Голова античной богини

Далеко внизу торопились по домам редкие прохожие, чуть дальше виднелись бурая крыша и кусочек двора рыбоконсервного завода.

Равнодушные прохожие, равнодушная пустая крыша. Никому до них не было дела. И выхода не было. Стас потрогал водосточную трубу — она была старая, проржавевшая.

— Не выдержит, — сказал он.

— Факт, — отозвался Костик. — Может, есть пожарная лестница?

— Нет её, сам видишь. Может, и должна быть, только её нету.

Ребята вернулись на чердак, подёргали дверь — бесполезно.

Конечно, был один очень неверный шанс выбраться. Оба это знали. Можно было просто-напросто выбраться на крышу и орать, звать прохожих. И всё объяснить — громко и жалко. Может, их и вызволили бы, но уж тогда ищи-свищи: Генка со своими жуликами-бандитами тоже с ушами, за икрой и чемоданом никто бы не пришёл.

Они сидели под слуховым окном и думали.

— Надо дожидаться, — сказал Стас. — Ты как, не боишься?

— Боюсь, — сказал Костик, — давай дожидаться. Только вдруг они через неделю придут?

— Не может быть, — не очень уверенно ответил Стас.

Но даже сквозь неуверенность в голосе его слышалось упрямство.

— А икра — вкусная штука, — сказал Костик.

Стас сглотнул слюну. Они переглянулись и рассмеялись, хотя ничего смешного в их положении не было. Потом Стас притащил банку, и мальчишки руками стали есть из неё. Они припомнить не могли, когда ещё так вкусно ели, — жаль только, хлеба не было. Очень было вкусно.

Наконец Стас отвалился от банки и улёгся на опилки. Он уставился на сучковатые брёвна стропил, брезгливо, будто что-то грязное, вытащил браунинг.

— Заряженный, — сказал он. — Костик, а что будет, если Генка нас поймает здесь?

— Худо будет, — ответил Костик, — самого его поймать надо. Помнишь голубей и крышу?

— Ха! Ещё бы!

— Такой, наверное, не только ворует. Он и убьёт — не поморщится.

— Да. И отсюда не удерёшь. Если только с крыши сигать.

— Сказанул. Но во второй раз я ему в лапы не дамся.

— Понимаешь, — Стас стиснул Костику руку, и тот почувствовал, что рука его вздрагивает, — понимаешь, после света здесь ничего не видно. Он пойдёт за икрой, а мы — к двери. Выскочим — и поминай как звали.

— Хорошо бы, — ответил Костик.

— Иначе пропадём. — Голос у Стаса был необычно серьёзен. Сухой, совсем взрослый голос.

Костика знобило. Странное дело — теперь, когда он точно знал, что Стасу тоже страшно, ему почему-то стало спокойнее. Мало ли что страшно! Ничего не боятся только глупцы, но он скорее бы умер, чем сознался, что боится.

Друзья сидели не просто так, они ждали врага.

В кармане Стаса лежал пистолет, но он не прикасался к нему, и оба старались о нём не думать. Потому что пистолет — на самый-самый крайний случай, и если думать об этом крайнем случае, становилось страшно вдвойне. Они росли во время войны и знали: оружие — это серьёзная штука, оружие убивает, с оружием не шутят.

Костик встал, попрыгал на месте.

— Тебе тоже холодно? — спросил Стас.

Они подошли к трубе, сели рядом, прижавшись к её тёплому боку.

Костик старался не думать о доме, о маме. Что толку? Всё равно ничего не изменишь.

Тепло медленно разливалось по телу. Мышцы, сжатые холодом и напряжением, постепенно расслаблялись. Он обнял Стаса за плечи и неожиданно для себя уснул.

Проснулся он резко, будто в бок кулаком толкнули. Во рту пересохло, страшно хотелось пить. Костик впился напряжёнными глазами в темень чердака, но ничего не увидел — уже наступил вечер, а то и ночь.

Вдруг он вспомнил о Стасе. Пошарил руками вокруг себя — Стаса не было.

— Ты где, Стас? — шёпотом спросил он.

— Тихо ты! — прошипел откуда-то сбоку Стасов голос. — Слушай!

Костик затих и явственно услышал, что у двери кто-то возится. Долго скребли ключом по замку — видно, не могли отомкнуть. Потом кто-то выругался и хриплый бас сказал:

— Дай-ка я сам.

Замок лязгнул, заскрипела дверь, и в темноту ворвался яркий луч фонаря. Жёлтый круг, как солнечный зайчик, запрыгал по стропилам, пошарил в дальнем углу, затем упёрся в пол и стал медленно приближаться. Ясно, что вошедшим ничего не было видно без фонаря, но Костик-то со Стасом видели хорошо, глаза их успели привыкнуть к темноте. Даже глаза Костика, едва проснувшегося.

Перед ними были Генка и фальшивый немой.

— Ты бы ещё в печную трубу вещи засунул, — проворчал «немой».

— Да ведь я как лучше хотел, — пролепетал Генка. Он так юлил перед своим спутником — глядеть было тошно.

«Немой» с размаху стукнулся головой о стропило.

— Э-э, чёрт бы тебя взял! — выругался он. — Сколько банок-то приволок?

— Четыре, Аркадий Витальевич.

— Маловато, ну да ладно, времена сейчас голодные, с руками оторвут, хватит. Ладно. А то ещё не донесу, пожалуй.

Оба прошли так близко от мальчишек, что, казалось, должны услышать, как колотятся сердца Костика и Стаса.

Мальчишки подождали, пока те отойдут подальше, и бросились к двери. Через секунду они стояли на лестнице.

— Уйдут! Уйдут же! — бормотал Стас.

Его трясло от возбуждения. Он мял кепку, выкручивал, как мокрую тряпку, горячечно шептал:

— Что делать? Что же делать?

Костик вдруг поглядел на дверь и чуть не заорал от неожиданной и простой мысли.

— Стас, гляди, — прошептал он, одной рукой снял с кольца тяжёлый замок, другой изо всех сил дёрнул дверь. Она с грохотом захлопнулась.

Он быстро продел в оба кольца дужку замка и повернул ключ. Всё произошло мгновенно.

Костик обернулся к Стасу. Тот поглядел на замок, на Костика — и вдруг завопил что-то радостное и непонятное. Он вцепился Костику в плечи, тряс его, тискал, вертел и всё приговаривал:

— Вот это да! Вот это номер! Поменялись, значит, местами?!

Дверь затряслась под ударами. Видно, в неё колотили ногами. Но это была крепкая, на совесть сработанная дверь. Те двое, видно, очень волновались. Они всё лупили и лупили каблуками и ругались страшными словами.

А Стас начал вдруг хохотать, и Костик, глядя на него, тоже. Они просто корчились от смеха, и вместе с этим неестественным, нервным смехом из них выходило всё напряжение, все страхи этого дня.

Они смеялись, а те, за дверью, распалялись от этого ещё пуще.

Потом Стас одёрнул рубаху и сказал: