Голос во тьме

— Сядь, — Бреннон вытащил руку из–под стола и слегка упер локоть в его край для вящей точности. — А ты давай за Папой. Нога здесь, нога там.

— Мужик, ты это… нас тут много, а ты один.

— У вас очень сомнительное преимущество.

Ведьма уставилась на безухого и оскалилась.

— Слышь ты… — начал было охранник, и Натан поднял второй револьвер. Бандит увял.

— Тащи сюда Папу, — хрипло велел безухий, стараясь развить косоглазие в попытке одним глазом смотреть на Джен, а другим — на комиссара.

— Ну, кто снимал у Папы Эймса квартирку в последний раз?

— Шоб я знал, — буркнул безухий. — Какое–то рыло. Полста за неделю.

— Расценочки–то растут, — укорил комиссар. — Совсем о людях не думаете.

— Шел бы ты, — отозвался глава охраны. Ведьма быстро взглянула в сторону стойки.

— О, — мурлыкнула она, — нам ведут, но не папочку.

— Как твои возможности? — поинтересовался Бреннон, бегло отметив, что пятеро охранников ломятся к ним, как слоны к водопою. Ведьма не ответила, только молча облизнулась. Безухий дернулся к засапожному ножу.

— Тихо, — сказал комиссар и оттолкнулся от пола. Ножки стула со скрипом проехались по слою грязи, пока спинка не уперлась в стену. Безухий замер перед дулом револьвера. — Займи их чем–нибудь.

Джен уперлась локтями в столешницу и опустила подбородок на сцепленные пальцы, созерцая приближение охраны. Бреннона охватило почти детское любопытство — ведь она сейчас должна сделать что–то ведьминское! В глубине души ему никогда не приедались такие фокусы, и он уже предвкушал… Джен хмыкнула, цапнула бутыль и врезала ею по бритой макушке безухого с такой силой, что он опрокинулся на пол вместе со стулом.

— Ну знаешь! — разочарованно вырвалось у Бреннона. На грохот падения обернулись завсегдатаи; коллеги безухого яростно заорали; ведьма схватилась за ножки стола, рывком его подняла и плашмя швырнула в пятерых охранников. Повисло секундное затишье — даже безногий мужик перестал мучить скрипку.

— Гуляй, братва! — звонко крикнула ведьма. — Быки в отвале!

Натан подхватил трость, нырнул в радостно взревевшую толпу и бросился к стойке, за которой виднелась дверь. Перед ним вырос какой–то детина с «розочкой» в лапе. Бреннон двинул ему набалдашником трости под дых, приложил рукоятью револьвера по затылку и толчком отбросил под ноги трем его собутыльникам. От второго столкновения комиссар увернулся и сунул револьвер в карман, чтоб не мешал огреть табуретом следующего завсегдатая. Третьего Бреннон ткнул концом трости в живот; парень сложился пополам, и его вырвало. В луже рвоты поскользнулись еще двое, ринувшихся к комиссару, а тот наконец схватился за стойку, перемахнул ее и с разбега вломился плечом в дверь. Она оказалась не заперта, и Натан едва не убился об горшок с горячим супом, который несла в ухвате повариха. Бреннон увернулся, исполнив такой пируэт, словно танцевал в балете с детства. Повариха дико завизжала, уронила суп и замахнулась ухватом. Справа в коридорчике мелькнула широкая спина Папы Эймса. Натан оттолкнул ухват и кинулся за удирающей жертвой.

Коридор заканчивался узкой лестницей. С нее можно было попасть к черному ходу, но самый ее конец упирался в подвальный люк, прижатый поленом. А там, в подвале, в углу, заваленном соломой, Папа Эймс держал свое главное сокровище и ключ к процветанию: решетку, которая открывала тесный лаз в старую городскую канализацию. Наверное, кабатчик, обнаружив, над каким местом он отхватил себе здание, чуть не окочурился от радости, поскольку мигом сообразил, как этим следует воспользоваться. Уйма преступников, скрывающихся и от полиции, и от подельников, платила Папе за право переждать в его смрадном, но надежном укрытии.

