Голос крови

От шкуры пахло старой прелой травой. Заснуть никак не удавалось, несмотря на усталость. Подозреваю, что мой приятель тоже не спал, прислушиваясь к наполнявшим подгорный мир звукам: не стихавший ни на миг далекий грохот железа и рев горнов, еле слышный шелест осыпающегося песка, журчание пробирающихся сквозь каменные толщи ручьев и какое-то непонятное ритмичное шипение. Здесь все звучало, потрескивало, звенело, шуршало – содержимое укрытых за железными дверями кладовых, рудные жилы, не отделенные от породы драгоценные камни и плескавшаяся на самых глубинах огненная лава. Если бы я с рождения обитала здесь, может, я принимала такое существование как единственно возможное. Однако сейчас в моей душе упорно брала верх кровь матери, требовавшая открытых просторов, чистого воздуха и неба над головой, а не громоздких, угрюмых потолков!

Я прикинула, который сейчас может быть час. Время под Кезанкией застыло, будто муха в янтаре. Пожалуй, мне тут совсем не нравится.

Откуда-то прилетел и растаял обрывок мелодии. Не призрачной, настоящей, исполненной то ли на арфе, то ли на большой виоле. Аккорды повторились, и я не выдержала. Тихонько встала, накинула плащ и выбралась в коридор. Прислушалась. Точно, музыка – протяжная, слегка тяжеловесная, в которую вплетается низкий, чуть фальшивящий, но весьма старающийся голос:

Не зная, что такое праздность,Его народ руду ковал,Искал бериллы и алмазы,Опал и жемчуг добывал.Творили чудо гномьи руки,Резец писал, топор рубил,Плелись кольчуги, гнулись луки,По наковальне молот бил.Писались колдовские руны,Слагались песни на пирах,Как разговаривали струны,Как флейты плакали в руках…

Мелодия рванулась вверх такой щемяще-тоскливой нотой, что я поежилась.

Но давно не слышна музыка тех лет,И помрачнел, в горнах погас свет.Пепел и прах скрыл красоту гор,И ни один гном не был там с тех пор…

– Зачем я здесь? – вслух проговорила я. – Что я пытаюсь найти?

Долго стоять босиком на слегка влажном каменном полу оказалось выше моих сил. Вернувшись обратно, я удостоверилась: бессонницей мы маемся вдвоем. Почтенный наставник сидел в изголовье кровати, подтянув колени к подбородку, и встретил меня на редкость сумрачным взглядом из-под упавшей на лицо челки:

– Ты где бродишь?

– Ловлю местных призраков, – отмахнулась я. – Ни одного не поймала… С тобой все хорошо?

– Дурной сон, – коротко уронил Эллар.

– Разве боги видят сны? – я забралась на постель и ткнулась головой в плечо Рабирийца.

– Я вижу. О прошлом, о темноте, из которой не найти выхода… И мне жутко, – еле различимым шепотом признался он.

– Мне тоже, – откликнулась я. – Кажется, вокруг нет никого, кроме нас. Только камень, сумрак и прячущиеся тени. Бр-р! Сделай что-нибудь, пока мы не начали пугаться любого шороха!

И мы попытались сделать, но ничто, даже объятия и последовавшая за ними любовная близость, не спасало от здешнего стылого полумрака, ощущения довлеющей над всем тоски и чувства, что мы самой сущностью глубоко чужды загадочному подгорному королевству, решительно отторгающему любых обитателей поверхности.

Около одиннадцатого послеполуночного колокола

24 дня Третьей весенней луны.

Прошло гораздо больше пяти-шести обещанных колоколов, прежде чем явился Гроин. Возможно, мне начало изменять чувство времени, но Эллар тоже сомневался, утверждая, что мы ожидаем никак не меньше десяти колоколов. Мы потратили их с пользой: немного выспались, навестили Яшмовый зал, поразивший мое воображение числом разнообразных оттенков этого поделочного камня, и отважились пройти дальше по коридорам, угодив на льнущий к отвесной скале узкий карниз. У меня не хватило духа заглянуть через край, но Рабириец посмотрел и сказал, что различает глубоко внизу движущиеся красные и голубоватые огоньки.

