Голос за спиной

— Значит, тебе не повезло… — печально качает головою жрец. — Те, кто видел — в своём большинстве уверовали! К нам в тот день пришли многие!

— И когда же это было? — искренне удивляюсь я. — Что-то не слыхал про такие вещи…

— Был Синий огонь… — почти нараспев произносит парламентер. — И было указание свыше всем неверующим — отриньте свои заблуждения! Не станут работать ваши новомодные гаджеты, и откроются уши, дабы могли вы внимать голосу знающих!

«А потом что-то рвануло, и связь накрылась сразу вся. Перестали работать мобильные телефоны, в рациях мы слышали только ближайших соседей…» — а ведь мой знакомый ГИБДДшник про это говорил! Точно, что-то Иван такое рассказывал!

Монотонные слова парламентёра звучат у меня в ушах, что-то разъясняют, к чему-то призывают. Блин, а ведь он умеет говорить! И убеждать. Меня как-то даже повело. Сгибаю палец, больно оцарапав ладонь ногтем, — и всё сразу встаёт на свои места. Старый приём, ещё можно себе на ногу наступить. Мне про такие штуки рассказывали, испытанный сектантский фокус! Есть такие мастера, им только не мешай — уболтают на раз-два!

Жрец ещё что-то продолжает говорить, но на меня его слова более не действуют. Тут такая штука… только поведись — и всё.

Но в какой-то момент, он, по-видимому, замечает, что пропаганда должного успеха не принесла — и меняет тактику.

— Ты и твои товарищи (ага, так он не знает, сколько нас тут!) будете продолжать упорствовать?

— Есть альтернатива?

Он задумчиво меня рассматривает.

— Есть… Она всегда есть… Те, кто вовремя осознает пагубность своих заблуждений, могут прийти к нам. Учти — мы берём не всякого!

— Так на что же тогда нам рассчитывать? Выйдем к вам — и от ворот поворот! Мол, не вписались…

Жрец улыбается. Едва заметно, улыбка лишь слегка затронула уголки его губ.

— Мы умеем ценить храбрых бойцов. Не каждый, кто к нам приходит, заслуживает чести стать Солдатом. Все начинают с послушничества, и лишь потом, всё оценив и взвесив, старшие указывают каждому его Путь.

— Так это, что же выходит, послушником можно всю жизнь проходить?

Парламентёр кивает.

— Да. Можно стать Солдатом, можно — Жрецом, но это путь немногих. Но спасутся все!

— И что же может ждать нас? — тяну время, тяну!

— Солдат. Этой чести вы заслужили, и я готов признать данный факт.

— А если кто-то будет не согласен?

— С решением Жреца? — искренне удивляется собеседник. — Над тобою слишком довлеют прежние понятия…

Он поворачивается в сторону и делает знак. На площадку, грузно ступая по лестнице, поднимается здоровенный мужик. В неизменном плаще, с автоматом за спиной.

Моя нога тотчас же подтягивает поближе лежащее на полу оружие.

— Скажи мне, брат Григорий, кто ты среди Свидетелей?

— Солдат!

— Кто командовал операцией?

— Я, брат Пётр.

— Как получилось, что вы не смогли победить столь немногих? По чьей вине погибли наши братья?

— Это моя вина, Жрец! Я недооценил своего противника! Они оказались умелыми бойцами.

Парламентёр с огорчением поджимает губы и кивает. Отбрасывает в сторону полу своего плаща. Опа-здрасьте! А там у него висит очень знакомый ножичек!

Который, недрогнувшей рукой, жрец втыкает своему собеседнику прямо в брюхо! Странно, но тот даже не изменился в лице. Не заорал, не стал махать руками и ногами, молча стоял, пока по его брюкам струилась кровь. И даже после того, как брат Пётр выдернул клинок, Солдат продолжал стоять на том же месте. Только покачивался вперёд-назад. Потом… потом дрогнули его ноги, и он как-то сразу сломался. Упал на пол, пару раз дёрнулся — и всё.

Охренеть…

— И ты по-прежнему думаешь, что кто-то будет оспаривать мои решения? — вкрадчивым голосом интересуется жрец.

— Да… вряд ли…

— То-то же! — ухмыляется он. — У вас есть шанс. Один! Вы, во всяком случае, большинство из вас, можете стать Солдатами. Сразу минуя послушничество. Вам откроется многое! Боль, страх и прочие человеческие слабости не будут более над вами властны. Они недостойны того, чтобы страшить истинных Свидетелей.

Да, нечего сказать, предложеньице. А ведь он реально не врёт! Брат Григорий от боли не вопил и не дергался. Тут и обычная-то сковорода на ногу упадёт — враз на потолок сиганёшь! А этот. И ведь не мог же не понимать, что его убивают! Но стоял и молча умирал.

Жутко…

Вот, стало быть, как на забор-то мужика приколачивали… понятно, почему и тот не дергался.

— Пять минут, — подводит итог беседе парламентёр. — Штурма не будет — мы расстреляем здание из гранатомётов. Несколько гранат в окна — и рухнут перекрытия. Вы больше не принесёте нам никакого вреда.

— У нас есть раненые…

— И что?

— Они не слышали твоих слов. И мне потребуется время, чтобы всё им рассказать. Каждый должен принять своё решение осознанно!

— Хорошо, — кивает жрец. — Двадцать минут. У тебя есть часы?

— Есть.

— Засекай время…

После того как стихли шаги, оборачиваюсь к Юджину. Тот как раз выглянул из двери ближайшей квартиры.

— Чем порадуешь?

— Наши парни на подходе! Им осталось совсем немного!

— За двадцать минут успеют?

— Почему за двадцать?

Информирую его на этот счёт, парень аж побелел и схватился за радиостанцию. Минуты три он там кого-то горячо в чем-то убеждал, потом замолчал и опустился на пол рядом со мной.

— Они постараются успеть…

— Да? Ну, что ж… подождём.

Жаль, что коньяка больше нет. Снимаю с руки часы и кладу их так, чтобы циферблат был виден нам обоим. Нам теперь спешить некуда. Есть слабый шанс попробовать подстрелить гранатомётчика. Хотя бы одного, ибо контролировать все стороны мы попросту не можем. Да и, кроме того, никто же не мешает сектантам стрелять из-за любого укрытия — ведь особой точности попадания в данном случае попросту не требуется. Уж в окно-то любой стрелок с полусотни метров гранату положит! А нам много и не надобно. Дом старый, нескольких подобных взрывов он не выдержит.

Умом понимаю, что к окнам всё же стоит подойти… но снайперов никто не отменял! Только гранаты им сэкономим…

Десять минут прошло.

А светает уже… вполне различимыми стали очертания близлежащих строений. Никаких людей поблизости не видно, но это ничего в принципе не значит. Наши противники ещё не настолько выжили из ума, чтобы дефилировать под окнами.

— Сколько их тут лежит, интересно? — киваю на лестничную площадку, заваленную мёртвыми телами.

— Здесь?

— Ну… вообще. Там, — указываю наверх, — тоже ведь кто-то окочурился?