Головнин. Дважды плененный
Шрифт:
На борт шлюпа поднялся португальский унтер-офицер, оказалось, что его послал комендант крепости. При помощи словаря, с грехом пополам, но уясняя суть сказанного, офицер передал, что утром о прибытии шлюпа сообщат в город губернатору.
Узнав, что шлюп пришел из России, офицер оживился.
— Я помню, ваши два корабля капитанов Крузенштерна и Лисянского три года тому назад стояли здесь неподалеку на якорях…
За ужином командир определил кратко смысл стоянки:
— Людям передохнуть надобно, провизией обзавестись свежей, стеньгу заново вырубить на берегу, штурману со своими помощниками на берегу все положения хронометров выверить.
Темнота окутала шлюп, проверив вахту, Головнин зажег свечу в каюте, отпустил Ивашку отдыхать.
Открыв книгу, Головнин отыскал заметки Лаперуза о прибытии к острову
«Ну что же, танцы неплохо, ну а наши песенники тоже не скучают», — подумал командир, прислушиваясь к запевалам на баке:
Не цветами сине море покрывалося,Не лазоревыми Средиземное украшалося.Расцветало сине море кораблями,Белыми полотняными парусами,Разными российскими флагами…Утром шлюп переменил стоянку, подошел ближе на полторы мили к крепости Санта-Крус. Командир нанес визит коменданту, а затем губернатору Марицио де Сильвера в городе Дестерро, «молодому приятному человеку, из знатной фамилии», армейскому капитану.
Поблагодарив за приглашение отобедать, Головнин покинул дом губернатора, «любопытство заставило» его «пройти по всем главным улицам». Это ли не первая награда моряку после многомесячных скитаний. Головнину было с чем сравнивать, не раз бывал он в Лиссабоне, но губернский город Дестерро показался заурядным. «Примечательного, заслуживающего внимания путешественника в нем нет ничего».
Пока на берегу Хлебников в палатке колдовал с хронометрами, боцман с матросами тащили за три версты по лесным зарослям срубленное дерево для стеньги, квартирмейстеры разыскивали провизию, командир, иногда в одиночку, а чаще с Рикордом, обходил на шлюпке все закоулки обширной бухты. Бродил по окрестным холмам, присматривался к жителям, замечал «выгоды и невыгоды, какие гавань Святой Екатерины представляет заходящим в нее судам», размышлял. Здесь он начал излагать свое видение окружающей жизни, повествование о примечательных для него явлениях в тех местах, где он побывает за полтора десятка лет. Свои наблюдения, как правило, не откладывая, Василий Головнин заносил убористым почерком в специально заведенные тетради.
А вот и впечатления об обитателях далекого бразильского городка Дестерро и его окрестностей: «Гавань Св. Екатерины имеет еще одно преимущество, заслуживающее некоторое уважение от мореплавателей, а именно: добросердечный и смиренный нрав жителей, обитающих по берегам ее. Они суеверны, ленивы и бедны, но честны, ласковы и услужливы. Они ничего у нас не украли и не покушались украсть, хотя и имели разные к тому случаи на берегу. Если за некоторые ими продаваемые нам вещи они иногда и просили более настоящей цены, то есть: дороже того, за что бы они уступили их своим соотечественникам, то разность была очень невелика. Впрочем, ето весьма натурально: где же и в какой земле жители при продаже не употребляют в свою пользу неведения и неопытности чужеземцев? Притом, к чести их надобно сказать, что, получая от нас плату за доставленные ими на шлюп свежую провизию, зелень и фрукты в первые дни нашего пребывания, почти без всякого торга с нашей стороны, они нимало цены вещам не увеличили, что им легко можно было бы сделать под разными предлогами».
Первому кругосветному вояжеру, Магеллану, не привелось обогнуть мыс Горн. Он, не мудрствуя, на ощупь, огибая материк, повел свою флотилию на запад, первым открывшимся вдруг проливом. Тогда он отыскивал кратчайший путь на запад, в Тихий океан, к заветной цели, Индии. Правда, пролив оказался довольно замысловатым и труднодоступным даже для небольших Магеллановых каравелл. Спустя столетие крайнюю южную точку вблизи
американского материка голландские мореплаватели окрестили мысом Горн.Название маленького голландского городка стало синонимом грозного предупреждения приближающимся к этим местам путешественникам.