Папа Эймс, тяжело пыхтя, скатился по лестнице, загремел ключами, открыл люк, оттащил в сторону полено. Комиссар спрыгнул с лестницы на тесную площадку, кабатчик швырнул в него чурбаном и ввалился в подвал. Бреннон ухнул — целиком увернуться от снаряда в тесном закутке он не смог, и удар чувствительно пришелся в бок. Он выхватил револьвер и прыгнул в люк. Папа Эймс как раз разгребал солому в углу со скоростью безумной белки.

— Эй! — рявкнул Бреннон. Эймс отскочил от соломы и выхватил нож.

— Вперед, — подбодрил комиссар и слегка качнул револьвером в сторону соломы. Кабатчик скроил непонимающую рожу. — Давай живо!

— Вы меня не тронете! — с взвизгом крикнул Папа. — Не имеете права!

— В башку — нет, — кратко ответил Бреннон, — а вот колено — запросто. Или что там тебе дорого.

Эймс облизнул губы и бочком–бочком подобрался к груде соломы. Из–под нее сочилась вонь, неистребимая даже в канализации, которой не пользовались десятилетиями. За дверью послышались быстрые легкие шаги. Папа воспрял.

— Помогите! — заверещал он и бросился ничком. — Па–ма…

— Кого кастрируют? — поинтересовалась ведьма, соскочив в подвал. На ее щеках играл румянец, на губах — сытая довольная улыбка. Эймс метнул девушку нож. Джен поймала и бросила обратно.

— Ну уж, — с укоризной сказал Бреннон: нож прибил ладонь Папы к стене и вошел глубоко, почти по рукоять. Кабатчик испустил отчаянной силы вопль.

— Заткни его, — велел Натан и ногой отбросил солому. Сразу под люком начиналась приставная лестница; под ней виднелись проржавевшие скобы. У Эймса вырвался сиплый визг, который перешел в задыхающийся сип и наконец затих. Бреннон обернулся: Джен выпустила концы фартука, которым удушала кабатчика, и толстое тело плюхнулось на пол. Девушка оторвала кусок грязной тряпки, которой Эймс пользовался вместо передника, заткнула кабатчику рот и связала руки его же ремнем. Нож она заботливо забрала себе.

— Видишь что? — спросил Натан.

Ведьма прищурилась на смрадную дыру и доверительно сообщила:

— Там внизу — пол.

— Тогда пошли.

Она первой спрыгнула вниз, приземлилась с бесшумностью кошки, задрала голову и посветила на него оранжево горящими глазами.

— Ну? — гулко поторопила Джен. — Этот гад здесь.

В сводчатом коридоре было не только темно, хоть глаз выколи, но и пахло так, что Бреннону через пару минут уже не хотелось дышать. Ведьма милостиво сотворила огненный шарик и вручила его комиссару. Утоптанная в слое многолетнего дерьма тропка ясно указывала, куда Папа Эймс водил своих постояльцев.

— Парень пошел на отчаянные меры, — прогнусавил комиссар сквозь перчатку.

— Нда. Осмелюсь предложить вам ванну в нашем доме, сэр.

— Ванну? Зимой?

— Ну, я бы на вашем месте не стал возвращаться на работу, — хмыкнула Джен.

— Интересно, что его настолько напугало, — пробормотал Бреннон: сам бы он однозначно выбрал бы между виселицей и канализацией мучительную смерть.

Впереди показалась дверь с решетчатым окном. Папа Эймс вложился в свое предприятие: установил двери, лампы в каморках и оборудовал лежаки. Заглянув в окошко, комиссар обнаружил искомое: Эндрю Полтора Кулака лежал на тюфяке в углу, тупо таращился на тусклую лампу и бормотал под нос молитвы, сжимая в собственно полутора кулаках четки. Крест на них слабо брякал об пол.

«Ого», — подумал Натан. Сутенер лишился половины ладони в одной из уличных схваток, и прозвище Полтора Кулака (а не полкулака) было уважительной данью его свирепости. Когда же он успел дойти до такого жалкого состояния?

— Замок, — велел ведьме Бреннон. Она обвела замок пальцем, толкнула, и он выпал внутрь из выжженного дерева. Комиссар распахнул дверь.

— Ты! — коротко рявкнул он. Эндрю Полтора Кулака громко вскрикнул и буквально попытался влезть на стену.

— Нет! — вопль гулко раскатился по коридору. — Нет! Уйдите! Вон! Вон! Я шагу отсюда не сделаю! Нет!