Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

– Он почти наверняка выйдет ради меня, – говорю я. – Если бы меня поймали, он бы растрезвонил об этом на весь свет. Он бы захотел казнить меня у главного входа во дворец. – Я делаю паузу, чтобы эта мысль дошла до остальных. – И тогда Гейл мог бы смешаться с толпой и застрелить его.

– Нет. – Пит качает головой. – У этого плана слишком много альтернативных финалов. Сноу может оставить тебя в живых и пытать, чтобы получить информацию. Или он казнит тебя публично, а сам на казнь не придет. Или убьет тебя во дворце, потом выставит напоказ твой труп.

– Гейл? – спрашиваю я.

– Решение слишком радикальное, – говорит он. – Оставим его на самый крайний случай. Давайте подумаем еще.

В наступившей тишине мы слышим тихие шаги наверху. Наверное, магазин уже закрывается, и Тигрис запирает дверь или опускает шторы. Несколько минут спустя панель наверху отодвигается.

– Выходите, – говорит хриплый голос. – Я принесла вам еду.

Первые слова, которые она произнесла после нашего прибытия. Не знаю, само у нее это получается или она долго тренировалась, но речь Тигрис очень напоминает урчание кошки.

– Ты связалась с Плутархом? – спрашивает Крессида, пока мы поднимаемся по лестнице.

– Это невозможно. – Тигрис пожимает плечами. – Не волнуйся, он поймет, что вы в безопасности.

Не волнуйся? Я чувствую огромное облегчение от одной мысли, что не буду получать – и, соответственно, игнорировать – приказы из Тринадцатого, а также придумывать правдоподобные объяснения решений, которые приняла за последние несколько дней.

Поднявшись в магазин, мы обнаруживаем на прилавке несколько кусков черствого хлеба, немного заплесневелого сыра и полбутылки горчицы. Я вспоминаю, что в наши дни не каждый житель Капитолия ест досыта, и сообщаю Тигрис о наших запасах, но она только отмахивается.

– Я ем очень мало – и только сырое мясо, – говорит она.

По-моему, она слишком вжилась в роль, но вопросов я не задаю, а только соскребаю плесень с сыра и делю провизию на всех.

Мы едим и смотрим капитолийский выпуск новостей. Власти вычислили, что из отряда повстанцев в живых остались только мы пятеро. За сведения, которые приведут к нашей поимке, назначена огромная награда. Показывают нашу перестрелку с миротворцами, но сцены, где переродки откусывают им головы, удалены. Потом начинается трагический ролик, посвященный женщине, которую я убила: она лежит там, где мы ее оставили, с моей стрелой в сердце. Кто-то заново наложил женщине макияж, чтобы она лучше выглядела в кадре.

Повстанцы выпуск новостей не прерывают.

– Сегодня мятежники делали заявление? – спрашиваю я. Тигрис качает головой. – Теперь Койн знает, что я жива, и не понимает, что со мной делать.

Тигрис гортанно смеется.

– Никто не знает, что с тобой делать, девочка.

Она заставляет меня взять пару меховых лосин. Заплатить мне нечем, так что приходится принять их в подарок. Все равно в этом подвале жуткий холод.

После ужина мы спускаемся вниз и продолжаем лихорадочно разрабатывать план. Ничего хорошего в голову не приходит, но мы решаем, что дальше идти вместе нельзя, и, прежде чем я сдамся в плен, нам нужно проникнуть в президентский дворец. Я не возражаю против второго пункта, чтобы избежать дальнейших споров. Ведь если я решу сдаться, чье-то разрешение или помощь мне не потребуются.

Мы заново перевязываем раны, приковываем Пита к лестнице и ложимся спать. Несколько часов спустя я просыпаюсь и слышу чей-то тихий разговор. Пит и Гейл.

– Спасибо за воду, – говорит Пит.

– Не за что, – отвечает Гейл. – Все равно я просыпаюсь раз десять за ночь.

