Голубое молчание

Они все отошли от борта. Маша еще раз обернулась и взглянула на «зимогора», но Илья сидел всё в том же положении и не поднимал головы.

Они ушли.

… Солнце совсем скрылось где-то за зубчатым лесом. В сумерках плавно носились над пароходом чайки.

Илья смахнул одинокую слезу.

— Чегой-то ты? — осведомился Матвей. Илья молчал.

— Эхе-хе-хе… — заворочался Матвей, готовясь ко сну. — Кто вас, пьяных чертей, разберет… Ложись- ка, Илья, дрыхнуть. Может Машка тебе приснится… Кончай ты пиликать. Надоел! — крикнул он парню- гармонисту. — Всю душу вытянул своей музыкой. А то вот тресну бутылкой по башке — сразу отобьет охоту играть… Ложись, Илья. Свежеет-то как… Бр… И укрыться нечем. Ты — ко мне под бок, Илья… Оно, знаешь, теплее будет…

Ночью Илья достал из кармана пиджака Матвея карандаш и на обрывке газеты стал царапать в темноте, наощупь. «… Маша, прости…» Бросил карандаш в воду, разорвал написанное и бросил вслед за карандашом.

Долго сидел неподвижно на борту, глядя на черную, убегавшую назад воду и на светлые огоньки бакенов.

— Пора. Хватит… — вслух сказал он.

Схватил обрывок тяжелой якорной цепи и лихорадочно стал обматывать ею ноги. В тишине железо позвякивало, точно лопаты могильщиков о камни.

Свесив замотанные ноги за борт, он вдруг вспомнил удивленный профиль Горечки там… на полу. И ему показалось, что из воды кто-то призывно махнул рукой.

— Иду, Горе, иду, милый…

Он легко оттолкнулся и полетел вниз.

Черная вода разошлась, раскидывая брызги, и, приняв его, снова сошлась, как ни в чем не бывало.

Где-то на берегу монотонно плакал чибис…

1941 г.

ПОЭМЫ

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

1.

Обошли Со всех сторон Тропкою окружной, — И попал, Как волк в загон, Атаман — хорунжий. Не пришлось Кольцо прорвать Атаману с сотней, И осталось Двадцать пять От казачьей сотни. След в цветах Примятых свеж. Ельничек убогий. Ни патронов, Ни надежд, Ни пути-дороги. Справа — сосны, Слева — дол. Покрик осторожный. Враг вплотную Подошел, Выйти — невозможно. Кто-то крякнул. Видно трус — Потихоньку всхлипнул. Усмехнувшись В бурый ус, Атаман окликнул: — Кто там хнычет? У кого Стонет ретивое? Аль расстаться Тяжело С буйной головою? Эй, казак! Ты — Дона сын. Не грусти, детина. Всё равно Конец один — Пуля аль осина… Выше голову, Казак! Брызни звонким смехом! Лучше с песней На устах На тот свет поехать… И не выжмут Слез у нас Петлей аль патроном… Угощу В последний раз Крепким самогоном! Заливайся, Пей, казак! Пейте, пойте, черти! И смелей Смотри в глаза Дуре в юбке — смерти… «По-оследний нонешний дене-е-ечек…» — Нам у них Не занимать Крови перед дракой… «… Гу-у-ляю с вами я дру-у-зья…» Подхватили Двадцать пять, Двадцать пять казаков. «… А за-а-автра рано, чуть свето-о-очек…» След в цветах Примятых свеж. Ельничек убогий. Ни патронов, Ни надежд, Ни пути-дороги. Горечь вспыхнула На миг С чашей круговою, И на грудь Казак поник Пьяной головою. «Ой, вы, крылья, Крылья птицы! Стёжка вам недалека. Донесите До станицы Вздох последний казака Расскажите ей, Любимой, Там, на Тихом на Дону, Что я с ней, Всегда, незримый, И люблю ее одну… Ни обнять тепло, Ни встретить Не придется ей меня, Не придется На рассвете Моего поить коня…» . . . . . . . . . . Пили сосны Неба высь, Догорала зорька. Колыхался Круглый лист На осине горькой Зашептались В темном рву Ивы с камышами. Повалился Конь в траву, Звякнув стременами. Вечер тихо Опадал Молодым туманом. Легкий ветер Растрепал Кудри атамана. Приутих, Примолкнул стан. На краю опушки Думу думал Атаман Над порожней кружкой. Осмотрел Спокойно он Черный ствол нагана, — Там блестел Один патрон В лунке барабана. «Ой, ты, Дон, Мой Донушка, Родная сторонушка, Увидаться ль Нам с тобой, Да с родимой стороной?…

2.

