Голубка

Сноху зовут Оксана, она с Украины, тетя Поля называет ее хохлушкой.

— Да яка ж ты сноровиста! — восхищается сноха, а Иринка не теряется:

— Оксаночка! А вы покажете мне швейную машину?

— О! Тоже мне кино! — смеется девушка. — Покажу, не жалко!

Весь вечер Иринка не отходит от диковинной машины. Сверкающий вороной агрегат с крутящимся колесиком пленил ее сразу. Она научилась вставлять нитку в вертикально торчащую иглу, пододвигать тряпочку под лапку и даже несколько раз попробовала строчить.

Незаметно подкрался вечер. Как не хочется уходить! Но у тети Поли тесная маленькая комната, где живут четверо взрослых. Иринка не смеет проситься ночевать. У нее есть нечто более заманчивое — Оксана пообещала научить ее шить настоящую ночную рубашку!

Иринку провожают «молодые», как зовет сына со снохой тетя Поля. Засыпая, девочка перебирает новые впечатления, не может ни на чем остановиться. В голове у нее звучит украинский говор Оксаны и ровный стрекот швейной машины «Зингер»…

Сказать, что зал был полон, мало. Зал был переполнен. В проходах толпились студенты и аспиранты. На сцене за длинным столом, покрытым алой скатертью, восседали профессора — светила современной советской медицины. Калерия Подольская сидела в первом ряду среди выпускников терапевтической кафедры и вместе со всеми ловила каждое слово, звучащее со сцены. Это был ее праздник. Она не оглядывалась в зал, затылком чувствуя на себе взгляды родителей. Они сидели вдвоем на специально отведенных местах и любовались дочерью издали. Нет, они просто глаз с нее не спускали! От этого у Калерии горели щеки. Ей двадцать три года, а к ней до сих пор относятся как к маленькой! Вот хотя бы сегодня утром! Едва удержалась от того, чтобы не поссориться с мамой из-за прически. Да еще эти прозрачные намеки насчет Олега Ключарева, который, конечно же, часто бывает у них в доме благодаря все той же маме. И ведь именно сегодня утром мать, видя, что дочь и без того нервничает из-за нового платья, которое Лиза подкалывала прямо на ней (Лера похудела, сдавая госы), начала свои прозрачные заходы на любимую тему.

— Лерочка, ты еще не дала окончательный ответ профессору, останешься ли ты на кафедре или же пойдешь в клинику?

— Нет, не дала. Лиза, ты меня пришьешь к платью!

— Но как же можно так долго тянуть? Это неудобно…

— Мама, давай сегодня не будем… Мне не до этого.

— Ладно, — согласилась мать, явно не собираясь уходить. — Господи, вот и выросла наша птичка… Как время летит!

Мать достала из коробки новые туфли.

— Кстати, звонили Ключаревы. Сказали, что зайдут поздравить. Олег просил передать…

— Мама! — Лера дернулась, и иголка впилась ей в кожу. Она поморщилась. — Я же предупредила тебя! Вечером у нас капустник, а потом мы идем в ресторан праздновать выпуск! Впрочем, вы как хотите. Меня не будет.

— Лера! Неудобно же… Это самые близкие нам люди. К тому же Олег к тебе неравнодушен.

— Мама, это все твои фантазии. Вечно ты выдаешь желаемое за действительное!

— А хоть бы и так, — уступила мать, примеряя туфли и вытягивая поочередно вперед то одну, то другую ногу. — Все же ты могла бы пригласить Олега на капустник и в ресторан… Он тоже вчерашний студент, ему будет интересно…

— Мама! У нас идут одни медики. Олегу с нами будет скучно.

— Лера, — наконец Татьяна Ивановна встала на обе ноги и взяла в руки сумочку, будто собиралась уходить, — лично у меня сложилось впечатление, что Олег… что он со дня на день сделает тебе предложение. Ты… все-таки хотя бы предполагаешь, что можешь ответить ему?

