Голубые капитаны

— Отставить размотку!

— Есть! Пре-кра-тить! — закричал инженер и, вытирая под пилоткой мокрый лоб куском ветоши, стал следить за взлетающим командиром: —…Выжимает слезу из двигуна!

Самолет лез в небо на повышенных оборотах мотора. И на горизонтали продолжал реветь. Когда, заканчивая круг, он пролетел над крышей ангара, ангар взорвался басовыми звуками, как пустая бочка от ударов кувалдой. Полковник Стариков не был авиатором, но и он почувствовал, что летчик чересчур форсирует мотор. Спросил об этом инженера.

— Имитирует режим набора с тяжело груженым планером, — ответил тот.

Но вот самолет качнулся на левое крыло, двигатель перешел на шепот, и Р-5 со снижением заскользил к месту, где рядком стояли барабаны и около них покуривали уставшие мокрые механики. Почти задевая землю колесами, самолет взревел около них, из кабины высунулся Березовский и погрозил кулаком.

Сразу же барабаны, подталкиваемые жилистыми руками, покатились по земле, оставляя за собой, между двух вдавленных в грунт полосок, серые толстые нитки тросов.

— Повторите им команду: прекратить! — сказал полковник.

— Теперь они капитана не ослушаются, а вы для них посторонний командир, — скучно ответил инженер.

— А вы?

— Я тоже вам непосредственно не подчинен. — Инженер с сожалением посмотрел на крыло, прикрывающее от дождя, и пошел к механикам.

Как-то неожиданно для задумавшегося Старикова рядом появился комиссар Маркин. Стариков машинально протянул ему руку, хотя сегодня они уже несколько раз виделись.

— Федор Михайлович, я от радистов. Штаб просит уточнить время вылета. Что сообщим?

— А как метеорологи?

— Мнутся, но дают проходную погоду по всему маршруту… Так чем мотивируем опоздание?

Стариков резко ткнул пальцем в небо:

— Спросите у своего тянучки-капитана!

— Федор Михайлович… первый боевой, опыта в организации никакого, вот и не учли кое-что.

— Тянет капитан резину. Не пойму зачем? Ведь от полета не отвертится все равно. А с каждой минутой тучи над нашими головами сгущаются, и может грянуть гром!

— Не верю, что и к своей голове Березовский равнодушен. Зря делать он ничего не будет.

Маркин постоял немного и пошел навстречу уже севшему и бегущему по лужам к стоянке самолету.

Перекинув ноги в голубых обмотках через борт кабины, Березовский легко соскочил с крыла на землю.

— Этот самолет бракую! — крикнул он Маркину и, стащив с головы мокрый шлем, вдруг шмякнул его вместе с очками о землю: — Дают дерьмо! Ведь приказано лучшие самолеты отрядить! А этот? Пустой идет на предельной температуре воды! Как же он потянет набитый по горло планер? Через полсотни верст мотор перегреется, и летчик бросит планериста! Пусть забирают свое барахло и возят на нем арбузы с бахчи!

— Спокойно, капитан.

— Вот именно! — с трудом разжимая пересохшие губы, сказал подошедший Стариков. — Без эмоций и грубостей. Напоминаю еще раз: запасных машин нет!

— Тогда только пять самолетов пойдут в рейс.

Сизое лицо Старикова словно окаменело. Он смотрел на ставшего для него прозрачным Березовского. И голос капитана доносился будто из-за плотной ширмы:

— Я этот самолет из группы исключаю, товарищ полковник.

Нереальный голос. Не могли быть эти слова сказаны ему, представителю Центрального штаба, капитаном.

— Вы? Вы исключаете! Не-ет! Об этом подумает другой, а вас я накажу! Кто позволил срывать задание!

Березовский как-то неловко затоптался на месте, поднял шлем с земли, начал его обтирать рукавом куртки.

— Другой, о котором вы сказали, товарищ полковник, тоже не минует наказания. Зная о неисправности самолета, он поднимет аэросцепку в воздух и потеряет ее далеко от цели. Это будет уже преднамеренное и преступное действие…

— Зачем приказали размотать тросы с барабанов?

— Проходя мимо, увидел на одном несколько лопнувших ниток.

— Их больше сотни в пучке!

— По инструкции не положено, товарищ полковник.

Стариков неприязненно смотрел в усталые глаза капитана. Пристально смотрел, желая понять, кто же перед ним стоит. Капитан выдержал взгляд. Тогда Стариков резко повернулся и пошел со стоянки, медленно переставляя ноги в забрызганных грязью высоких сапогах.

Комиссар Маркин что-то хотел сказать Березовскому, но только махнул рукой и двинулся за полковником. Березовский остановил его:

— Вадим Ильич!

— Ну?

— Прикажите обмундировать ребят в новое… ведь в первый бой, как на праздник! — И уже вслед Маркину: — Сапоги, сапоги не забудьте, в обмоточках туда лететь нельзя!

Догнал и, пристроившись к Старикову, Маркин зашагал с ним в ногу.

— Боюсь даже говорить с Москвой, комиссар.

— Давайте я, от своего имени?

— Ну, это брось, Вадим Ильич!.. Сколько твой Березовский в капитанском звании ходит?

— Кажется, в сороковом получил.

— Ты вот что… выделяй-ка вместо полудохлого Р-пятого свою машину. Формальности утрясу потом… Как только приедет начальник школы из командировки, пишите на Березовского аттестацию. По возвращении майором порадуете.

С фронтового аэродрома

Небо капитан Березовский обжил давно. Он изучил его повадки еще до войны, работая инструктором в летном училище.

В июне сорок первого штурмовал на истребителе И-16, «ишачке», колонны войск вермахта, нагло переползшие на нашу землю. Прикрывал тяжелые тихоходные бомбардировщики ТБ-3, по которым немцы стреляли не спеша, будто в учебные мишени, и жгли, жгли. Березовский сражался как мог, защищая товарищей. Вот тогда и всадил немецкий ас очередь в его истребитель. В предсмертной икоте захлебнулся мотор «ишака». Две пули пробили левую руку пилота, царапнули кость.

Березовский выпрыгнул, свернулся в комок, падал почти до земли, провожаемый посвистом пуль. Раскрыл парашют и сразу спружинил на сильных кривоватых ногах. Купол белой горкой опал за спиной. Немецкий пилот не отстал, на трех заходах вгонял маленькую фигурку человека в паутину прицела и, не скупясь, опустошал зарядные ящики. Он ковырял землю вокруг Березовского, осыпал тлеющими дырками в двух местах купол, а капитан стоял, расставив широко ноги. Потрясая кулаком здоровой руки, он зло ругался: «Мазила! Вот тебе, рыжий!..»