Голубая Луна

Камешек упал ближе к огороду, чем хотелось бы.

– Послушайте, ребята, я не сплю с людьми только потому, что я нахожу их привлекательными.

– Почему нет? – спросил Зейн.

Я вздохнула.

– Я не увлекаюсь случайным сексом. Если вы этого не понимаете, я не уверена, что смогу объяснить.

– Как мы можем доверять тебе, если тебе от нас ничего не нужно? – спросила Шерри.

Мне нечего было ответить. Я посмотрела на Джейсона.

– Ты не поможешь мне с этим разобраться?

Он оттолкнулся от стены.

– Наверное, но тебе это может не понравиться.

– Поконкретнее, – попросила я.

– Проблема состоит в том, что у них никогда на самом деле не было Нимир-ра, я имею в виду, настоящей. Габриэль был альфой, и он был силен, но он тоже не был Нимир-раджем.

– Один из вервольфов назвал Габриэля lionpassant, спящий леопард, тот, кто имеет власть, но не защищает, – припомнила я. – Пард назвал меня lеopardelionne, тем, кто защищает, прежде, чем они сочли меня Нимир-ра.

– Мы называли Габриэля leopardlionne, – сказал Зейн, – потому что другого мы не знали, но волки правы, он был lionpassant.

– Прекрасно, – заметила я, – так что все в порядке.

– Нет, – возразила Шерри. – Если Габриэль и научил нас чему-то, так это тому, что нельзя доверять никому, если он ничего от тебя не хочет. Ты не обязана нас любить, но выбери из нас партнера.

Я покачала головой.

– Нет. Я очень благодарна за предложение, но нет, спасибо.

– Тогда как мы можем тебе доверять? – Шерри почти перешла на шепот.

– Вы можете ей доверять, – сказал Джейсон. – Это Габриэлю нельзя было доверять. Это он убедил вас, что секс так чертовски важен. Анита даже не спит с нашим Ульфриком, но Зейн видел ее вчера вечером. Он видел, что она сделала, чтобы защитить меня.

– Она сделала это, чтобы защитить своего вампира. Того, о котором она заботится, – сказал Зейн.

– Я не чувствую к Дамиану того, что чувствую к Ашеру, но вчера рисковала своей жизнью ради него, – возразила я.

Леопарды нахмурились.

– Я знаю, – произнес Зейн, – и не понимаю. Почему ты не позволила ему умереть?

– Я попросила, чтобы он рискнул жизнью, чтобы спасти Натаниеля. Я никогда не прошу от других того, что не стану делать сама. Если Дамиан рисковал жизнью, то я не могла сделать меньше.

Леопарды растерялись. Это было видно по их лицам, по напряжению, проявившемуся в их силе, касавшейся моей кожи своим дыханием.

– Я – твой? – спросил Натаниель. Его голос звучал тонко и потерянно.

Я посмотрела на него. Он все так же сидел на корточках посреди пола, обхватив себя руками. Его длинные-длинные волосы обернулись вокруг него, скрыли лицо. Его глаза цвета лепестков фиалок смотрели на меня сквозь этот занавес из волос, как будто сквозь мех. Я видела, как такое делали другие ликантропы – прятались за волосами, и следили из-за них. Он внезапно показался мне диким и смутно нереальным. Он отбросил волосы с одной стороны, обнажив линию руки и груди. Лицо вдруг оказалось юным, открытым, и беззащитным в его нетерпении.

– Я никому больше не позволю причинить тебе вред, Натаниель, – сказала я.

Одна-единственная слезинка скользнула вниз по его лицу.

– Я так устал быть ничьим, Анита. Так устал быть мясом для каждого, кто меня хочет. Так устал бояться.

– Тебе не нужно больше бояться, Натаниель. Если в моих силах обеспечить тебе безопасность, я это сделаю.

– Я теперь принадлежу тебе?

Мне не понравилась эта фраза, но глядя, как он плачет, как падает одна прозрачная слезинка за другой, я понимала, что не время обсуждать семантику. Я надеялась, что не подписываюсь на более близкие и личные отношения, чем хотелось бы, и кивнула.

– Да, Натаниель, ты принадлежишь мне. – Одни слова редко производят впечатление на оборотней. Как будто какая-то их часть не понимает слов.

Я протянула ему руку.

– Иди, Натаниель, иди ко мне.

Он двинулся ко мне, не с той дикой, мускулистой грацией, но опустив голову, роняя слезы и пряча лицо за волосами. Он рыдал в голос к моменту, когда достиг меня. Он протянул мне руку вслепую, не поднимая глаз.

Зейн и Шерри сместились в стороны, позволяя ему приблизиться ко мне.

Я взяла руку Натаниеля и не знала, что с ней делать. Пожать – было маловато, поцеловать – казалось неправильным. Я насиловала свой мозг в поисках чего-нибудь подходящего для леопардов и находила только пустоту. Единственное, что леопарды делали чаще всего – лизали друг друга. Больше в голову ничего не лезло.

Я подняла руку Натаниеля к губам, склонилась над ним, прижавшись ртом к тыльной стороне ладони. Я лизнула его кожу одним быстрым движением, и вкус оказался мне знаком. В этот момент я узнала, что эту сладкую кожу вылизывала Райна, проводила губами, языком, зубами по этому телу.

Мунин взвился внутри меня, и я противилась ему. Мунин хотел укусить руку, пустить кровь и лакать ее, как кошка – сливки. Образ был слишком отталкивающим. Мой собственный ужас помог мне прогнать Райну. Я оттолкнула ее в глубину и поняла, что она не собирается покидать меня насовсем. Вот почему она пришла так быстро и так легко. Я чувствовала, что она скрывается внутри меня, словно раковая опухоль, ждущая возможности разрастись.

Я стояла, ощущая вкус кожи Натаниеля во рту и делала то, чего Райна не делала никогда: утешала.

Я мягко подняла голову Натаниеля, пока не смогла взять его лицо в свои руки. Я поцеловала его лоб, соленые от слез щеки.

Он с плачем упал на меня, прижался, руки обхватили мои ноги. На секунду Райна попробовала прорваться к жизни, когда пах Натаниеля прижался к моим голым ногам.

Я потянулась к Ричарду, оживляя метку между нами. Его сила пришла в ответ на мою просьбу, как теплое касание меха. Помогла прогнать это ужасающее, жалящее привидение.

Я протянула руки остальным леопардам. Они прижались к моим ладоням лицами, терлись подбородками, как кошки, облизывали меня, будто я была котенком. Я стояла между трех жавшихся ко мне верлеопардов, заимствуя силу Ричарда, чтобы держать Райну вдали. Но в этом было что-то большее. Сила Ричарда переполнила меня, хлынула через меня в леопардов.