Постучавшийся в дверь Гроин застал гостей в разгар очередного магического урока: я старалась перехватить крохотные ледяные стрелки, неожиданно возникавшие в разных углах комнаты и летевшие в меня. Удачно отраженная стрелка разлетелась на осколки как раз над распахнувшейся створкой, осыпав дверга мелкими градинами. Я виновато улыбнулась и развела руками.

Старейшина (я никак не могла заставить себя даже мысленно называть его «дедом») одарил нас неодобрительным хмыканьем и без долгих предисловий сообщил: он подумал и принял некоторые решения. Он намерен представить свою наследницу и ее спутника местному правителю, как раз изволившему посетить здешнюю область своих владений. Представление состоится сегодня. Но сперва он хотел бы… Тут Гроин запнулся, начав уклончиво комкать слова.

– Почтеннейший дверг сомневается, захочет ли встречи тот, кому мы должны нанести визит? – спросил, как припечатал Эллар.

– Вот именно, – с видимым облегчением закивал седеющей головой Гроин, сын Фарина. – Понимаете ли, с тех пор, как он пришел, он живет один, ничего не говорит, ни о чем не спрашивает… Люди из Шадизара привозят новости, он не желает слушать. Я не мог понять, что с ним случилось, пока не пришли вы и не объяснили. Теперь, думаю, он должен увидеть вас и выслушать вашу историю. Если это не поможет…

– Можно узнать, о ком идет речь? – опередил меня Рабириец.

– О Мораддине, – четко произнес гном.

Наверное, мне полагалось хлопнуться в обморок. Или разрыдаться от радости. Или заявить, что слова Гроина – низкая ложь.

Я стояла и бессмысленно таращилась на тлеющие угли в камине.

– Дана? – Эллар решительно привлек меня к себе и обратился к встревоженному двергу: – Почтеннейший, около двух лун назад Мораддин Эрде погиб во время пожара, вспыхнувшего в доме его семьи. Есть заслуживающие доверия свидетели этого печального события, в том числе его дочь. Боюсь, произошло недоразумение…

– Сами взгляните на это недоразумение, – устало попросил Гроин. – Мне кажется, он сошел с ума и считает, что как раз он единственный выжил, а остальные – мертвы.

– Ведите, – сухо каркнула я. Эллар неодобрительно скривился, но возражать не стал.

Теперь я поняла, что такое «идти, как во сне». Я перебирала ногами, Рабириец крепко держал меня, не позволяя споткнуться, впереди белесым пятном качался фонарь в руке Гроина, и я постоянно напоминала себе, что пребываю в реальном мире. Мой отец умер. На него упала горящая балка. Маэль Монброн заверил меня, что своими глазами видел излеченный из руин особняка Эрде обгорелый труп. Обгорелый. До неузнаваемости. Не узнать.

– Сюда, – Гроин остановился возле неприметной двери, украшенной выкованным из светлой латуни изображением диковинной звериной морды. – Войти и подняться по лестнице. Я с вами не пойду, не обессудьте. Не могу видеть его… такого. Подожду здесь, – дверг с приглушенным кряхтением уселся на каменной скамье подле входа.

– Уверена, что хочешь этого? – Эллар обеспокоено глянул на меня.

Я коротко кивнула. Толкнула дверь, едва не запнувшись о начинавшиеся сразу за порогом ступеньки. Шедший следом Рабириец сдавленно проклял местных строителей: он опять ударился головой о слишком низкую притолоку.

Новая дверь. Скрипит, когда открывается. Комната, освещенная тремя большими шандалами на стенах. За столом, спиной к двери, сидит, углубившись в созерцание развернутой толстой книги, человек невысокого роста. Услышав скрип, раздраженно взмахивает рукой – мол, уйдите.

– Отец? – на удивление спокойно произнесла я.

Он медленно повернулся. Осунувшийся, постаревший на десяток лет, сгорбившийся, лысоватый человек с глубоко запавшими глазами.

– Долиана? – скрипуче вопросил он, неловко поднимаясь с табурета.