Одно название этого места вызывало неприятные ощущения у мореплавателей. Ураганные ветры месяцами несли с запада штормовые волны, швыряли суда, стремившиеся на запад, словно щепки, отбрасывая их на исходные рубежи, а то и унося далеко к востоку.
Десятки кораблей военных, купеческих, поисковых в борьбе со стихией нашли себе могилу на меридиане мыса Горн в южных широтах. Редким смельчакам удавалось выйти победителями в жестокой схватке с океаном.
Четыре года тому назад среди них оказались россияне Крузенштерн и Лисянский. Быть может, в какой-то мере им улыбнулась удача, матушка-природа на какой-то миг подустала и решила немного передохнуть. И все же, приближаясь к мысу Горн, Лисянский заметил: «Всяк легко вообразить себе может, в каком неприятном находились мы тогда положении; кроме ужасного волнения и жестокого ветра, еще непрестанный дождь, снег и крупный град беспокоили нас чрезмерно».
Но непогода не остановила русских мореходов. «Корабль „Нева“ во время своего 24-дневного плавания от земли Штатов до мыса Виктории подвинулся к востоку только на 40 миль по долготе. Из наблюдений же, сделанных в разные дни, было видно, что течение влекло нас иногда к югу и западу, а иногда к северу и востоку. Словом, мыс Горн такое место, где случайно можно встречаться с плохим и хорошим, с обстоятельствами, могущими содействовать успешному плаванию или препятствующими этому…»
Получалось, что шлюп «Нева» в среднем за сутки продвигался вперед на полторы мили. И все же Юрий Лисянский, несмотря на все невзгоды и жестокую схватку со стихией, не соглашался с предубеждениями некоторых мореплавателей. «Хотя часто многие мореходцы опасаются обходить мыс Горн, но по моим замечаниям он почти не отличается от всех других мысов, лежащих в больших широтах. Как по описанию прежних мореплавателей, так и по собственным нашим опытам, заключать должно, что около сего мыса даже и в зимнюю пору также случается совершенно тихая погода и переменные ветры, как и в Европе. Ежели лорд Ансон претерпел здесь великий вред от свирепствовавшей тогда бури, то сие самое могло воспоследовать и в английском канале». Конечно, Лисянскому вольно было рассуждать. Но в какой-то степени ему и Крузенштерну подыграла природа. Великий океан и Атлантика, видимо, в ту пору не были столь беспощадными к своим пришельцам, как случалось прежде. Нельзя забывать, что рядом, в пределах видимости, боролся со стихией и его верный товарищ Крузенштерн на шлюпе «Надежда».
День 9 февраля, когда «Диана» пересекла параллель мыса Горн, экипаж шлюпа и его капитана поразило невиданное зрелище: «… увидели мы недалеко впереди высокую землю: счисление наше, сделанное от пункта, вчерашнего числа верными астрономическими наблюдениями определенного, вело нас далеко от мыса Сан-Жуана, и земли у нас впереди никакой быть не могло, но призрак был столько обманчив, что чем более мы его рассматривали, тем явственнее и приметнее казался он землею. Горы, холмы, разлоги между ними и отрубы так чисто изображали настоящий берег, что я начал сомневаться: не снесло ли нас к западу весьма сильным течением, и что видимая нами земля есть Статенландия и часть Огненной Земли. Мы легли в дрейф и бросили лот, но линем в 80 сажен дна не достали; после чего, поставя все паруса, опять пошли прямо к берегу, который скоро начал изменяться в своем виде, и туман подниматься вверх. Я во всю мою службу на море не видывал прежде такого обманчивого призрака от туманов, показывающихся вдали берегом».
Туман рассеялся, ветер стих, а с западу потянула «мертвая зыбь». На гладкой поверхности то и дело фонтанировали киты, иногда вперегонки с шлюпом пускались касатки.
Спустя два дня «Диана» пересекла меридиан мыса Горн, и, казалось, можно было бы праздновать победу. Без видимых усилий шлюп вступил в акваторию Великого океана и «счастливо обойдя мыс Горн, путь к Камчатке более не представлял никаких затруднений и препятствий и мог быть совершен в короткое время». Но не тут-то было. Коварный мыс напомнил о себе жесточайшим штормом с Ураганным противным ветром, потянул к себе невидимым магнитом…