Головокружение

– 67 в «Убийце»!

– А у меня 69. Давай сначала!

На этот раз у меня тоже вышло 69. Я встал, дыхание перехватило. Мы оба ринулись к палатке и влетели внутрь. В слабом свете горелки я увидел смертное покрывало Фарида, и у меня снова свело желудок. В палатке пахло смертью, свежим покойником. С перехваченным горлом я подошел к сейфу, придвинул его и опустился на колени перед замком. Руки у меня так дрожали, что пришлось поддерживать правую левой. Мишель оттолкнул меня и занял мое место:

– Дай я, ты в таком состоянии ни одного колесика не повернешь. Ты на грани нервного срыва. Числа помнишь?

– Да… да… 37? Потом…

А дальше я не помнил. По всему телу пошли судороги.

– «Лжец» – 51, – уточнил Мишель. – И «Убийца» – 69

Когда он повернул последнее колесико, раздался щелчок. Мы молча смотрели друг на друга. Образ свободы давно уже не являлся мне. Я даже на секунду не решался вообразить, что смогу выйти отсюда на солнечный свет.

– Скорее, скорее!

Я думал, там ключ. Ключ, который освободит меня от цепи и я смогу вместе с Мишелем уйти за красную линию. Уйти отсюда в мир живых. И увидеть Клэр, а может быть, и Франсуазу… Ведь Мишель теперь сможет дать ей костный мозг! О господи! Неужели это будет возможно? Каких-нибудь две минуты назад мы были в агонии, а теперь…

Мишель осторожно снял замок.

Потом опасливо поднял защелку, наклонился вперед и приоткрыл тяжелую крышку ящика. Я задохнулся и чуть не потерял сознание от волнения. Ящик открылся, но крышка мешала видеть, что там внутри. Мишель посветил внутрь горелкой. Я хотел подойти с другой стороны, но он резко захлопнул крышку и уперся мне в грудь ладонью:

– Не надо. Не смотри.

Голос у него был страшный. Я так сжал острый камень, что порезал себе ладонь.

– Но я хочу посмотреть! Что там такое?

Я представил себе самое худшее: отрезанную голову, еще одно фото моей жены и дочери, кем-то замученных.

Железное лицо застыло передо мной на несколько долгих секунд.

Наступило бесконечное молчание.

Наконец Мишель медленно открыл крышку ящика и сдвинул мягкую прокладку, которая не давала тому, что там лежало, стукаться о стенки. Ящик стоял таким образом и свет падал так, что сначала я увидел, как от стенки палатки отделилась и выросла огромная тень.

Это был не ключ. Не отрезанная голова или фотография. Гораздо хуже.

Это был топор.

44

Я не испытал никаких особенных эмоций. Я ничего не мог для него сделать и отстраненно наблюдал, как он скользит вниз по склону, где, судя по всему, погибнет. В каком-то смысле я надеялся на то, что он упадет. Я никогда не бросил бы его, пока он мог бороться, однако прийти ему на помощь я не мог. С другой стороны, я понимал, что в одиночку я имел все шансы выбраться. Если же я попытаюсь его вытащить, то мы рискуем остаться там оба.

Джо Симпсон. Касаясь пустоты (2001). Это свидетельство Жонатан Тувье всегда отказывался читать

У меня получилось только еле слышно прошептать:

– Может, есть еще какое-нибудь решение. Может…

Я уже добрых десять минут дубасил топором по цепи, не добившись ничего, кроме нескольких искр. Топор весил не меньше трех кило, у него была красная головка, простое стальное лезвие и лакированное топорище, распиленное пополам, чтобы поместилось в сейф.

– Нет другого решения, и ты это знаешь. Кончай колотить, только лезвие затупишь. Надо, чтобы оно было как можно острее. Тебе же будет легче. Отдай топор и отойди, если не хочешь на это смотреть.

Лоб у меня покрылся крупными каплями пота. Мишель выхватил топор у меня из рук и кивнул в сторону тела под покрывалом:

– Выбора нет. У вас у обоих цепи, а в них может быть спрятан передатчик сигнала для взрывателя. Начнем с него.

«Начнем с него». Мишель поднес топор к самой маске и повертел лезвие.

– Скажи, а ты знаешь настоящую фамилию Фарида? Ну, чтобы, если выберемся, можно было бы… Улавливаешь, что я хочу сказать?

Я подумал о топоре, о своей руке и теле. И о Фариде. Я любил этого парня, хотя и ничего о нем не знал, даже как его на самом деле зовут. Мишель взял топор обеими руками:

– Отойди!

Не вставая на ноги, я выполз в темноту. Когда же кончится это мучение? Мне было страшно. Я прижался к скале, не сводя глаз с нашего жилища. На ткани палатки плясала бесформенная тень Мишеля, а топор в его руках походил на открытую змеиную пасть, готовую ужалить. Он наклонился, наверное, чтобы откинуть покрывало. Я представил себе голое белое тело мальчика, а над ним железную маску палача. Господи, Фарид ведь хотел, чтобы его обмыли и похоронили, как положено, и помолились за него… Но даже после смерти его оскверняют… Мне захотелось встать и прекратить все это, но я не смог.

Тень поднялась во весь рост и с силой опустила топор.

Звук дробящего кости металла пронизал меня даже сквозь заткнутые уши. Этот хруст мне никогда не забыть. Я хрипло закричал, а тень выпрямилась, и над тяжелой железной башкой, как клыки, протянулись полоски крови. Раздался еще один короткий удар, потом крик Мишеля, который я буду помнить до последнего вздоха.

Кто-то тронул меня за плечо. Я заорал и отшатнулся.

– Да я это, я…

Рядом стоял Мишель. Должно быть, я на какое-то время потерял сознание. Он схватил меня за руку и потащил к палатке. Я не хотел входить внутрь, но он сказал, что Фарида там нет.

– А где он?

– Где-то там, в пещере. Пошли.

Внутри стенки палатки были забрызганы кровью, кровь капала с маски Мишеля. На коремате виднелись глубокие борозды. Большим и указательным пальцем Мишель держал маленький зеленоватый прямоугольник, похожий на печатную плату с дыркой посредине.

– Чтобы до него добраться, пришлось отрубить ногу. Слава богу, Фарид был мертв, хоть не мучился.

Я не отреагировал ни на то, что увидел, ни на то, что услышал. Он взял мою руку и указал на браслет цепи:

– А тут должен быть второй. Указания в письме не врали. Если бы я тогда ушел, моя голова…

Он постучал пальцами по маске:

– Это что-то вроде электронного чипа, он был прикручен маленьким болтом, который проходил в дырку на карточке и крепился в стальном браслете цепи. Твоя рука не дает его вытащить, но, освободив браслет, я его легко достану.

Я вцепился ногтями в коремат. Десять ногтей, десять пальцев… Передо мной на полном огне стояла кастрюля. Донышко у нее уже светилось красноватым светом, пламя гудело. Кухонная утварь, в которой мы сварили мою собаку и согрели столько воды, теперь послужит прижигателем. Конечно, если мне не прижечь артерии и вены и не запечь мясо, я изойду кровью, как прирезанная свинья. Мишель крепко взял меня за руку: