Голос Ветра

Он потянулся к телефону и нахмурил широкие брови.

— Папочка, посмотри, какого мышонка подарил мне Илюша, — прочитал он вслух. — Смотрю на мышонка и думаю, откуда ты взялся Илюша? Тебе от моей девочки что нужно?

Скулило что-то ниже живота, такие как Тарас сказали бы: "очко сыграло, бзданул". В груди что-то оборвалось. Моя задача внешне не показать, что я реально струхнул.

Волосы рукой назад откинул и смело посмотрел монстру в глаза.

— Я хочу жениться на Богдане.

— А ты кто такой?

Я заметил, что он в свою густую бороду улыбнулся.

— Илья Анатольевич Ветров, — недрогнувшим голосом представился я. — Пока в школе учусь.

— Но ты её старше, — продолжил ужинать папа Даны.

— Да, на год. У меня будет квартира, этим летом дадут. Поступать будем с ней. Она на дизайнера я в консерваторию.

— Почему на дизайнера? — нахмурился мужик. — Она хотела стать экономистом.

— Это вы хотели. Она хочет рисовать.

Тарас оторвался от ужина и развалился на диване, растянув мощную ручищу по спинке. Это сколько ж мне жрать надо и качаться, чтобы вот такие руки были? Но в росте я ему не уступлю через пару лет. Я до сих пор рос.

Зачем я мечтал стать таким?

Чтобы Дана не чувствовала разницы?

— А жить на что?

— Я зарабатываю.

Надеялся, что не спросит сколько. Потому что для девочки это ничтожно мало. А ещё если рассказать, что меня подкармливают в этом ресторане и в церкви… Ведь он мог уже это узнать. Я неделю летал влюблённым ветром, а он меня изучал. Но больше всего поразило, что Тарас не заострил внимание на той жуткой ночи, где я реально попал. Для мужиков это весело, залететь к женщинам на растерзание. Только не для меня, который был после этого на грани женоненавистничества. И это самый страшный косяк в моей жизни, если Тарас считает, что это ерунда, тогда не за что цепляться.

— Девочка растёт и запросы тоже, — после раздумий сказал Тарас.

— Когда девочка вырастет, я уже буду зарабатывать. Могу постараться очень хорошо заработать.

— Постарайся, — он пальцем почесал бритый висок. — И кем собрался работать?

— Пока не думал, — обманул я. Если честно, перебрал кучу вариантов. Всё вело в шоу-бизнес.

Жизнь такая штука, что если ты не хочешь жить один, придётся поступиться принципами. Вся наша жизнь сплошная жертва. Не захочу ради неё шевелиться, буду жить без неё.

Это чётко читалось на жутковатой роже Тараса Ляльки.

— Нет. Я… Я не буду выступать на эстраде. Меня шоу-бизнес не интересует.

— Так я тебе не предлагал это, — неожиданно ответил папа, свернув весь разговор в другое русло и разрядив одной фразой всю атмосферу. — Мне тоже не нравится, что мой будущий зять петухом по сцене скакать будет.

Я не выдержал, усмехнулся.

— Богдане сказала, чтобы только меня слушалась. И так было, пока несколько дней назад мой крошка-Мышонок не заявила, что отныне она слушается меня только одним ухом, другим какого-то Илюшу, — он басовито рассмеялся. И смех его казался ободряющим. — Знаешь, что она болеет?

— Да, она мне всё рассказала… Ну, как всё. Я готов взять ответственность. Мне только узнать диагноз.

— Узнаешь, — поник головой мужик. — Не генетическое заболевание. Инга отравилась во время беременности, это привело к патологии развития. Дана до четырёх лет не разговаривала. Всё что ты видишь, Илья Анатольевич Ветров, это работа профессиональных врачей. Она не должна так говорить, она не должна так двигаться. С её синдромом люди неуклюжие, движения неловкие. А я видел, как вы сегодня танцевали. И я уже не уверен, что ей правильно поставили диагноз. Не мог я её оставить на Ингу, поэтому, как только начались неприятности, отдал в интернат. Это непростое заведение, там все девочки были больны. И все из богатых семей. Под присмотром врачей и учителей. Она оттуда вышла почти здоровой. Ты справишься. Знать бы только, что без корысти ты к ней подъехал.

— Она подъехала, — улыбнулся я. — Я просто подошёл три месяца назад, Дана на меня не взглянула, а неделю назад сама пришла. Просто она слушала музыку, которую я залил полгода назад в интернет.

— Отец и мать у тебя людьми были. В монастырь твой ездил.

У меня челюсть отвисла. Ничего так, папа подготовился. Думаю, мою медицинскую карту тоже посмотрел.

— Хорошо о тебе отзываются люди, а нелюдей я слушать бы и не стал.

Лялька достал из кармана куртки связку ключей и три пластиковые карты. Одна была банковская, две визитки. Послал мне по столу. Я прихлопнул этот набор рукой.

— Время тебе даю до утра. Пока пляшешь и поёшь, думаешь. Если передумаешь, Каримычу оставишь ключи и карточки.

— Не передумаю, — твёрдо заявил я.

— Завтра поедешь в Москву телефон на карточке есть. Человечек мне по гроб жизни должен, так что поможет тебе. Позвонишь Дане, скажешь, что папа послал и ты поехал, чтобы училась и не прогуливала, а то уже собралась в школу не ходить. На следующей неделе в субботу ей день рождения. Отпразднуем, жить к нам переедешь временно, Ингу не бойся, близко не подойдёт.

Знал? Знал, с кем жил, и не разводился. Это либо любовь, либо выгода непонятная.

— В понедельник в ЗАГС пойдёте, — продолжил Тарас. — Распишитесь. Она возьмёт твоё отчество и твою фамилию. После этого уезжаете в Москву, там переведётесь в ближайшую школу и её окончите. Поступайте, куда захотите.

Он поник, на лице появились десятки морщин, и под это старческое выражение лица, очень ярко стала выделяться седина в его чёрных волосах.

Я тяжело сглотнул, во все глаза смотрел на него. И когда с ним взглядом встретился, понял… Понял, что времени в обрез. Понятливый, можно не пояснять.

Он ещё говорил, объяснял, рассказывал. И я согласился.

Выступал в эту ночь без особого огонька, предупредил Каримыча, что больше не приду и вернул ему деньги. О том, что женюсь, ничего не сказал, попросил, чтобы никто не узнал, что я Лялькой разговаривал.

Именно так сбылась моя заветная мечта. Так изменилась моя жизнь, и я стал мужчиной, на которого была возложена миссия ухода за девушкой, будущей супругой. И улыбка не сходила с губ. Я осознавал, всю ответственность и сложности, но мне казалось, что в любви и во взаимности я всё перетерплю. Уж если один столько вынес, то с Мышонком тем более пренесу.

Домой возвращался в четыре часа утра. Вначале шёл медленно. А потом рванул со всех ног в сторону своего барака. Он горел.

Горел корабль и мосты

Дана

Инга сказала, что я ей больше не дочь, со мной она общаться больше не собиралась. И можно было подумать, из-за Ильи и что я её не послушала в школе. Нет! Потому что я рисовала её в чёрном платье, а на нём было около двадцати оттенков разных цветов, и она не поверила, что я так вижу. Такую безвкусицу она бы не одела, лоскутные платья нынче не в моде. Обиделась.