Голубая сойка Заратустры

– Говори, не бойся!

– Всезнающий Заратустра поучал, – и старик продолжал нараспев, как привык читать священные книги, а переводчик сейчас же переводил его слова:

…Настанет черный день страшнее ночи.От слез твоих, народ, погаснут очи.Законом станет меч в руке врага.Приедет он с глазами Аримана,Жестокий враг на вороном коне.Сгорят и дети, и жена в огне,И ты пойдешь один равнинами Ирана,И будет прах везде, развалины и кровь…

Заметив, как стало вздрагивать плечо Александра, Гефестион быстро подошел к старому жрецу и рукой прикрыл ему рот. Он обратился к Александру:

– Наверное, ты захочешь посмотреть храм этих огнепоклонников?

– Да. И пусть этот старый безумец мне покажет жертвенник вечного огня и покои Заратустры.

Переводчик и Каллисфен, поддерживая старика под руки, пошли вперед. Александр с Гефестионом, следуя за ними, поднялись по стертой витой каменной лестнице и достигли площадки на крыше храма.

На мраморном жертвеннике горел огонь. Два жреца вылезли, трясясь, из ниши и стали подбрасывать в огонь мелко нарубленные можжевеловые ветки и смолистые корни.

С крыши храма было отчетливо видно, как по кривым, запутанным улицам и переулкам города проезжали всадники, гоня толпы людей, нагруженных домашним скарбом, как пылали в клубах черного дыма бесчисленные дома с плоскими кровлями, как на них метались люди и отчаянно кричали, воздевая руки к небу.

Александр спросил равнодушно:

– А что случится, если священный огонь на жертвеннике погасить?

Старый жрец ответил:

– Тогда люди жестоко пострадают от гнева оскорбленного бога Ормузда. Это уже было. Однажды мы недоглядели. Страшная буря разметала угли и дрова на жертвеннике. Потоки дождя залили огонь. Мы горячо молились, прося прощения за свою нерадивость, и снова нам помогла милость всепрощающего бога. Раздался страшный раскат грома, и молния, расщепив старый кедр, зажгла его, как факел. Мы сберегли этот священный огонь небесного гнева, и с тех пор он горит опять днем и ночью… Теперь ты пришел затушить его и погубить нас.

Александр, отвернувшись, указал Гефестиону на север, где тянулись хребты покрытых снегом гор:

– Туда я направлю мое войско. Там я поймаю подлого сатрапа Бесса, коварно заколовшего своего царя Дария. Я жестоко накажу его. Тогда моим воинам я дам заслуженный отдых. Затем я двинусь дальше, к восходу солнца, чтобы дойти наконец до последнего моря, куда никто еще до меня не доходил.

Внезапно Александр обратился к юноше-оруженосцу, несшему за ним небольшой, разукрашенный узорами кожаный щит, и приказал:

– Разбросай во все стороны дрова и угли. Погаси сейчас же этот нечестивый огонь. – Смотря на старого жреца, Александр продолжал: – Ты сказал, что я сын Аримана, «жестокий». А я уже зажег столько огней по всей Бактре, что обманщикам жрецам нетрудно будет снова разжечь священный жертвенник. Ступай вперед, старик, и покажи мне покои Заратустры.

Помещение, где некогда обитал праведный Заратустра, было похоже на узкую келью с небольшим круглым окошком под потолком.

– Из этого окна всегда видна звезда «небесный гвоздь». Учитель любил в ясные ночи смотреть на эту звезду и спрашивать у нее совета.

В келье находились только небольшой потертый коврик в углу и на нем глиняный светильник и чашка, деревянная ложка, бронзовая чернильница и несколько отточенных и запачканных чернилами тростниковых перьев. Вся келья была обрызгана белым пометом птиц. На деревянном гвозде висела старая, выцветшая одежда, тоже вся в таких же белых пятнах.

Вдруг послышалось нежное чириканье.

– Сядьте и не шевелитесь! – прошептал старый жрец. – Сейчас вы услышите голос нашего учителя Заратустры.

Все замерли.

В просвете окна показалась птичка, похожая на горлинку, но с большим длинным клювом. Она посмотрела косым, недоверчивым взглядом. Старый жрец посвистал, и птичка перелетела к нему на плечо и стала осторожно перебирать клювом его длинные седые волосы. У нее были яркие бирюзовые крылышки и синее кольцо вокруг блестящего глаза. На голове то поднимался, то опускался коричневый хохолок. Она вспорхнула и снова опустилась, на этот раз на голову Каллисфена. Все стояли неподвижно, стараясь не спугнуть маленького ручного гостя.

– Скажи, крошка! Скажи нам что-нибудь! – тихо говорил старый жрец и слегка посвистывал.

Вдруг птичка насторожилась. В окошке показалась такая же вторая и прочирикала красивую переливчатую мелодию. Сидевшая на голове Каллисфена птичка повторила ту же мелодию, и обе вылетели в окно.

– Где же голос Заратустры? – спросил Каллисфен.

Старик ответил:

– Разве вы не слышали, что прощебетала эта голубая птичка? То было одно из поучений Заратустры. Однажды он сказал своим ученикам: «Настанут тяжелые времена, и сын Аримана прикажет сжечь все мои наставления, все рассказы, все молитвы. Изменится лицо земли. Придут новые народы. Но мысли, вложенные мне в сердце светлым Ормуздом, должны остаться вечно. И я их сведу к нескольким главным заветам. Я их пропою священной птичке, голубой сойке, умеющей повторять слышанное. Ариман не осмелится ее тронуть…» После этого до конца своей жизни Заратустра ходил по лесам, приручал голубых соек и приносил их на плече в свою келью. Так у него побывало много птичек. Каждую он учил одному из своих изречений. Все сойки запоминали их и передавали птенцам… Поэтому мы, жрецы священного огня, сберегаем и подкармливаем этих соек, напоминающих людям священные заветы Заратустры.

– Ты можешь сказать нам какие-либо изречения, услышанные от голубых соек? – спросил Каллисфен.

– Да, я помню некоторые: «Торопись обласкать каждого, быть может, ты его больше не увидишь».

– А еще?

– «В каждом человеке дремлет неузнанный бог. Разбуди его».

– А что сказала сойка, прилетавшая сюда?

– Она сказала… – И старый жрец схватил себя руками за голову. – Нет, я не смею повторить это!

– Говори! – настаивал Александр. – Я тебя не трону…

– Она пропела: «Как злы и беспощадны эти люди!»

Александр вскочил, взбешенный. Он говорил быстро, и пеной покрылись его побледневшие губы. Один глаз, более светлый, закатывался под лоб.

– Эти жрецы-огнепоклонники – обманщики народа… Есть только одна истина, ее напишет людям острый конец моего меча. Все остальное – бредни… И поучения Заратустры надо сжечь, а не морочить ими народ. Ты, Гефестион, проследишь, чтобы этот храм был разрушен, все жрецы вместе с книгами сожжены на их же священном жертвеннике…

– Позволь возразить! – вмешался Каллисфен. – Не делай непоправимой ошибки. Эти жрецы одновременно искусные лекари. У них собраны ценнейшие книги с указанием способов лечения различных болезней. Прикажи отослать их в Афины Аристотелю.