный взгляд. Он, Джонни, достаточно умен и критичен, и когда покажут записи — а Тельма не сомневалась, что записи ему покажут — признает правоту Мэйнфорда.
Озлобится.
Жаль. Озлобленных людей в мире куда больше, чем наивных. Но так выживать легче.
— Вот и я думаю, что сама она б травилась аспирином… или еще какой ерундой… нет, это вот, — несчастная таблетка выскочила за пределы зеркала, — ей дали. И сказали, сколько принять. Объяснили, что отключится она, а очнется уже в палате… и разыграть сцену заставили, зная, что писать станем.
Мэйнфорд хмыкнул и щеку поскреб.
— Этот гад над нами издевается, не иначе.
И в этом имелся смысл.
Глава 38
Джонни молчал до самого Управления.
Он сидел боком, сгорбившись, сунув бледные ладони в подмышки, и молчал. И когда машина остановилась, очнулся не сразу.
— Мне надо с тобой поговорить, — он уставился на Мэйнфорд поверх дурацких своих очочков, которые съехали на самый кончик носа. И Джонни больше не пытался их поправить. — Пожалуйста…
— Хорошо.
Разговаривать не хотелось.
И пить не хотелось, а придется, потому как парень в одиночку пить не станет, гордый и глупый. Отправь его, и вернется в свою нору, закроется там и будет сидеть, зализывая раны, размышляя о том, где и когда ошибся. И как знать, до чего додумается.
Такие вот умники не редко доходят до удивительных глупостей.
— Кохэн…
— Отвезу.
Тельма, сонно прищурившаяся, кивнула. Вот и хорошо… хоть за кем-то присмотрят.
— А… мы куда? — второй раз Джонни очнулся уже в баре, и то Мэйнфорд не мог бы сказать, что выпал тот из собственных мыслей надолго.
— Сюда.
— Зачем?
Глупый вопрос. Зачем ходят в подпольные бары? Чтобы напиться. И Мэйнфорд, усмехнувшись, велел:
— Пей. Полегчает.
А Джонни подчинился.
«Веселая рыбка» было заведением если не древним, то с историей. Возникло оно, поговаривали, вместе с Нью-Арком или немногим позже, и с той поры если и изменялось, то мало. Как-то так получалось, что несмотря на непосредственную близость к Третьему управлению, а может, именно благодаря этой близости, «Веселая рыбка» и жила, и процветала.
Здесь было тихо.
Для бара.
Ни тебе певичек, ни музыкальных автоматов, из развлечений — пара бильярдных столов, давно уже утративших исходную зелень, да колода засаленных карт, которую можно было одолжить у бармена. Поговаривали, что одно время в подвалах и казино имелось, но его сам хозяин закрыл, ибо доставляло оно немалое беспокойство.
В «Рыбку» заглядывали те, кто хотел напиться.
Просто
и без изысков.И местная атмосфера к тому располагала донельзя. Низкие потолки, серые скучные стены с серыми же снимками старого города. Запах табака и алкоголя, который здесь, отдавая дань нынешним веяниям, подавали в пузатых кривобоких чайниках.
«Рыбка» уважала закон. Полиция… у полицейских тоже случаются дрянные дни.
— Пей, — Мэйнфорд поднял чашку. — За упокой души ее…
Джонни выпил одним глотком и поморщился. Не привык к подобному? Местный алкоголь и в лучшие времена имел сомнительное происхождение. Ныне же и вовсе… с другой стороны, что еще ждать от политиканов… восемнадцатая поправка… здоровье населения… ага, так и пошло вверх, это самое здоровье.
Мэйнфорд опрокинул чашку одним махом и зажмурился.
Ядреный.
А из закусок здесь — яичница с беконом и жареный хлеб. Хотя, следовало признать, яичницу готовили отменно. Наловчились за столько-то лет.
— Пей еще и слушай, — лучше было бы, конечно, показать пареньку, что в квартире записали, но техников поблизости не имелось, а пить в Управлении — дело дурное.
Поэтому Мэйнфорд просто перескажет, как сумеет.
Он и говорил.
А Джонни слушал. Ковырял яичницу, которую подали прямо на чугунной сковороде. Та, судя по виду, была ровесницею «Рыбки», заросла снаружи угольною коркой, пропиталась запахом жира и острой приправы, которую местный повар сам делал, а из чего — лучше не спрашивать.
— Значит… значит, она меня не любила, — Джонни ел, вряд ли понимая, что делает. И пил. И не пьянел, и это не было хорошо. — Ну да… вам, наверное, смешно.
— Нет.
— Хорошо… я… б-боюсь быть смешным. А тут… она меня не любила, — теперь это было не вопросом, а утверждением. — Она… она п-правда сама ко мне… я бы никогда… она такая красивая… и состоятельная… я только-только в Управление п-пришел. Случайно п-познакомились. Мне казалось, что случайно… она свой платок забыла… такой…
Джонни нарисовал в воздухе что-то квадратное.
— Шелковый… и я д-догнал. Вернул… и н-не знаю, как решился п-пригласить. Она согласилась… мы начали встречаться. А выходит, что ей м-меня… п-просто м-меня…
— Отдали, — подсказал Мэйнфорд.
В голове слегка гудело.
— Д-да… отдали… н-но не п-пойму, зачем?
Этого Мэйнфорд и сам не понимал. Разве что… Джонни был своим в Управлении. И доступ имел ко всем делам, что архивным, что нынешним. Но… слишком сложная интрига. Да и переписывала Синтия отнюдь не полицейские заключения, а опыты Джонни.
— Д-да… — Джонни сам налил себе и выпил, уже не морщась. — Это имеет смысл, если кто-то п-пытается п-повторить работу. Но все раскладки не п-полны… я лишь заметки делал. Они, конечно, интересны, н-но…
— Не настолько.
— Д-да… и если ему нужна моя работа, то п-почему Синтия настаивала, чтобы я ее б-бросил? В этом нет логики.
— Нет.
Второй чайник пошел легче. И в голове наступила если не определенная ясность, то во всяком случае покой.
— Я п-про д-другое хотел п-поговорить, — чем больше Джонни выпивал, тем сильнее заикался, но при том речь его оставалась ясно. — Т-те б-бумаги, которые ты дал… их уб-били.