Голубые капитаны

— Ваше имя, фамилия? — спросил майор.

— Романовский Борис Николаевич.

— Год рождения? Национальность?

— Тысяча девятьсот двадцать пятый. Белорус.

Вошел дежурный по части с красной повязкой на рукаве и обратился к полковнику:

— Вас просит генерал-майор.

— Хорошо. Товарищ майор, заканчивайте предварительный опрос без меня.

Командир дивизии ждал полковника в штабной землянке.

— Я просил повременить, пока не поговорю с членом Военного Совета фронта.

— Поговорили? — спросил полковник.

— Он и командующий на ответственном совещании.

— Когда прибудут?

— Завтра.

— Столько я не могу ждать. Приказано провести суд сегодня. Письменно приказано, товарищ генерал.

— Я мало знаком с вашими порядками, но расследование проведено галопом, как-то странно, в присутствии личного состава ведете суд. А здесь исключительный случай. Сбив командира немецкой эскадры, он заслужил снисхождение!

— Я тоже так думаю, но решает тройка. А потом отдали летчика под суд вы, товарищ генерал, и вспомните свой гнев в каждой строке представления!

— Я только час назад получил подробные сведения о бое, черт возьми! Какой будет приговор?

— В вашей дивизии год назад был прецедент: один летчик перелетел к врагу. Это установлено. Теперь еще преступление, подлежащее наказанию по приказу двести двадцать семь. Суд у вас первый — значит, показательный. Вот поэтому и в присутствии всех. При показательном я имею инструкции избегать, мягко говоря, оправдательных решений. Очень сожалею, но… поймите меня!

— Мягко говоря, это не по чести! Что подумают летчики? Как все нескладно получается! Вы его приговорите?..

— Да!.. Если не будут изменены указания. Но я уверен: высшая мера будет заменена на штрафбат. Оглашенное решение трибунала будет иметь только воспитательную цель.

— Ладно, — тяжело вздохнул Смирнов. — Не смею вас задерживать. Ваше «будет», «будет» меня мало устраивает. Идите.

Полковник продолжал стоять. Потом сказал:

— Он ранен. И если бы не мог отвечать, суд пришлось бы отложить до излечения.

Смирнов, прищурившись, смотрел на полковника, и добрый огонек мелькал в его усталых глазах. Он приказал дежурному по части вызвать врача и сержанта Романову.

— Думаю, мне не обязательно присутствовать при вашем разговоре?

— Да, да, полковник, благодарю!

Председатель трибунала вернулся в палатку и о чем-то поговорил с помощниками. Капитан возражал, спорил шепотом до красноты на землистом круглом лице. Вошли полковой врач и Катя. Врач, совсем не по-военному сложив на животе руки и нервно перебирая пальцами, обратился к председателю:

— Товарищ полковник, я, как представитель медицины, возражаю против суда над человеком, имеющим пулевое ранение в область предплечья.

— Ранение легкое! Сорван всего клочок кожи! Я проверял… — оборвал врача капитан.

— Вы не учитываете общего состояния организма: высокой температуры, физической усталости, психологического надрыва!

— Не волнуйтесь, доктор, — сказал полковник. — Мы принимаем ваш протест. Подсудимый, как вы себя чувствуете? — И он посмотрел в сторону Романовского, которому что-то горячо доказывала Катя.

Легко отстранив девушку, Борис встал:

— Состояние мое нормальное, могу полностью отвечать ва любое слово. Я ни в чем не виновен!

— Настоящий мужчина! — возликовал капитан.

— Доктор, вашу устную справку о состоянии подсудимого мы учтем и… продолжим заседание, — тусклым голосом произнес полковник. — Итак, первый вопрос по существу… Садитесь, Романовский. Я сказал, садитесь! Вы знакомы с приказом двести двадцать семь?

— Да.

— Почему нарушили? Борис вскочил:

— Это ошибка!

— Да сядьте же! Почему покинули боевой строй?

— Я получил разрешение ведущего.

— Говорите только правду! Что побудило вас уйти? Желание выдвинуться? Получить награду? — быстро спросил капитан.

— Командир полка разрешил мне.

— Твердо настаиваете на своих показаниях?

— Конечно.

— Кто может подтвердить?

Борис замялся: «Майор Дроботов погиб. Кто еще слышал?»

— Разговор был по радио, наверное, слышали многие. Ближе всех был лейтенант Корот.

— Да, многие… — задумчиво проговорил полковник. — Приглашается первый свидетель.

Вошел офицер.

— Командир полка запретил ему отваливать, — сказал он.

— Запретил! — подтвердил и второй свидетель. Борис беспомощно улыбнулся.

— Да что вы, ребята! Пусть Корот… Вызовите Мишу! Бесконечно долгие секунды. За спиной, как шелест, неровное дыхание людей. От двери к столу, тяжело ступая, прошел Корот.

— Подсудимый настаивает, что командир разрешил ему выйти из строя. Вы можете подтвердить его слова, лейтенант?.. Подумайте. Не торопитесь. Здраво оцените обстановку, — говорил полковник, листая бумаги в тощей зеленой папке.

— Нет. Это неправда.

Глаза Бориса изумленно округлились, потом брови сошлись на переносице, и он, опустив голову, колыхнулся вперед, схватился за край столешницы. Кто-то мягко взял его за руки, посадил на табуретку. Голоса доходили приглушенные, далекие.

— Подсудимый запрашивал разрешение у командира полка?

— Да.

— Можете повторить их разговор?

— …Романовский сказал: «За нами вяжется барон. Можно, я его достану?», а майор ответил: «Не разрешаю!»

— И все-таки подсудимый ушел?

— Сказал «понял» и отвалил… Тут что-то не так, товарищ полковник. Я думал и…

— Ну-ну, лейтенант?

— Устал Борис, наверно. Дюже горячий и психованный бой был. От перегрузок не только ухи закладывает, мозги в крутой вираж становятся…

— Конкретней, лейтенант! — потребовал капитан. — Что ответил командир полка?

— Запретил… Тильки ухайдакался Борис и…

— Все? — спросил капитан.