— Мама! — Лера отодвинула Лизину руку и подошла к зеркалу. — Вот когда сделает, тогда и подумаю. Это все твои фантазии. Ты в своем воображении нас давно поженила, хотя мы просто друзья!

— Вот и хорошо, что вы друзья! — подхватила Татьяна Ивановна, прижимая сумочку к груди. — Отлично!

Лиза стояла с нитками наготове, как верный солдат, готовый в любую минуту кинуться на помощь.

— Лиза! Проверь парадный мундир Петра Дмитриевича! — Татьяна Ивановна строго взглянула на домработницу.

Мундир, конечно же, был тысячу раз вычищен, пуговицы надраены сукном до блеска. А новые погоны вовсю источали нарядную ослепительную позолоту. Ряд медалей празднично пестрел.

Но Лиза все же послушно вышла из комнаты, оставив мать с дочерью наедине.

— Дружба — прекрасная основа для счастливого брака, — любуясь дочерью, произнесла Татьяна Ивановна.

— Мама, ты начинаешь говорить лозунгами, — заметила Калерия, начесывая волосы. — Это плохой знак.

— Тебе бы все шутить, Лера, а я вполне серьезно. Я со стороны вижу, что ты вся в учебе, кавалерами особо не интересуешься… Но ведь нужно когда-то и о будущем подумать! Олег… согласись, он неплохая партия для тебя…

— Неплохая партия! — всплеснула руками Калерия. — Ты начинаешь цитировать Льва Толстого, мама! Поверь, это тебе не идет.

Расческа запуталась в волосах, Лера с силой дернула ее, нахмурилась.

— И зачем ты начесываешь? — встряла мама. — Гладко тебе даже лучше. Что за мода дурацкая, скажи, пожалуйста?

— Мама, может, ты оставишь меня в покое? — сорвалась Калерия, бросая расческу на туалетный столик. — Что за манера говорить под руку? У меня сегодня выпускной, я и так волнуюсь!

Татьяна Ивановна поняла, что переборщила, и ретировалась в коридор. А Лера потом долго не могла отойти от этой легкой утренней перепалки и теперь, сидя в первом ряду актового зала, нет-нет да и вспоминала слова матери. Лучше бы мама работала или хотя бы занималась общественной деятельностью! А так все свое время и энергию она переносит на них с отцом. А большей частью — на нее, Леру.

Из собственных мыслей ей помог вынырнуть шквал аплодисментов. На сцену вышел ректор. Сегодня вчерашние студенты были особенно рады его появлению. Несколько секунд он постоял, ожидая тишины. С улыбкой стал говорить о том, что сегодня он не станет их журить за «хвосты» или призывать к повышению учебной дисциплины. Он лишь напомнит им те вехи, что прошли они здесь, в этих стенах, вместе с их Родиной.

— В год, когда вы вступили в ряды студенческого братства, в этот год был совершен запуск первого в мире космического спутника и спуск на воду первого в мире атомного ледокола!

Речь ректора потонула в аплодисментах. Когда восторг слушателей утих, профессор продолжал:

— В год, когда вы, второкурсники, осваивали первые премудрости анатомии, я имею в виду 59-й, наша страна наблюдала первое прилунение межпланетной станции. А когда вы, теперь уже старшекурсники, учились на практике ставить диагноз и изучали течение болезни, первый человек вышел в космос! Я горжусь, товарищи, что живу в такой прекрасной стране, где наука движется гигантскими шагами, где медицина доступна для каждого простого человека. И вы, будущие врачи, должны гордиться этим.

Лера горячо аплодировала профессору. Она чувствовала внутренний трепет и подъем. Она совсем забыла утреннюю стычку с матерью, забыла о платье, о прическе, обо всем. Она была сейчас частью единого со всеми целого, она была молекулой, живой клеткой этого зала, и ее чувства сливались вместе с другими подобными чувствами.

Говорил ректор об их институте. О том, что послевоенные годы стали периодом расцвета терапевтических кафедр. У Леры мурашки побежали по спине, когда среди лучших терапевтов были названы ее учителя Василенко и Мясников. Ах, как удивительно — она врач!