Головокружение

— Плюньте на эту чушь, — уютно ответил Дрю. — Я вам выпишу рецепт даже на бумажной салфетке.

— Это не обо мне, я подумал, не лечите ли вы Тео.

— Угу, я присматриваю за юным Тео.

— Ну… — Хэссон закрутил в рюмке виски, так что в нем получилась воронка. — Правда, что через два года к нему возвратится зрение?

— Абсолютная правда. На самом деле даже немного раньше.

— Почему надо столько ждать и не сделать операцию побыстрее?

— Дело не столько в самой операции, — объяснил Дрю, видимо, довольный возможностью поговорить на профессиональную тему. — Дело в том, что это кульминация трехлетнего курса лечения. То, чем страдает Тео, известно как осложненная катаракта. Это не значит, что сама по себе катаракта сложная: просто он получил ее в слишком раннем возрасте. Еще двадцать лет тому назад существовал один-единственный способ лечения: удалить помутневшую часть хрусталика. Но это оставило бы его полуслепым, а теперь мы можем восстановить прозрачность. В течение трех лет надо капать в глаз лекарство, но зато по окончании этого срока простой укол специального энзима сделает хрусталик прозрачным. Это настоящая революция в медицине.

— Да, похоже, что так, — согласился Хэссон. — Только…

— Только что?

— Три года — это большой срок для жизни в темноте Неожиданно Дрю придвинулся поближе к Хэссону и понизил голос:

— Сибил вас тоже втянула!

Хэссон молча уставился на него, стараясь спрятать смятение.

— Сибил? Нет, она меня не втягивала.

— Я подумал, что могла втянуть, — доверительным тоном проговорил Дрю.

— Она связалась кое с кем из родни Эла и заставила их надавить на него, но, слава Богу, Эл — единственный, кто юридически ответственен за парнишку, и сам он принимает решение.

Хэссон порылся в памяти и смутно вспомнил что Сибил — имя бывшей жены Уэрри. В его мозгу забрезжило понимание.

— Ну, — осторожно заметил он, — в этом новом методе есть «за» и «против».

Дрю покачал головой.

— Единственное «против» — это трехлетняя отсрочка, но для подростка это небольшая цена за идеальное зрение.

— Не большая?

— Конечно. Ну, как бы там ни было, Эл принял решение, и Сибил следовало бы помогать ему, хотя бы ради Тео. Лично я считаю, что если принять во внимание все соображения, он сделал правильный выбор.

— Наверное…

Хэссон почувствовал, что впереди наметились опасные подводные камни, и стал искать, на что бы переключить разговор. По какой-то непонятной причине ему в голову пришла мысль о человеке, которого он встретил в магазине здоровой пищи в центре города.

— У вас здесь большая конкуренция со стороны альтернативных методов лечения?

— Практически никакой. — Дрю скосил глаза и удивленно поднял брови, когда к ним присоединилась Джинни Карпентер. — Законы Альберты довольно строги на этот счет. А почему вы спрашиваете?

— Да просто так. Я сегодня натолкнулся на интересного типа — азиата, который торгует здоровой пищей. Он сказал, что его зовут Оливер.

— Оливер? — Дрю был явно озадачен.

— Это Оли Фан, — вмешалась Джинни, кудахтал, как ведьма из диснеевского мультика. — Ты держись от него подальше, парень. От всех китаезов надо держаться подальше. Они могут жить там, где любой белый протянет ноги, потому что они только и думают, на чем бы сделать деньги. — Джинни мгновение постояла раскачиваясь: рюмка в руках, щеки раскраснелись от спиртного. — Хочешь знать, как эти сукины дети делают деньги в своих магазинчиках, когда нет покупателей?

— Что я хочу, так это еще выпить, — отозвался Дрю и попытался уйти.

Джинни схватила Хэссона за руку.

— Я тебе скажу, что они делают. Они не могут стерпеть, чтобы хоть минута прошла без заработка, поэтому просто стоят у прилавка, открывают коробки со спичками и достают из каждого по спичке! По одной спичке из каждого коробка! Никто одной не хватится, но стоит им сделать это пятьдесят раз, и у них для продажи есть лишний коробок. Белый так уродоваться не будет, но китаез просто стоит вот так… По одной спичке из каждого коробка!

Хэссон на секунду задумался над рассказом, поместил его в группу «Сказки с расистским уклоном» и тут же заметил ошибку в его внутренней логике.

— С трудом верится.

Джинни поразмыслила над его словами и, похоже, заметила их двусмысленность.

— По-твоему, я все это выдумала?

— Я не хотел создать впечатление… — Хэссон невинно улыбнулся, не желая столкновения с жесткой старушкой. — По-моему, я тоже хочу еще выпить.

Джинни щедро махнула рукой по направлению к столу.

— Давай, лакай, дружище.

Хэссон придумал несколько ответов, от холодно-саркастического до грубо-непристойного, но опять в его мозгу произошел вербальный затор, осложненный смущением, усталостью и страхом. Он услышал, что бормочет Джинни слова благодарности, и попятился от нее, как придворный, которого отпустил монарх. Хэссон долил себе рюмку и, решив, что пьет сегодня слишком много, взял на вооружение метод Уэрри — постоянно переходить от одной группы к другой, пока не появится возможность сбежать и спрятаться в своей комнате. Очень скоро избыток спиртного в соединении с усталостью привели его в гипнотическое состояние, так что комната показалась Хэссону экраном, на котором проецировались плоские и бессмысленные изображения человеческих фигур, напоминающие тени от угасающего огня.

Вдруг Хэссон с изумлением заметил, что втянут в какую-то пьяную игру, правил которой ему никто не объяснил, но которая сопровождалась постоянным движением в темноте, перешептываниями, хохотом, хлопаньем невидимыми дверями. Ему пришло в голову, что наступил момент побега, что, если ему повезет, он сможет благополучно лечь в постель прежде, чем его отсутствие будет замечено. Хэссон попытался сориентироваться в темноте, но его движению мешали другие, кто, казалось, несмотря на отсутствие света, обладают магической способностью знать, куда идут и что делают. Перед ним открылась дверь, за ней оказалась освещенная комната. Несколько рук толкнули Хэссона вперед. Он услышал, как дверь за ним захлопнулась и тут же понял, что оказался на кухне наедине с Мэй Карпентер. Его сердце неровно заколотилось.

— Ну, вот это сюрприз, — сказала она негромко и подошла к Хэссону. — Какой у вас знак?

— Знак? — непонимающе уставился на нее Хэссон.

В мягком свете низко расположенной лампы ее тончайший наряд, казалось, почти не существовал вовсе, и Мэй превратилась в горячечное эротическое видение.

— Да. У меня весы. — Она протянула карточку, на которой были изображены две чашки весов. — А у вас что?

Хэссон уставился на свою правую руку. Оказывается, он держал карточку, на которой тоже был знак весов.

— Одинаковые, — сказала Мэй. — Это удача для нас обоих.

Без всяких колебаний она обняла Хэссона за шею и притянула его к себе. Перед поцелуем Хэссон увидел ее приоткрытый рот, показавшийся ему огромным — как у кинобогини на увеличенной фотографии, такой же идеализированный, как рот любой воплощенной женственности на киноафише — безукоризненные математические кривые, выпуклая алость и ряд белых плоскостей заполнили поле его зрения Во время поцелуя Хэссон испытывал ощущение нереальности происходящего, но в то же время руки его и тело получали другие впечатления, напоминая о том, что дело жизни — это жизнь, и что у жизни с ним еще не кончены счеты. Это озарение испугало Хэссона своей силой и простотой и заставило отстраниться от Мэй.