Голубые солдаты

Знакомство с мостом пришлось вести на почтительном расстоянии. Подбираться к нему ближе не было никакого смысла: нарвешься на замаскированный пост или угодишь на мину — и конец, задание не будет выполнено.

Мост был капитальный. То, что он уцелел во время варварских бомбардировок, которым подвергала все подобные сооружения гитлеровская авиация в начале войны, казалось просто чудом. Береговые пролетные строения были балочными, а два промежуточных — из металлических ферм, покоившихся на трех довольно высоких каменных быках. Чтобы вывести мост из строя надолго, надо было произвести сильный взрыв на среднем быке, у шарнирных опор двух ферм, и этим сбросить концы ферм с быка в воду. Ограничиваться же разрушением шарнирных опор нельзя было ни в коем случае: если концы ферм останутся на быке, то немецкие саперы восстановят мост довольно быстро.

Полученные нами сведения об усиленной охране моста и подступов к нему полностью подтверждались. У железнодорожной насыпи густо стояли камуфлированные палатки, а вдоль обоих берегов были разбросаны батареи крупнокалиберных зенитных орудий. Охраняемая зона ограничивалась двумя оградами из колючей проволоки, вдоль которой размещались прожекторные установки и большие мощные звукоулавливатели. Всюду торчали часовые: у въездов на мост, у колючей проволоки, на берегах, на железнодорожной насыпи. Время от времени по мосту проходили патрульные. Но самое неприятное для нас заключалось в том, что на трех каменных ледорезах, отстоявших метрах в пятидесяти от моста, были устроены площадки с зенитными пулеметами, у которых дежурили солдаты — по два на каждой площадке. У левого берега возле причала виднелись две моторные лодки.

Словом, мало утешительного дала нам разведка. Почти не отрывая бинокля от глаз, я вновь и вновь обшаривал взглядом реку, мост, берега. Все чаще, назойливее в голову лезла мысль о том, что наша попытка добраться до моста по воде неизбежно провалится.

Бодюкову и Рязанову повезло: в одной из заводей среди камыша они нашли большую суковатую карчу, прибившуюся к берегу. Она тихо покачивалась на волнах, как неведомое чудище, выставившее из воды свою черную ослизлую спину.

Похлопав ее рукой, Бодюков сказал мне:

— Прямо-таки «Наутилус», как у капитана Немо. И нас и весь груз выдержит. По-рачьи пристроимся к ней снизу, камышовые трубки в рот — и пошел. С грузом, должно быть, совсем под водой скроется, и мы под самым носом у фрицев пройдем на этом «Наутилусе».

Оптимизм Бодюкова воодушевил и меня. Подумалось: авось и в самом деле проскочим!

— Ладно, «Наутилус» так «Наутилус», — улыбнулся я. — Отдохнем до вечера и будем готовиться.

Когда совсем стемнело, мы подтянули карчу поближе к нашей «норе», на более глубокое место и опутали ее веревками. Рюкзаки с толом, бикфордовым шнуром и взрывателями подвязали к веревкам. Заготовили несколько дыхательных трубок из камыша, укрепили на карче два якорных крюка и три шнура с острыми «кошками». Попробовали вчетвером оседлать наш «корабль». Плавучесть у него была замечательной, к тому же и в отношении маскировки он превзошел все наши ожидания: над поверхностью воды поднималась лишь самая малая часть его горбатого хребта. Нужно обладать поистине кошачьим зрением, чтобы заметить ее в темную ночь на воде.

Дождь, едва моросивший весь день, к ночи усилился. Подготовка к «подводному» рейсу шла успешно. Все это постепенно рассеяло мрачные мысли, которые одолевали меня днем, и уверенность в успешном исходе операции росла.

В десятом часу вечера я отдал распоряжение Гале связаться с Большой землей. Прошло не больше десяти минут, и связь со штабом авиационного полка была налажена. Я доложил о боевой готовности группы. С Большой земли Галя приняла ответ майора Данильцева: «Спасибо за поздравления. Желаю вам сердечной встречи с друзьями на Двинском вокзале». Это означало: «Донесение понято. Бомбардировщики появятся в районе моста ровно в полночь».

