Голубая Луна

– Что не так, дитя мое? Я чувствую твое смятение, словно в стенах жужжат пчелы.

Позади дома, как ряд солдат, выстроилась шеренга сосен. В воздухе пахло вечным Рождеством. Обычно мне нравился еловый запах, но не сегодня. Видимо, настроение у меня было не рождественское. Я прислонилась к стене дома, которая пережила много непогод, а Марианнаа осталась стоять на маленьком крыльце заднего двора и смотрела на меня.

Мне в спину впивался файрстар. Вытащив его, я с облегчением сунула его спереди за джинсы. Плевать, даже если кто-нибудь заметил.

– Ты видела Верна? – спросила я почти утвердительно.

Она посмотрела на меня, и в серых глазах было невозможно ничего прочитать.

– Я видела, что ты сделала с его шеей, если ты это имеешь в виду.

– Ага, именно это я и имею в виду.

– Твоя метка у него на шее доказала нам всем две вещи. Что ты считаешь себя равной ему – не слабое заявление – и что ты пока не в восторге от его гостеприимства. Что-то из этого не так?

Мгновение я над этим размышляла, потом ответила:

– А я вообще никого не признаю доминантом. Может, они и смогут избить меня или убить, но от этого они не лучше меня. Сильнее – не значит лучше, или доминантнее.

– Есть те, кто с тобой поспорил бы, Анита, но я к ним не отношусь.

– И да, я пока не в восторге от здешнего гостеприимства. Я для вас убила большинство вампиров Колина. Верн был доволен до чертиков, но все равно не разрешил мне прошлой ночью взять свои пистолеты. А если бы вчера у меня с собой были мои стволы, то плохие парни не подобрались бы так близко к тому, чтобы убить Джамиля, Джейсона, Зейна и – черт побери – меня.

– Верн сожалеет о прошлой ночи и о том, что не предложил тебе себя.

– Отлично, замечательно, но я не собиралась ставить на него отметину. Правда, не собиралась. Понимаешь, Марианна? Я сделала это не специально. Точно так же, как прошлой ночью с мунином, утром я не владела собой. Меня захватил запах крови и теплой плоти. И это было… жутко.

Она рассмеялась.

– Жутко? Это лучшее определение, которое ты смогла придумать, Анита? Жутко! Ты – Палач, сила, которая устрашает, и при этом такая… молодая.

Я посмотрела на нее и хмыкнула.

– Хочешь сказать – наивная.

– Ты не наивна в принятом смысле. Уверена, что ты видела больше крови и смерти, чем я. Это видно по твоей силе, жестокости. Ты и притягиваешь это, и преследуешь. Но при всем этом в тебе остается нечто свежее, и неизменно детское. Не важно, какие трудности встают у тебя на пути, в тебе всегда останется определенная часть, которой будет проще сказать «ой!», чем «черт возьми!».

Под ее внимательным взглядом мне хотелось поежиться, или лучше – сбежать.

– Я потеряла контроль над своей жизнью, Марианна. А контроль для меня очень важен.

– Я бы сказала, что контроль – одна из самых важных для тебя вещей.

Я кивнула, и мои волосы запутались в чешуйках высохшей краски на досках дома. Оттолкнувшись от стены, я встала прямо перед ней.

– Как мне вернуть контроль, Марианна? Похоже, у тебя есть ответы на все вопросы.

Она снова рассмеялась, смехом, который больше подошел бы атмосфере спальни.

– Не на все. Но возможно, есть на те, которые интересуют тебя. Я знаю, что к тебе снова явится мунин. И это может случиться, когда ты будешь меньше всего этого ожидать, или когда тебе больше всего будет нужен твой драгоценный контроль. Он может захватить тебя и стоить жизни небезразличным для тебя людям, как это могло произойти прошлой ночью. Только посредничество Верна позволило Ричарду добраться до тебя, никого не убив.

– Да уж, Райна была бы в восторге, если бы свела одного из нас в могилу.

– Я чувствовала удовольствие мунина от разрушения. Тебе тоже присуще насилие, но только если оно служит высшей цели. Это инструмент, которым ты умело пользуешься. А ваша прежняя лупа любила насилие само по себе, как нечто разрушающее. Разрушение было в ней самой. Какая ирония судьбы, что в таком преданном всему отрицательному существе был еще и целитель.

– Жизнь полна этих маленьких ироний, – заметила я, не пытаясь скрыть сарказма.

– У тебя есть шанс изменить ее мунин, преобразовать ее сущность в нечто абсолютно позитивное. Определенным образом ты можешь помочь ее духу несколько исправить ее карму.

Я нахмурилась.

Она замахала на меня руками.

– Прошу прощения. Сведем философию к минимуму. Я верю, что могу помочь тебе вызвать и укротить мунин. Верю, что вместе мы сможем начать использовать все те виды силы, которые тебе теперь подвластны. Я могу научить тебя управлять не только мунином, но и этим твоим мастером вампиров, и даже твоим Ульфриком. Ты их ключ друг к другу, Анита. Их мост. Их чувства к тебе – весомая часть образовавшейся между вами троими связи. И я могу сделать тебя всадницей, а не лошадью.

На ее лице появилась жестокость, которая заставила мое тело откликнуться. Она говорила, что думала, верила в это. И, что странно, я тоже.

– Я хочу это контролировать, Марианна. Все это. И хочу этого сейчас больше, чем чего-либо другого. Если я не могу этого прекратить, то хочу это контролировать.

Она улыбнулась, и от этого у нее сверкнули глаза.

– Хорошо. Тогда начнем наш первый урок.

– Какой урок? – нахмурилась я.

– Заходи в дом, Анита. Если твое сердце и разум этому открыты, то первый урок тебя ждет.

И она, не дожидаясь меня, ушла в дом.

Я осталась стоять на летней жаре. Если мое сердце и разум этому открыты. Что, черт возьми, это значит? Ну, как говорит избитое выражение, есть только один способ узнать. Я открыла сетчатую дверь и вошла. Меня ждал урок номер один.

37

Марианна отвела меня в комнату, в которой расположился Натаниель. Комнатой оказалась большая спальня на нижнем этаже. Несколько часов назад она была залита светом утреннего солнца, но теперь, к трем часам дня, в комнате царил полумрак. Окно было распахнуто, и нас наконец достиг легкий ветерок, приподнимавший белые кружевные занавески. На кухонном табурете стоял работающий вентилятор, так, чтобы гнать воздух на кровать. Обои были почти белыми с приятным рисунком из розовых цветов. В углу на потолке, как огромная чернильная клякса, расплылось коричневое пятно от воды.

Кровать была большая, с четырьмя латунными столбиками, выкрашенными в белый цвет. Покрывало было сделано из лоскутков с сиреневыми и розовыми цветками, явно ручная работа. Свернув покрывало, Марианна положила его на большой, стоявший под окном деревянный сундук.

– Слишком жарко для одеял, – заметила она.

На кровати в розовых простынях вниз лицом лежал уже раздевшийся Натаниель. Марианна спустила простынь ему на бедра, и по-матерински похлопала его по плечу. Я уже собиралась начать возражать против подобного стриптиза, но впервые увидела его раны.