Голос из хора

Голая дама в шикарной шляпе восседает на черепе, как на глобусе, - при виде этой наколки мне показалось, что ее обладатель запечатлел у себя на спине собственную голову, реализовал метафору своего сознания.

Разговор с отъезжающим:

– На кой ... мне идти в Третьяковскую галерею?

– Там голых баб увидишь. Как живые.

Музеи в зрелищном смысле проходят сейчас по общему ряду с магазинами и зоопарком. Куда-нибудь пойти - посмотреть. Музеи - суррогат балагана, в самом положительном, в том числе познавательном его значении.

Ну, а как бы ты сам сейчас описал наготу женщины? То есть возможно ли ню вообразить и увидеть всерьез?

...Это было - как прилив крови в голову, от которого темнеет в глазах, пока эта чернота, этот удар мрака не рассеивались, оставив на пляже выброшенную красавицу ослепительно белого, до тяжести в сердце, цвета.

Задумчиво:

– Я все никак не пойму, почему ей такое грубое название дали...

Вся сниженность, грубость в определении пола не безумный ли бунт, не попытка ли вырваться - оттого что кругом покорны, не в состоянии уйти и забыть, и вот заклинаем, отпугиваем (сгинь! пропади! я тебя не боюсь!), тогда как слишком зависим.

Цитата (приснилась во сне):

" Зандер побледнел перед обязанностью соития едва ли не с каждой остающейся с ним с глазу на глаз в силу случая девушкой.

– Все они от меня чего-то хотят, - говорил он, нервно помаргивая".

Вопрос: а что если пол - адский способ достичь райских врат? Отравленный заменитель потери? Нельзя ли тогда по суррогату вообразить забытый источник, по низкой копии - высокий подлинник? И не прекрасна ли тогда вся эта сфера секса только потому, что в ней искажен тот потерянный образ (да, искажен, но ведь - тот!)? Тогда, приняв ее за пародию, реставрировать приблизительный стиль и загадку оригинала, и если это бросает в восторг и ужас, то что же делало то?! Через обман доискаться до истины и содрогнуться, попочуяв, на какой глубине мы привязаны, и что значит дух, когда плоть так сильна...

Из приобретений последнего времени: я тебя все явственней чувствую как собственное тело - что ты из меня соткана, по клеточкам, почти как Егор, а может быть и ближе, потому что не по наследству, а более прямо и просто как растение.

В дополнение к теории о чистоте породы - мне недавно рассказали, что жена уподобляется мужу не фигурально, а буквально, и не в силу - только духовных токов, но даже ее естество постепенно замещается в составе его молекулами, и в этом смысле "плотская жизнь" значительно сложне и глубже, чем подозревают. В этом смысле муж рождает жену, пропитывая ее насквозь собою, так что и получается в итоге "едина плоть".

Поэтому, наверное, в браке сфера интересной экзотики переходит в витье гнезда, семейной конуры, где всё настолько родное и кровное, что проходит по разряду кормления, с навыками младенца и матери в одном лице.

Молчаливый старичок, отрешенный от суеты, - всплеснув ручками, под наплывом воспоминаний:

– Жена! жена!.. Если она имеет милость - то когда и лягет с тобою!..

В больнице:

– Раскричался: ты пришел жену искать или лечиться?! Я говорю: я живой человек...

– Давай подженимся!

– Жениться - остановиться.

– Ну - женился, взял вдову, мужа ее убило на тракторе...

– Было у меня две жены, три сына...

– Женщины все это понимают больше нашего.
– Чего ты боишься? спрашиваю.
– Я боюсь, - отвечает, - что ты меня бросишь.

– А математику я страшно любил - как жену!

– Что такое является источником для процветания жизни? Я так понимаю, что счастье, во-первых, и дети, во-вторых. Жена - нет. Дети.

– Двое детей у нее. Одного он состругал. Второго прижила.

– У нее дом в Ростове и муж непьющий.

– Муж мне попался неплохой, надо прямо сказать. Я даже согласна, пишет, если б теперь был наполовину хуже. Выпивал, правда, изрядно.

"Женой я изменен".

("Поэма из личной жизни")

– Жена пошла работать в баню.

(Предел падения)

– И вся структура моей семейной жизни поломана!

– А это твоя пацанка?

– Кто ее знает? Жена пишет - моя.

Четырехлетний мальчик - девочкам постарше: - У вас хоть какой-нибудь отец есть?..

Вернувшемуся из лагеря:

– Знаешь, папа, я очень боялся, что приедешь не ты, а мне скажут, что это - ты.

– И може будет еще и у нас товарищ киндер!

Из прошлого. Где-то в Сибири по комиссии выпускают на волю 58-ую статью. Женщины, понаехавшие из деревень, выстроились у вахты - предлагать себя в жены и выбирать в мужья. Гулящую опер погнал: - Здесь не для таких!

Ситуация торговых рядов. Скромно, степенно, никаких шуточек и смешочков, с пониманием важности шага. У 58-ой репутация - дай Бог. Хороший товар. Может, кто и останется. Колорит, если угодно, Киевской Руси. Ожидание.

В жензоне:

– Дай я тебе рубашку постираю.

(Если произнести эту фразу просительно, как о милости, то можно уловить, что с нее и начинается семейная жизнь, пускай все общее хозяйство, и дом, и любовь - в одной этой рубашке...)

Оказался возможным еще один поворот низменно-эротической темы - со знаком плюс. Секс - как знак доверия (что может быть доверительнее, чем эта близость вчера еще незнакомых людей - когда даем друг другу то, что никому не показываем?..).

Надзирательница в тюрьме - заключенному:

– Приходи, когда освободишься. Сама штаны сниму.

(Освобождаться же ему - и она это знает - не раньше, чем через одиннадцать лет.)

Здесь слышится нищета и беззащитность гостеприимства - всё в печи мечу на стол - на, попробуй!
– панибратство, завязывание родства с бедняком, которому никто не подал, а я не жадная, поделилась общим куском, не претендуя на большее, чем сели встречные и закурили. А что еще мы можем предложить друг другу?..

Вообще пол - это какой-то сплошной плач на реках Вавилонских.

...Почему-то у мужчины виднее срам.

И клеймо (дополнительное) на человеке - еврей.

Всякий человек - еврей.

...Я повторяюсь и переливаю из пустого в порожнее. В оправдание замечу, что текст как пространственная задача не может быть ни статичной площадкой, ни движущейся в одном направлении лентой. Он ближе к кругам по воде. Антиномии - типа "зимы", "солнца", "острова", "женщины", "книги" и т.д.
– заставляют слова разбегаться по радиусам, повторяя и исключая друг друга, производя вращение речи, ее возвращение к старым загадкам, берущимся как бы усилием, приливом смысла, а затем отливом в бессилии разрешить с кондачка обратимые парадоксы, которые без такой обратимости были бы данью формы и только. В том же роль иронии, не дающей миру застыть с выпученными глазами однозначной, горластой безжизненнос-ти, но вносящей колыхание в речь, наподобие модуляции голоса, который, удаляясь, без конца возвращается к своему началу, пока мы не догадаемся, что это не поток слов, не голос, но сам горизонт вращается и поворачивает вспять, даруя и черпая силы жить дальше и дальше.