Кто-то тихо Подошел… Выстрел раскатился… С головой пробитой В дол Кто-то повалился. И еще — Один, и два!… На зеленом склоне, Обрывая Повода, Заметались кони… Шашки посвист. Взмах руки. — Эх, кабы патронов! Умирали Казаки Без слезы и стона… — Раз! — За мертвых! — Эх! — За Дон! — К чорту, волчья стая! Безголовый Бьет поклон, Кровью обливаясь… Удержав На всем скаку Дончака гнедого, Крикнул Парню-казаку Атаман сурово: — Молодец! Про смерть забудь! И — скачи до наших. Бог — с тобой, Счастливый путь! Удаль — твоя стража. И взметнулся Резвый конь, Прянул головою, Через трупы, Сквозь огонь Полетел стрелою. Но гремела Вражья рать Сотнями винтовок, И за взводом Взвод опять Появлялся новый. Таял мирно Свет зари. Звезды замерцали. Пали на земь Двадцать три — Кровь с росой смешали. Встал на круче Атаман. Сердце — шумный улей. — Ну, кого же Угостить Мне последней пулей? Брызги света. Пули свист. Грудью нараспашку, Охнув, ткнулся Коммунист В белую ромашку. Окружали… Лес теней. Воздух синий, синий Прижимался Всё плотней Атаман к осине. Налетели. Сбили с ног. Стукнули прикладом. Кто-то быстро Взвел курок: — Добивайте гада! . . . . . . . . . . След в цветах Примятых ал. Ельничек убогий. Атаман В крови лежал На краю дороги.

3.

Плыли, плыли Облака Над землею русской. Нес устало Казака Конь тропинкой узкой «Ой, ты, Дон, Мой Донушка, Родная сторонушка, Увидаться ль Нам с тобой Да с родимой стороной?» Плачет чибис. Зноя — дрожь. Иван-чай пахучий. Расплескалась В солнце рожь Золотом кипучим. Жилы струнами Звенят, Вторя сердца стуку. Осадил Казак коня, Встал и поднял руку. — Слушай, помни, Коммунист! Час придет победный. Мы вернемся! Будет чист Край от вас бесследно. Отомстим За всё: за дом, За отца, за брата… Мы — вернемся! Мы — придем! И тогда — расплата!

1940 г… р. Печора, сов. концлагерь.

ТАНЮША

Не гульбой Причалы красны, Не сетями рыбаков, Не зарей погожей, ясной Над кудрями тальников, Не карнизами резными, Не стерляжею ухой, Не челнами расписными, И не Волгою-рекой; И не песней разудалой, Что летит по-над водой… Нет, другим красны Причалы, — Красны девицей одной… . . . . . . . . . .

1.

У Танюши губы алы, У Танюши кровь — ручей, Ходит Таня по Причалам И не смотрит на парней. Парни пьяны не от водки, От любви — не устоять. — Вот такую бы красотку Хоть бы раз поцеловать! Лучше девки нет на Волге, — Обыщи хоть каждый куст!… Но никто еще в поселке Не коснулся алых уст. Косы треплет ветер шалый. Гнутся вербы у плетней. Ходит Таня по Причалам И не смотрит на парней.

2.

Время — песня. Время — птица. Сроки все на поводу. Стерегла любовь девицу На семнадцатом году. В мае сладко пахнут вишни. Снег цветов в садах Причал. Ранним утром Таня вышла С коромыслом на плечах. Где-то конь стучит подковой, В полусне кричит петух. На горе кнутом пеньковым Звонко щелкает пастух. Таня к берегу подходит, — Берег в ивы разодет, — И босой ногой проводит, Замирая, по воде. Не осетр в реке играет, Не стерлядка сети рвет — Таня брызги подымает И саженками плывет. Эй, туман, кого скрываешь? Кто там едет впереди? Пальцы девицы хватают Медный крестик на груди. Русы кудри взбиты лихо, А с лица — румян и бел — Парень ехал тихо, тихо И негромко песню пел. — Эй, красавица-девица! Заплыла ты… не того… Кабы щука, аль плотвица Не схватили бы чего!… Тане страшно и обидно, На щеке дрожит слеза. — Отъезжай скорей, бесстыдник Эка вылупил глаза! Поднял весла он, хохочет, Прибережный вторит лес. — Ну, плыви одна, коль хочешь. Весла — в воду, и… исчез.

3.

И с тех пор покой нарушен Дикой девичьей души; По ночам не спит Танюша, — В мае ночки хороши! Кудри русы, Кудри русы Не дают спокойно спать. Кудри русы! Кудри русы! Где бы встретить вас опять? Но пропал голубоглазый, Развеселый паренёк, И никто в селе ни разу Повстречать его не мог. Время — песня. Время — птица. Сроки все на поводу. Стерегла любовь девицу На семнадцатом году.

4.

Бусы. Ленты. Смех. Припевки. Сапоги — первейший хром. Пляшут парни, пляшут девки На обрыве за селом. Вдоль дороги, у колодца Сарафанный бьет прибой. И лисой в толпе крадется Тихий шопот: «Здесь — чужой…» Руки тянутся к свинчаткам. — Ты откуда, пришлый гость? Кто-то пробует украдкой Можжевелевую трость. И слетелись, точно совы. — Бей чужого! Крики. Свист. И бежит с колом сосновым Разъяренный гармонист. Вихрем Таня налетает, — Гнева девице не скрыть, — Трость взлетевшую хватает: — Вы!… Не смейте парня бить!… Радость сердца не измерить, Не унять его трезвон. Смотрит Таня и не верит: Неужели это он? Словно дым, исчезло горе, Не глаза, а — синий шелк: — Как зовут тебя? — Григорий… Из-за Волги я пришел. Прячут парни колья, камни, Остывает злобы пыл. И выводит друга Таня Из смутившейся толпы. . . . . . . . . . .