Голубая моя планета

Руководил кружком Александр Фомич Кулик, и на первом же занятии он предложил, так сказать, хором сочинить стихотворение. Вот это первое стихотворение кружковцев, которое мы назвали просто: «Утро».

Всходит солнце, играя лучами,Снег повсюду блестит серебром.Вьется дым голубой над домами,К небесам уплывая столбом.Всюду слышатся звуки живые,Раздаются кругом там и тут.И пропали все тени ночные,И ребята уж в школу бегут.Наполняется воздух морозныйСкрипом снега и криком ребят.Над землей трудовою, колхозной,День начался, и я ему рад.

Я не забуду его всю жизнь, и не только потому, что это была наша первая «поэтическая проба пера», не потому, что этим стихотворением открывался наш первый рукописный литературный журнал, а я выполнял в кружке еще и обязанности секретаря-переписчика, а потому, что это стихотворение нам очень понравилось, и сегодня оно подкупает своей простотой, безыскусностью, искренностью, воскрешает в памяти школьные годы.

Первая проба пера в школьном литературном кружке

Литературный кружок стал увлекать меня все больше и больше. Помню, я прочитал однажды сказку «Царь, поп и мельник» поэта Исаковского, и мне показалось, что, расскажи я эту сказку со сцены, - ребята животы надорвут от смеха.

Средь полей, покрытых рожью,Кто ни шел, ни ехал - всякВидел справа церковь божью,Слева - мельницу-ветряк.А за ними - частый ельникКверху шапки поднимал...Слева жил, конечно, мельник.Справа - батя проживал.

Таким простым русским деревенским видом начиналась сказка. И как во всех русских народных сказках, простой работник оказался умнее и хитрее дармоеда. Сказка кончалась так:

Вот и кончено сказанье,Впрочем, слышно было встарь,Будто батю в наказаньеМукомолом сделал царь.А попом в селе назначилМукомола-мужика.Так ли это иль иначе -Не проверено пока...

Я вмиг выучил сказку, но, когда представилась возможность прочесть ее со школьной сцены, ребята, к моему огорчению, животов не надорвали. Правда, встретили меня тепло, хлопали дружно. Пожалуй, с того дня началось мое серьезное увлечение самодеятельностью.

Правда, самодеятельная сцена не стала для меня той первой ступенькой, которая ведет к высотам профессионального мастерства, но многие годы свободные от службы часы вместе с товарищами мы проводили на репетициях и сценах домов культуры, получая истинное наслаждение хотя и от малейшей, но все же причастности к искусству.

На сельской сцене ставились пьесы и водевили, всевозможные инсценировки на местные темы, большую часть которых писали сами учителя. Многие инсценировки и стихи написаны были учителем литературы, районным поэтом-любителем А. Ф. Куликом. На слова одного из стихотворений этого поэта мой отец написал музыку и назвали песню «Алтайская лирическая».

Гаснет в небе заря золотая,Тихий вечер ложится вокруг.В этот час на далеком АлтаеО тебе вспоминаю, мой друг.

Такими словами начинается песня, а заканчивается:

Зреет в поле бескрайнем пшеница,Будет к свадьбе большой урожай.Знаю, скоро ты кончишь учиться,Приезжай на Алтай, приезжай!

Отец никогда не говорил, а мне неудобно было спрашивать, но, мне кажется, он взял эти стихи Александра Фомича неспроста. Сразу после окончания средней школы я ушел в армию и тем на долгие годы оставил родителей одних с их думами о судьбе сына. Отец тосковал, и в последних строчках, в последних аккордах выражена его несбыточная, как он сам хорошо понимал, родительская просьба...

Дошла до нас весть о том, что и «на Алтае могут яблони цвести» (про Марс тогда еще не говорили). Совсем близко от наших мест, в Горном Алтае, на опытной станции коллектив сотрудников под началом Лисовенко выращивал знаменитую антоновку, другие теплолюбивые сорта яблонь и большое количество разных ягод. Правда, все эти радости приходили после того, если удавалось уберечь от лютых зимних холодов нежные деревца, придать им специальную стелющуюся форму и т. п.

Вот и надумал отец посадить сад вокруг нашей избы. Мама вначале возражала: в те годы не густо было с продуктами и своя картошка и капуста были большим подспорьем в хозяйстве.

– Не могу видеть эту картофельную ботву, - говорил отец.
– Разве можно сравнить эту зелень с кудрявыми яблоньками?

Мы, конечно, соглашались, что сравнить нельзя, но плохо представляли, как и когда может из простого прута вырасти яблоня. Но верили отцу, и я упрямо копал ямы и таскал навоз для удобрения. Постепенно тонкие, хилые саженцы завоевали все картофельное пространство. Но долго еще пришлось ждать полной нашей победы, когда, наконец, окрепли и зацвели яблони - первые яблони во всем нашем селе. Односельчане специально приходили к нам, чтобы посмотреть на «этакую красоту», а мы, победители, ходили гордые и счастливые.

Все мои сверстники увлекались спортом, хотя никаких соревнований, кроме футбольных, мы не устраивали.

В разгар зимы, когда все окрест покрывалось толстенным слоем снега, мы переходили на лыжи, для коньков же выгадывали первый, непрочный ледок, что появлялся на речках и прудах в начале зимы, до той поры, пока бураны не переметали их сугробами снега. Я очень любил кататься на коньках, и однажды это чуть не кончилось для меня трагически.

Как-то я решил блеснуть «виртуозной техникой» и несколько раз пронесся по тонкому льду длинной проруби, прорубленной уже в толстом льду для водопоя колхозных лошадей и коров. Лед трещал, прогибался, удовольствие было огромное. Разворачиваюсь к новому заходу, лечу - и неожиданно ледок проваливается. В тот же миг я очутился по горло в воде, успев, к счастью, широко расставить руки. Чувствую, что намокшая одежда тянет меня все сильнее и сильнее вниз...

Говорят, когда человек попадает в опасное положение, в его сознании мгновенно проносится вся жизнь. Мне, видимо, не суждено было тогда умереть, и жизнь не пронеслась передо мной. Помню только, как вокруг меня будто застыл весь мир. Застыли лица ребят, березовая роща, вороны в воздухе, застыл громадный диск оранжевого, затянутого морозным туманом солнца. И тишина... Только звенит ледок, подламываясь вокруг меня. И вдруг совсем рядом слышу прерывистое дыхание и жалобный голос, почти шепот: «Гера! Дай, дай руку!» Чья-то маленькая холодная рука вцепилась в мою ладонь. Смотрю - Галка, девчонка. Бледная как полотно, глаза от испуга широченные, но руки моей не отпускает, тянет к себе.

Когда я вылез на лед, ребята все еще оставались в тех же позах, что и минуту назад. Одни - неподалеку, другие - на косогоре, куда успели домчаться, побежав за взрослыми...

– Идем греться, - сказал я Галке, будто мы с ней вместе побывали в воде, и у нас от холода и волнения зуб на зуб не попадал.

Мне удалось тайком от матери у чужой печки высушить немудреную спортивную одежду и спастись от простуды.

«Вот тебе и девчонка!
– думал я, возвращаясь вечером домой.
– Совсем кроха, а храбрая...»