– Чтобы проверить, здесь ли Китнисс?

– Вроде того.

– Забавную штуку сказала эта Тигрис, – замечает Пит после долгой паузы. – Никто не знает, что делать с Китнисс.

– Ну, уж мы-то – точно, – отвечает Гейл.

Они смеются. Это так странно – они разговаривают, словно друзья, хотя никогда ими не были. Правда, они и не враги.

– Знаешь, она ведь любит тебя, – говорит Пит. – Она практически призналась мне в этом, когда тебя высекли.

– Не верю, – отвечает Гейл. – Во время Квартальной бойни она тебя так поцеловала… Меня она так не целует.

– Это было просто для шоу, – замечает Пит, однако в его голосе я слышу нотку сомнения.

– Нет, ты ее покорил. Пожертвовал всем ради нее. Может, это единственный способ доказать ей свою любовь. – Гейл надолго умолкает. – Нужно было вызваться самому и занять твое место на первых Играх. Тогда бы ее защитил я.

– Ты не мог, – возражает Пит. – Ты должен был позаботиться о ее родных, а они ей дороже жизни. Она бы никогда тебя не простила.

– Ну, теперь это не важно. Вряд ли мы все доживем до конца войны. А если и доживем, то это уже проблема Китнисс – кого из нас выбрать. – Гейл зевает. – Нам нужно поспать.

– Да. – Я слышу, как скользят по опоре наручники Пита, пока он устраивается поудобнее. – Интересно, кого она выберет?

– О, я знаю. – Меха заглушают голос Гейла, и я почти не слышу его. – Китнисс выберет того, кто, по ее мнению, поможет ей выжить.

24

По телу пробегает дрожь. Неужели я настолько холодная и расчетливая? Гейл не сказал: «Китнисс выберет того, кто разбил ей сердце», или даже «того, без кого она не сможет жить». Тогда бы подразумевалось, что в своих действиях я руководствуюсь какой-то страстью. Но мои лучшие друзья предполагают, что я выберу того, кто «поможет мне выжить». Ни малейшего намека на то, что на мое решение повлияет любовь, желание или даже сходство характеров. Нет, я беспристрастно произведу оценку того, что могут мне предложить потенциальные партнеры, и не более того. Как будто в конце концов все сведется к одному вопросу: кто максимально продлит мою жизнь – охотник или пекарь? Ужасно, что Гейл так сказал, а Пит не попытался ему возразить. Особенно если учесть, что на моих чувствах играли и Капитолий, и повстанцы. Сейчас мой выбор прост: я прекрасно обойдусь без обоих.

Утром у меня нет ни времени, ни сил обижаться. Мы встаем до рассвета, завтракаем паштетом и печеньем с финиками, а затем собираемся у телевизора, чтобы посмотреть на очередной ролик Бити. В ходе войны новый поворот. После того как по городу прокатилась черная волна, кому-то из повстанческих командиров пришла в голову блестящая мысль: он конфискует брошенные автомобили и пускает их, без водителей, по улицам. Машины активируют не все, но большинство капсул. Примерно в четыре часа утра повстанцы начали прокладывать три пути – в ролике их называют просто линии «А», «Б» и «В» – к центру Капитолия. В результате они захватывают квартал за кварталом практически без потерь.

– Это ненадолго, – говорит Гейл. – Более того, удивительно, что повстанцев сразу не остановили. Капитолийцы изменят тактику: отключат определенные капсулы, а затем активируют их вручную, когда противник подойдет поближе.

Через несколько минут мы видим, как это происходит. Какой-то отряд посылает по улице машину. Четыре капсулы активируются, и с виду все нормально. За машиной идут три разведчика; они без приключений добираются до конца улицы. Но когда за ними следует группа из двадцати солдат, розовые кусты перед цветочным магазином взрываются, разнося повстанцев в клочья.