Все чаще, чаще дождь переходил в ливень. Опасаясь, как бы в связи с этим не сорвался вылет бомбардировщиков, я в начале двенадцатого ночи запросил штаб полка. Оттуда меня заверили, что самолеты при любых условиях погоды будут на месте к указанному сроку.

— А теперь надо уходить отсюда, — сказал я. — Немцы могли запеленговать наш передатчик.

При свете маленькой лампочки, горевшей над рацией, я заметил, как торопливо и растерянно переглянулись Рязанов и Маркова.

— Собирайся, Галя! — обратился я к ней. — Жди нас у Днепра на левом берегу Березины. Если завтра до полудня не встретимся, иди по маршруту, который тебе дан.

— А передатчики как же? — спросила сдавленным голосом Галя и снова взглянула на Рязанова.

— Сами уничтожим! — ответил я. Во мне все сильнее ворошилась смутная, взволновавшая меня до глубины души догадка о каких-то сердечных нитях, связывавших Васю и Галю.

Когда Галя собралась в путь и мы вылезли из «норы» в мрак, под дождь, я представил себе, как тяжело и страшно будет ей одной брести через лес к дороre и затем в обход селений, по незнакомым местам, измокшей до последней нитки, идти к условленному месту встречи, туда, где Березина впадает в Днепр.

— Ты, Галя, того, не робей! — ободряюще промолвил Колесов.

— А чего ей робеть! — воскликнул Бодюков. — Она у нас не из пугливого десятка. — В голосе его ощущались заботливость и теплота.

Я пожал ей руку.

— Иди, Галя. Желаю тебе удачи.

Рязанов молча стоял, прижавшись спиной к дереву, и не отрывал глаз от Гали. Она подошла к нему, протянула руку.

— До свидания, Вася!

Дрожь в ее голосе как бы подтвердила мою догадку.

— Рязанов, — хрипловато вымолвил я. — Проводи Маркову до просеки…

Вася вернулся минут через десять. Тем временем Бодюков и Колесов испортили рации и утопили их в реке. Все следы нашего пребывания в «норе» были уничтожены.

Приближалась полночь.

Сквозь шум ливня до нас долетел грохот поезда, проследовавшего через мост.

— Пора! — сказал я.

Перекинув автоматы за спину, с пистолетами, гранатами и ножами, подвешенными к поясам, мы вошли в воду, ухватились за веревки, опутывавшие карчу, и поплыли с ней вниз по течению к мосту. Верх нашего «Наутилуса» чуть проступал над водой, а по сторонам от него, как поплавки, торчали наши головы.

Из-за ливня видимость была совсем плохой. Впереди сквозь мглу едва-едва угадывались черные контуры моста.

Мы усиленно гребли руками, пока не вывели карчу на середину реки. Теперь надо было следить только за тем, чтобы она, плывя по течению, не «изменила курса» и вышла точно к главному промежуточному быку.

Лично я уже не замечал ни ливня, ни холодной воды, в которой плыл, и временами испытывал какой-то жар, будто мое тело вдруг попадало в полосу кипящих подводных струй. Внимание было приковано к медленно надвигавшемуся на нас ледорезу. Оттуда все отчетливее доносились голоса охранников. Если они заметят карчу и обстреляют ее из пулемета, вряд ли кто из нас останется в живых. В эти минуты хотелось, чтобы ливень стал воистину ураганным и чтобы мрак сгустился во сто крат сильнее.

Я дважды дернул за шнур, соединявший меня с остальными. Это означало: «Под воду!» Стиснув камышовую трубку зубами и плотно сжав губы, я уже готов был погрузить голову в воду, когда довольно явственно услышал гул самолетов. Он нарастал с каждой секундой, как раскаты приближающегося, непрерывного грома, и заглушал шум дождя.

Где-то вдали один за другим тяжело ухнули три бомбовых разрыва. Почти одновременно в районе моста взвыли сирены воздушной тревоги, а затем оглушительно забахали зенитки. Взрывы бомб повторялись чаще, ближе…